Майкл Киммел - Гендерное общество
«мужественности» и «женственности» будут видеть архаичные понятия, по мере того как каждый
будет становиться все более «просто человеком».
Подобные предложения конструктивнее пораженческих заявлений о неизменности различий, на
которых настаивают сторонники «межпланетной» теории. Ведь сторонники андрогинии, по
крайней мере, признают социальную сконструированное^ тендерных различий и возможность их
изменения.
407
Но андрогинная теория остается непопулярной в качестве политического и психологического
выбора, поскольку она стремится к устранению различий между людьми и смешивает
равенство с одинаковостью. Многими из нас идея одинаковости воспринимается как призыв к
принудительному растворению различий в мягкой, безвкусной амальгаме, в которой индивид
теряет свои особенности. Это напоминает голливудские образы коммунизма, где классовые
различия сливаются в бесцветную, аморфную массу, в которой все выглядят, поступают и
одеваются одинаково, или рекламные ролики, в которых показывают бедно, но одинаково
одетых русских. Андрогинии часто боятся, потому что думают, что реализация этой идеи
загонит жизнь в плоское, совершенно пустынное, дегендеризован-ное пространство. Разве
единственный способ установления равенства между женщинами и мужчинами в том, чтобы
стать одинаковыми? Разве нельзя представить равенство, основанное на признании и
уважении различий?
Опасения андрогинии смущают нас как тендер изо ванных людей с гендеризованнЫми
признаками. Дело не в том, чтобы женщины и мужчины стали еще больше походить друг на
друга, чем сейчас, а в том, что все психологические черты, установки и поведение, которые
мы, как носители данной культуры, определяем как «мужественные» и «женственные»,
нуждаются в пересмотре. Эти черты и установки, в конце концов, несут в себе положительные
и отрицательные ценности, и именно из-за иерархии ценностей, из-за их неравнозначности
тендерное неравенство тесно переплетается с тендерным различием. Дегендеризация людей
сама по себе не приведет к устранению тендерного неравенства.
Фактически призывы к андрогинии, как это ни парадоксально, реифицируют сами тендерные
различия, на устранение которых они направлены. Защитники андрогинии часто убеждают
мужчин больше выражать свои «женские» стороны, а женщин —- свои «мужские». Такие
увещевания, откровенно говоря, меня глубоко оскорбляют.
Приведу один пример. Я сидел в парке неподалеку от дома и держал на руках
новорожденного сына, и проходящая мимо женщина сказала: «Как замечательно, что в наши
дни мужчина выражает свои женские качества». Бурное негодование я скрыл фальшивой
улыбкой. Я постарался быть вежливым, но хотел ответить ей следующее: «Ничего подобного
я не выражаю, мэм. Я чуткий, любящий, заботливый отец. Мне кажется, я выражаю свою
мужественность1.»
408
Почему, в конце концов, любовь, забота и нежность считаются женскими чувствами?
Почемуя должен подражать другому полу, чтобы иметь доступ к тому, что я считаю
человеческим чувством? Будучи мужчиной, я выражаю свою мужественность во всем, что
делаю. И я уверен, что моя жена была бы оскорблена не меньше, если бы, отредактировав
какую-нибудь особенно трудную статью или написав какое-нибудь пространное и
проникновенное эссе, услышала, как необычно и замечательно, что женщина выражает свои
мужские качества, — как будто компетентность, честолюбие и уверенность в себе не
являются общечеловеческими качествами.
Любовь, нежность, забота, компетентность, честолюбие, самоуверенность — это человеческие
качества, которые должны быть одинаково доступны и женщинам, и мужчинам. И когда мы
их проявляем, мы выражаем собственную тендерную идентичность, а не чью-то иную. Весьма
странная идея считать одни чувства «мужскими», а другие — «женскими», поскольку на
самом деле все чувства присущи человеку вообще, так что весь широчайший диапазон чувств
полностью доступен и женщинам, и мужчинам.
