Кит Ричардс - Жизнь
Берт, наоборот, держал строгий режим. Он вставал и шел поплавать, потом готовил себе завтрак. У него был установлен, ими раз навсегда распорядок обедов-ужинов, только теперь ему готовит Рой. В семь ноль-ноль он всегда наливал себе стакан Harveys Bristol Cream. Потому что в семь тридцать начиналось «Колесо фортуны»[176]. «Колесо фортуны» включалось всегда. Он неровно дышал к Ванне Уайт[177], болел за нее. Орал, если кто обходился с ней невежливо. И после этого в восемь часов он садился ужинать, а дальше смотрел телевизор до полуночи, посасывая Bass[178] и темный «флотский» ром.
Слаба богу, дома были достаточно вместительные, так что я имел возможность взять и исчезнуть и никого не видеть. Там один человек мог оккупировать целое крыло, и в принципе я мог неделями даже и не знать, чем там занимаются остальные. Мне говорят: помнишь, у нас неделю гостил Жан-Мишель Баския? Не помню! Может, я тогда пропадал в восточном крыле. Еще у нас была манера менять спальни каждые несколько месяцев, просто ради интереса. Я спокойно мог не пересекаться с Роем пару недель. Просто быть не в курсе, в какой комнате теперь его спальня Домовладелец никаким обслуживанием не занимался, поэтому все постепенно запускалось и осыпалось. Когда моя комната совсем уже доходила, я переезжал и следующую - слава богу, там их было штук пятнадцать, — пока наконец не добрался до самого чердака. Все, другого места больше не осталось! Огромный чердак со сводами размером с собор. и в нем моя кровать, мой телик и мой письменный стол — я просто там запирался и никого не пускал. В этот момент мы сказали себе: здесь больше оставаться нельзя, все разваливается. Или мы сами все развалили. Тогда мы переехали в последний особняк на Милл-Неке, на краю Ойстер-Бэя.
Примерно году в 1983-м Анита вернулась в Англию из-за проблем с визой и там осталась, приезжала потом только иногда. Так что она уже не жила с нами в этом последнем гигантском доме с двенадцатью или тринадцатью спальнями, где было ужасно холодно зимой. В одной гостиной у нас был камин. Комната Роя обогревалась, комната Берта тоже, так что мы иногда практически случайно встречались на кухне. Если ты выходил в коридор, надо было накинуть пальто. В этом доме был лифт, который поднимался в комнаты, где мы жили, и, когда один раз он сломался, мы просидели дома безвылазно две недели. А потом обнаружили, что входная дверь осталась открытой и из-за этого весь первый этаж превратился в каток, а на люстрах висели сосульки. Нарния какая-то, Горменгаст[179]. Я пошел к африканским лягушкам, которых мы держали дома, а они закоченели во льду прямо в своем аквариуме, задолго до Дэмьена Херста[180].
Примерно тогда же я попросил Кита, чтобы кто-то научил меня играть на гитаре. А он сказал: «Никогда мой сын не будет гитаристом. Ни за что. Я хочу, чтоб ты стал адвокатом или бухгалтером». Он прикалывался, естественно, но виду не подал, так что я пережил сильный шок.
Что самое потрясающее, я даже ходил в школу — «Портледж», понтовая местная школа в Локаст-вэлли, — Рой меня туда отвозил на машине. Правда, только периодически, назовем это так. Посещаемость у меня была не блестящая. Я вообще-то не имел ничего против такого самодостаточного житья. Я почти был доволен тем, что вокруг никого нет, честно, потому что жить с Анитой и Китом -это утомительно. У меня желания были скромные: ходить в школу по мере возможности, заниматься чем-то своим, иметь какую-то нормальную жизнь. И я чувствовал, что с такими задачами лучше справляюсь самостоятельно. Или хотя бы вместе с Роем. В итоге из школы в Локаст-вэлли меня выперли за прогулы и за не сделанную домашнюю работу, после чего я, в общем, на учебу забил. Кто-то из родственников нашептал Киту, что я полный разгильдяй и что мне самое место в военном училище. Начали даже подговаривать Кита, чтобы он отдал меня в Уэст-Пойнт[181]. Я бы вообще-то не возражал. Но Кит спросил меня: ну хорошо, чего ты сам хочешь? Хочешь совсем бросить школу? Я сказал: нет, я все-таки хочу доучиться, но я хочу уехать в Англию, потому что в Америке у меня из этого ничего не выйдет. Так что в 1988-м я прилетел в Англию и поселился в Челси через улицу от Аниты, на Тэйт-стрит, в собственной квартире. И, чтоб никто не забыл, я вообще-то сдал на аттестат о полном среднем по четырем предметам.
Для Марлона и для меня это был определяющий момент. Он сам решил уехать в Англию. Сказал мне, что здесь ему ничего не светит, только вся та же самая лонг-айлендская лабуда. И тогда я захотел снять перед Марлоном шляпу. Он вполне мог выбрать что-то полегче, мог стать еще одним лонг-айлендским мажором, но, слава богу, у него хватило ума — он выкарабкался оттуда и как-то справился сам. Может быть, это Берт стал для него первым серьезным якорем, источником стабильности. Короче, все проверяется по результату. История могла сложиться намного лучше, в этом я не сомневаюсь, но мы все время были в бегах. И Марлон получил уникальное воспитание. Совершенно ненормальное. Оттого-то, наверное, своих детей он воспитывает очень ответственно, глаз да глаз. Потому что у него такого не было. Марлон теперь все понимает: такие были времена и такие обстоятельства, из-за них ему пришлось несладко. Было очень трудно быть частью Rolling Stones и одновременно заботиться о своих детях.
