Максим Бодягин - Машина снов
Пэй Пэй влюбилась в тебя с первого взгляда. Но ты лишь раз видел её настоящей. Фея Западного пруда — вот кто твоя возлюбленная. Я недаром описывал тебе собственные мучения, которые доставляет бестелесность, когда я вижу женщину, вызывающую желание. Ведь фея тоже была бестелесна. Бестелесна и влюблена. В тебя. Когда ты прикоснулся к Пэй Пэй, её пронизала молния, фея затрепетала, как птенец, ожидающий корма, она пыталась прикоснуться к тебе в ответ, но её призрачная рука туманом окутывала тебя, никак не соприкасаясь с твоей кожей. В мучениях и слезах, заливаясь краской стыда от сознания собственной слабости перед тобой, в то же время сгорая от вожделения, она пронеслась над прудом, и вскоре её молитва поплыла над дворцом как звук гонга. К её счастью, именно в этот момент настоящая Пэй Пэй исчерпала до дна карму жить и умерла во сне. Радости феи не было предела. Она проскользнула в тело девушки и всей поверхностью своей, вновь обретённой, девичьей кожи прижалась к тебе. О, наверняка это ощущалось как сто тысяч блаженств, как фейерверк, как взрыв! Она пришла, откликнувшись на призыв твоего сердца, чтобы остаться твоей рабыней. И она вдохнула новую жизнь в эту довольно жалкую плоть, насытив её розовым, спелым, жарким, сладким, трепещущим, волнующим, зыбким, сильным. Как сок, с силой поднимающийся вверх по стеблю, распрямляет лепестки, заставляя их расцвести удивительным цветком, так и её дух распрямил увядающее блёклое мясо, только что бывшее всего-навсего сумасшедшей девочкой. В одно мгновение она налилась тягучей смолой жизни, отлившейся в дивную форму, еле сдерживающую давление бьющих через край соков.
Отец, будучи сновидцем, увидел это в одном из своих пророческих путешествий по волнам сна и чуть не утратил дар речи от изумления. Он видел, как призрачная сущность несчастной девушки уходит, уступая место фее. Небывалый случай. Не каждый маг способен покорить фею пруда, поселить её в человеческое тело, подчинить её своей воле! Именно в этот момент он поверил в твою силу, в твою необычайную магию. Он понял, что нужно просто подставить под щедрый поток твоей магии свои ладони, чтобы согреть их. Так же, как водяную меленку подставляют к запруде. Нужно лишь улучить момент, когда поток не слишком силён. Чтобы, когда он вновь войдёт в полную мощь, обратить эту силу в свою пользу.
А ты ничегошеньки не понимал, ты лишь упивался своей любовью, даря ей всё сердце, которое она сначала приняла с недоверием и осторожностью, а потом вдруг поглотила его, полностью в нём растворившись. Она питалась тобою, а ты — ею, как два потока вы сливались ради друг друга, не видя ничего вокруг. Только вспомни, как вы встречались. Ты просто ждал, когда она появится, — и она появлялась. Ты проявлял её своим желанием. Из ниоткуда, из пустоты, где она жила растворённой в пространстве, словно крохотная прозрачная креветка, подвешенная в толще вод. Она слышала твой зов и облекалась плотью, в которую ты погружался, крича от радости, и заставлял её подпевать тебе на тот же лад.
Когда ты уехал в Аннам, Пэй Пэй, разумеется, пропала. Ведь она же была твоим сном. Некому видеть сон — и сновидение растворяется. Отца снова поразила эта странная магия. Когда ты вернулся, он велел сказать тебе, что Пэй Пэй умерла. И в миг, когда ты поверил, она умерла повторно. Точнее, её способность плотского воплощения пропала. В миг, когда ты поверил в её смерть, тонкая связь между плотью, именем и духом распалась. Как тяжело было видеть тебя, причинявшего боль самому себе! Словно бы ты сам резал себя на куски. Ничего не понимая. Фея Пэй Пэй стояла рядом, ближе, чем протянутая рука, и разрывалась от горя, что ты не видишь её, что тебе обязательно нужна эта дурацкая плоть, для того чтобы быть с нею! Рабыня своих чувств, она кричала, звала, но твоя магия подкачала: ты не слышал её криков, словно бы она звала тебя из-подо льда.