Странно и немного грустно. «Пожалуй, ничто так не удручает, как каталог бесчеловечного
поведения сторонников мужского превосходства, как тот факт, что более светлые
человеческие черты назначены люмпенизированному классу: привязчивость, отзывчивость,
доброта, жизнерадостность», — написала феминистка Кейт Миллет в своей знаковой книге
«Политика сексуальности», впервые изданной в 1969 г.'
С тех пор многое изменилось. Мир, в котором я сейчас живу, гендеризован совершенно иначе,
чем мир моих родителей. Мой отец учился в мужском колледже, служил в вооруженных
силах, где не было женщин, и згю жизнь проработал среди мужчин. Сегодня от того мира
остались одни воспоминания. Женщины появились во всех профессиях, в вооруженных силах
и военных вузах, и сегодня все колледжи, за исключением трех или четырех, принимают
студенток. Несмотря на постоянные усилия некоторых политических сил вернуться в
середину XIX в., эти изменения происходят постоянно; женщины больше не вернутся в дом,
где, как думают некоторые, их место.
Эти громадные изменения только ускорятся в последующие десятилетия. В обществе третьего
тысячелетия дегендеризация качеств и поведения —а нелюдей — усилится. Мы останемся
женщинами и мужчинами, равными, но способными понимать
409
наши различия, и не будем стремиться использовать различия как основание для
дискриминации.
Представьте, как ускорятся эти изменения, если мы деген-деризуем качества, а не людей.
Мальчики и девочки будут видеть, как мать и отец утром идут на работу без какого-либо
ущерба для своей женственности и мужественности. Эти мальчики и девочки, когда вырастут,
будут думать, что иметь работу — быть компетентным, зарабатывать на жизнь, стремиться не
останавливаться на достигнутом — значит обладать характеристиками взрослого человека,
неважно, женщины или мужчины. Не так, как раньше, когда то, что делали мужчины,
женщины могли делать лишь с ощущением вины, с одобрения общества, спорадически и в
зависимости от плодовитости. «Когда я вырасту, — скажут эти дети, — я тоже буду
работать».
Если матери и отцы будут одинаково любить своих детей и заботиться о них, если уход за
детьми будет делом просто взрослого человека, а не тем, что матери делают постоянно, а отцы
лишь субботними вечерами, эти самые дети скажут: «Когда я вырасту, я буду заботиться о
своих детях и любить их».
Подобное направление изменений может выглядеть наивно оптимистическим, но его
признаки повсюду окружают нас. На самом деле исторические свидетельства точно
указывают на движение именно в этом направлении. Идеология XIX столетия
упорнонасаждаларазделениесфердлямужчини женщине соответствующими наборами качеств
и стилей поведения. Эта ситуация была аномалией в истории. Резкость, с которой эта идеоло-
гия порывала с тем, что ей предшествовало, с «естественными» наклонностями людей, во
многом объясняет то рвение, с каким она навязывалась. Если бы она имела природные,
биологические основания, подобное принуждение было бы излишним.
XX столетие стало свидетелем вызова разделению сфер; его бросили те, кто оказался
подавлен безжалостной идеологией, — женщины. Это столетие засвидетельствовало
беспрецедентный переворот в статусе женщин, возможно, самое существенное
преобразование в мировой истории тендерных отношений. Пройдя путь от права голосовать и
работать, завоеванного в начале столетия, до права на любое рабочее место, на получение
гражданского и военного образования к его концу, женщины поколебали основы
гендеризованмого общества. И в конце столетия им осталось совершить вторую половину
революции — добиться возможности совмещать работу и материнство.
Незавершенность революции оставила многих женщин несчастными. По целому ряду причин
они по-прежнему
410
не могут быть и хорошими матерями, и производительными и честолюбивыми работницами.
Против всякой логики некоторые ученые мужи пытаются доказать, что женские несчастья
происходят не от упорного сопротивления мужчин и институтов, в которых господствуют
мужчины, не от нежелания политиков принять необходимые меры, которые позволили бы
женщинам сочетать работу и семью, а от того, что женщины стремятся расширить свои
возможности и стать полноправными людьми. Меня постоянно изумляет, как много
работающих полный рабочий день женщин стараются убедить других женщин не идти
работать полный рабочий день.
Вторая половина революции только началась, и совершить ее будет, как я подозреваю,