Что касается Аниты, она тоже выкарабкалась. Теперь она добрая бабушка для трех марлоновских чад. Она вроде авторитета и иконы в мире моды, в котором вращается, люди смотрят на нее как на источник вдохновения. А недавно она еще открыла в себе садоводческие таланты. Я и сам немного разбираюсь в этом деле, но, я думаю, её познания будут посолидней. Она выходила мои деревья в «Редлендсе» посекла для этого весь плющ. Плющ душил деревья насмерть, несколько штук почти высохло. Тогда я вручил ей мачете. И они у меня снова цветут — плюща больше нет. Так что Анита свое дело знает. У нее где-то в Лондоне свой участок, который она сама возделывает — ездит туда на велике.
Мы с Патти к декабрю 1983-го были вместе уже четыре года. Я души в ней не чаял и где-то внутри точно знал, что хочу оформить наши отношения. Плюс приближался мой сороковой день рождения. Удачнее повода не придумаешь. Мы были в Мехико, снимали клип на Undercover of the Night с режиссером Джулианом Темплом, который в ту пору часто делал нам видео. Мы сняли в Мексике три или четыре фильма, пока там находились. Под конец я решил: все похуй, беру отгул — и поехал в Кабо-Сан-Лукас, тогда маленький городишко с двумя гостиницами на пляже, одна из которых называлась Twin Dolphin.
У меня с моими дружбанами, которые разбросаны по всему свету, есть свои «конференции». Групповое общение — как епископские конференции, которые готовы съехаться и заседать в любой момент. В США есть Восточная и Западная конференции, и обе — вполне пристойные сборища. А в Юго-Восточной конференции, которая в основном проводилась в Нью-Мексико, народ подобрался дикий. Вот члены поименно: во-первых, Ред Дог, во-вторых, Гэри Эшли, давно уже покойник, потом Строкер, в миру Дикки Джонсон. Это называется Юго-Восточная конференция, потому что ни одного не застанешь восточнее Миссисипи. Это стойкие бойцы, поголовно абсолютнейшие маньяки. Психическое здоровье им чуждо как класс, дай им бог не болеть. Мы тусовались с ними в самых разнообразных обстоятельствах. В тот раз я добрался до Кабо-Сан-Лукаса. И недели не прошло, как я встретил Грегорио Атара, у которого там был свой дом. Отец Грегорио был владелец Air Nut, крупнейшей ореховой компании на Юго-Востоке. Он прознал, что я остановился в Twin Dolphin, а отелей там раз два и обчелся. Я его тогда лично не знал, но он был знакомый всех парней из Юго-Восточной конференции — короче, появился в нужное время с нужным набором рекомендаций. Знакомый Гэри Эшли и Ред Дога? Круто, давай заходи. Так что мы начали тусоваться вдвоем, и он влился в компанию.
Я сделал предложение Патти там же, в Кабо-Сан-Лукасе, на крыше дома Грегорио. Слушай, давай поженимся в мой день рождения. Она спросила: ты это серьезно? Я сказал: серьезно. И она как запрыгнет мне на спину! Я ничего не почувствовал, только услышал, что что-то хрустнуло, — смотрю вниз, а там два аккуратненьких кровяных фонтанчика бьют у меня из-под ногтя на ноге. Через пять секунд после того, как я сказал, что да, серьезно, она сломала мне палец. А в следующий раз что будет, сердце? Через полчаса боль уже начала серьезно постреливать, а дальше я провел две недели с костылем. За несколько дней до свадьбы я, помню, бежал по мексиканской пустыне на костыле в черном камзоле, постреливая из носовых пушек. Мы с Патти поскандалили перед этим, какая-то предсвадебная фигня — уже не помню, что это было, — но в результате я ковылял через кактусы, догонял её по пустыне: «А ну иди сюда, дрянь!» — как какой-нибудь Джон Сильвер.
За день до свадьбы Грегорио говорит мне: кстати, ты слышал про эту немецкую девицу с вигвамом и большим автобусом-мерседесом? И я окаменел. Немка? Большой мерседесовский автобус? Вигвам? Да иди ты! Автобус стоял на приколе на пляже в Кабо-Сан-Лукасе. Я знал из журналов, что Уши Обермайер в последние годы странствовала хипповскими маршрутами по Афганистану, Турции и Индии на огромном автобусе с меховой обивкой внутри и целой сауной. Разъезжала со своим мужем, Дитером Бокхорном. Я сразу понял, что она в Кабо-Сан-Лукасе, когда открыл дверь в свой номер в Twin Dolphin, который выходил прямо на пляж, а снаружи стояла эта вазочка с цветами. Страннее совпадения было не придумать — нам двоим встретиться накануне моей свадьбы в этом мексиканском захолустье, наверное, на максимальном возможном расстоянии от Афганистана, или Германии, или любого другого места, где Уши могла бы быть. Что она здесь делает? Потом Уши и Дитер пришли в гости, и я сказал ей, что женюсь и что по уши влюблен в Патти. Мы стали говорить про годы, проведенные врозь, про слухи о её смерти и про то, как оно было на самом деле, то есть про её странствия по миру в своем автобусе, её жизнь в Индии и Турции и еще бог знает где. А через несколько дней, за день до Нового года, Дитер попал в аварию на своем мотоцикле: его оторванная голова в шлеме осталась лежать сбоку на дороге, а остальное тело улетело через мост. Я пошел проведать Уши. Там меня встретила большая черная собака, которая лаяла на пороге. Кто там? Я сказал: это англичанин. Дверь открылась. Я слышал новости, может, чем-нибудь могу помочь? Она сказала: спасибо но не надо, со мной друзья и есть кому обо всем позаботиться. И я расстался с Уши в этих невероятных и трагических обстоятельствах, и получилось, что все наши внезапные свидания закольцевались горем и потрясением — сначала моим потом её.