Возможно, ты бы так и не понял, что случилось. И никогда больше не встретил бы свою фею. Когда б не матушка Хоахчин. Матушка всегда пыталась овладеть магией. И в этот раз она тоже попыталась. Попыталась собезъянничать. Любопытная бабулька всегда следила за мной и видела, как я создавал отцовских двойников. Отчего-то в её древнюю трухлявую голову пришла идея, что и она сможет сделать двойника Пэй Пэй, чтобы управлять тобою и твоей магией. Ах, матушка-матушка… Её ошибка — ошибка всех бабушек земли: раз выкормив нас, они считают, что мы принадлежим им полностью, на правах собственности, как собаки или ручные золотые рыбки. Им невдомёк, что мы растём вовсе не для того, чтобы ублажать их. Мы не поросята, которых кормят для того, чтобы потом забить. Конечно, я до сих пор благодарен ей за всё, что она для меня сделала. И, разумеется, где-то в закоулках сердца я ненавижу тебя за то, что ты убил её. Ненавижу. Но понимаю. Матушка была властной женщиной, я помню это ещё с раннего детства, эту её манеру сюсюскать и лебезить перед всеми, чтобы в момент, когда их внимание ослабнет, наложить свои сухие пергаментные руки на то, что им дорого, и впиться в это стальной хваткой. Как голодный питон. Ам. Сюсюсюсю. Ам. И тебе уже не вырваться. Мастерица. Настоящая мастерица своего дела. Но если она была на твоей стороне — считай, ты победил. Ручной питон с безобидной внешностью. Отличный союзник.
Она упорно отказывалась видеть в нас взрослых, точнее, взрослеющих. Она выкормила отца, но никогда не относилась к нему как к ребёнку. Мы же должны были терпеть её слюнявое сюсюканье даже тогда, когда у нас на яйцах заколосились взрослые чёрные кудряшки. Господи, в этом было что-то извращённое, ей-богу, когда она подводила нам девиц. Помню, мы с Тоганом хохотали как ненормальные, когда она приводила наложниц Темуру. Она никак не могла взять в толк, что девицы его никогда не интересовали. В конечном итоге, я помню, Тоган как-то улучил его, пьяного, в объятиях мелкого чиновника, не то вана уезда, не то ещё мельче, которого вызвали для дачи показаний. Подождав, пока он совсем потеряет голову и всякий стыд, Тоган позвал матушку Хоахчин, чтобы та наконец поняла, кем является её любименький маленький пухлик. Горевала, конечно. Тогана после этого секли на конюшне батогами два дня. С перерывами. Чуть до смерти не забили, потому что опорочил особу царственной крови. Тогда-то он впервые понял, в чём состоит несчастье быть полукровкой. В неравенстве. Пока он визжал под батогами, матушка положила огромную башку Темура на свои сухие коленки и гладила. Ах, мой бедный мальчик. Кто же научил тебя этому? От кого, скажи, от кого подцепил ты эту болезнь? Как сейчас помню его глумливую рожу в тот момент. У матушки Хоахчин текли слёзы, а этот увалень еле сдерживался от смеха под её ладонью. Признаться в том, что он чуть не с младенчества дрочил, подглядывая за стражниками, голышом купающими коней, он не мог.
Мне грех жаловаться, меня она тоже любила. Как-то по-своему, очень уж беспощадно, но любила. Той удушливой любовью, знаешь, когда уж и не чувствуешь воздуха, как-то бы вырваться из этих сумасшедших объятий, да никак не удаётся: вырвешься — повредишь ей сердце, не вырвешься — сам задохнёшься, вот так и пырхаешься потом, как бабочка в ладошке.
Когда мои занятия магией стали приносить первые плоды, матушке Хоахчин внезапно взбрело в голову, что, раз её милый маленький Чиншин может это делать, то уж ей-то, с её мудростью, с её долголетием, магия и подавно будет подвластна. Я не скажу, что она была вовсе бесталанной, наша кормилица. Какие-то примитивные фокусы у неё получались. В этом смысле, по сравнению с придурковатым воришкой Ляном, вечно искавшим какого-то немыслимого, чудовищного зла, она была прямо-таки настоящей волшебницей. Но глупо это всё, конечно. Волшебница… Фокусница. Всего-навсего довольно удачливая фокусница, которая могла бы неплохо зарабатывать на ярмарках, будь она помоложе. Надо отдать ей должное — упорства ей было не занимать. Она скрупулёзно повторяла за мной всё то, что ей удавалось заметить. Я прятал от неё записи, чтобы она не навредила сама себе, прятался сам, она ужасно обижалась, всё это казалось ей заговором против неё, она вечно ворчала, что я не люблю её, что я ей не доверяю, что я плохой, неблагодарный внук.
Ну, и в случае с Пэй Пэй. Когда матушка рассказала тебе о её мнимой смерти, ты, конечно, упивался собственным горем, бухая как заведённый. Помню, ты как-то даже собственного отца спьяну не опознал. Довольно забавно было наблюдать за его рожей в тот момент. Он ведь в чём-то очень похож на моего отца — такой же властный, такой же… У него, знаешь, какая-то душа… жилистая. Он любит — всё равно что вальком тебя проминает, как бельё на постирушке. Прости, конечно, но это так. Он так привык к тому, что ты вечно унижаешься перед ним. А тут — стоит такой ухарь, халат нараспашку, аж яйца наружу болтаются, сам еле стоит, опирается на меч, как не сломал — непонятно… И тут твой отец впервые тебя испугался, мне кажется. Как давай кудахтать. Как пеструшка. В общем, вёл ты себя безобразно. И матушка, видимо, в этот момент отчего-то решила, что сейчас сможет сделать двойника Пэй Пэй так же, как я делал все эти слепки с отца. И тут она, конечно, сплоховала.
