Элизабет Эдмондсон - Ледяное озеро
— О Эдвин! Здорово! Я так рада тебя видеть. Не знала, приедет ли кто за мной. — Утрата указала на свои мантию и стихарь. — Мне нужно убрать вот это в корзину и взять пальто и шляпу. Ты подождешь здесь?
— С места не двинусь, — сказал он. — Никогда не видел столько девчонок сразу, они вселяют ужас.
Она улыбнулась ему и ускакала.
Стараниями одетых в накидки учительниц, которые бегали туда-сюда точно овчарки вокруг стада, выстраивая девочек парами в одну линию и сгоняя отбившихся, в другом приделе церкви образовывался некий гигантский серый крокодил.
— Поторапливайтесь, девочки, нам надо успеть на поезд. Фиона, поправь шляпу. Матильда, где твои перчатки? Дирдре, сколько раз мне повторять, чтобы ты не стояла на одной ноге?
— У меня от чулок ноги чешутся, — оправдывалась несчастная Дирдре, которая перед этим яростно терла голень носком своего строгого, без излишеств, коричневого ботинка.
— Дирдре! Упоминать публично нижнее белье! О чем ты вообще думаешь?
В холодном воздухе Эдвин видел собственное дыхание; вначале показалось не так холодно, но стужа проникала сквозь древние камни, и его ступни начали коченеть, нос покраснел. У стоявших вокруг него девочек и их родителей почти у всех рдели носы и щеки.
Как бы ни были теплы пальто и шубы, ничто не могло защитить от арктической стужи Йоркского кафедрального собора в декабре. Погода стояла необычайно студеная даже для севера Англии, но Эдвин не мог припомнить случая, когда бы не замерз в этом соборе.
«Холодный, как казенная благотворительность». Именно эти иронические слова пришли ему на ум, когда он смотрел в дальний конец непомерно длинного нефа, туда, где стояли открытыми западные двери и прихожане вытекали наружу, на тусклый свет зимнего дня. Вскоре к нему присоединилась Утрата.
— Я рада, что ты приехал меня забрать. Эта ужасная поездка на поезде… Пять часов в душном купе и сидение на ледяных платформах, к тому же терпеть не могу без конца пересаживаться с поезда на поезд.
Еще один серо-стальной взвод учителей — серых даже не в смысле цвета одежды, а в смысле седины и выражения лиц — устремился к ним.
— Утрата Ричардсон!
Девочка поспешно высвободила руку, просунутую под локоть Эдвина.
— Это мой брат Эдвин, мисс Хартнесс.
Острые недоверчивые глаза внимательно обследовали молодого человека с ног до головы.
— На вид он слишком стар, чтобы быть твоим братом.
Эдвина это позабавило.
— Думал, моя бабушка дала вам знать, что я приеду.
— Полагаю, директриса получила телеграмму от леди Ричардсон с таким уведомлением. Обычно мы не отпускаем наших воспитанниц с братьями. Вы, девочки-сироты, создаете трудности для школы.
Эдвин повернулся к Утрате:
— У тебя есть какой-нибудь багаж?
Учительница ответила за нее:
— Чемоданы и сундучки девочек отправили по железной дороге два дня назад. У Утраты сумка с ночными принадлежностями.
На лице мисс Хартнесс все еще было написано подозрение. Неужели она считает его плутом и повесой, собирающимся похитить девочку? Он, конечно, любит сестру, но этой женщине следовало бы сообразить, что будь у него подобное намерение, то вместо нескладной Утраты Эдвин умыкнул бы девочку поярче.
Женщина продолжала говорить:
— Что ж, по правде сказать, полагаю…
Молодой человек был избавлен от ее нелестных соображений, ибо в этот момент из толпы выпорхнула и ринулась к нему похожая на яркую птицу элегантная фигура в алом пальто и модной шляпке, кокетливо сидящей на гладких блестящих волосах.
— Эдвин, дорогой, ты здесь, чтобы забрать Утрату? А это моя Грейс, пока еще малышка, первый семестр в женской школе; верно, дорогуша?
Крохотная девочка с белокурыми волосами, заплетенными в две тугие косички, посмотрела на мать снизу вверх и промолвила:
— Мама, не называй меня малышкой.
Эдвин приветственно поцеловал женщину, обменялся рукопожатием с серьезной девчушкой, которая одарила его тихим, невозмутимым взглядом, а затем отодвинулась и стала болтать с подругой.
— Здравствуй, Люси, — сказал он нарядной даме. — Ролло здесь, с тобой?
— Пошел посмотреть, куда исчез Уоткинс; всегда бывает такое столпотворение после праздничной службы в конце семестра. — Она приподнялась на цыпочки, чтобы тоже чмокнуть его в щеку. — Приятно видеть тебя, дорогой; говорят, озеро может полностью замерзнуть. Если так — обязательно приедем после Нового года, ничто нас не удержит. Передай мой привет Каролин и Генри, хорошо? До свидания, Утрата, желаю тебе чудесного Рождества! Конечно, иначе и быть не может, Рождество в «Уинкрэге» — просто рай.
Выражение лица мисс Хартнесс несколько смягчилось, хотя рот по-прежнему был крепко сжат.
— Я вижу, вы знакомы с миссис Ламберт.
Эдвин сделал вывод, что учительница была рада удостоверить его личность (как подлинного родственника, а не самозванца под личиной брата), однако не одобряла элегантную Люси Ламберт.
— Это наша кузина.
— Хорошо, Утрата, — произнесла мисс Хартнесс. — Можешь ехать.
— С Рождеством, мисс Хартнесс!
Он повлек за собой сестру, которая выкрикивала слова прощания и рождественские поздравления подругам и учителям.
— Поторопись, старушка. Нам предстоит долгий путь в Уэстморленд.
— Правда, что озеро замерзло?
— Еще нет, но Риггз говорит, мороз продержится. А если так, то непременно замерзнет — с севера на юг и с запада на восток.
— Замерзнет полностью? Я жду каждый год, но этого никогда не происходит. И мне можно будет проехать на коньках до самого острова?
— Конечно, можно, и с одного конца до другого — если оно замерзнет так же прочно, как в прошлый раз.
— А когда это было?
— В последнюю зиму перед твоим рождением. — Эдвин снова взял ее под руку. — Изрядный срок, и вот ты уже юная леди.
— Всего лишь школьница. Далеко не леди, к сожалению.
— Ну почему же?
Они достигли западных дверей и вышли на морозный воздух. В воздухе витал запах сжигаемого угля, над каждым домом на Стоунгейт и Питергейт вился столб дыма, поднимающийся в безоблачное небо.
— Для школьницы такая внешность вполне нормальна. Для юной леди — нет.
За ее ровным тоном брат уловил нотку отчаяния.
— По мне, ты очень симпатично выглядишь, старушка.
— Да, ты мой брат и привык ко мне. Но любой другой просто подумает: нескладный переросток.
— Кто другой?
— Кто угодно! — бросила Утрата и сменила тему: — Где ты припарковал машину?
— На площади Святой Елены. Недалеко. А где твой сундучок с ночными принадлежностями?
— Наши чемоданы все выстроены в линию на тротуаре, рядом с автобусной остановкой, вон там. Где мы будем обедать?
— Остановимся по дороге в «Лисе и гончих». Там неплохо готовят, а ты, надеюсь, голодна.
Они двинулись в северном направлении и через Боробридж выехали на Большую северную дорогу. В салоне автомобиля было холодно, усилившийся восточный ветер гнал по небу пухлые белые облака.
— Уже много снега нападало. — Утрата радовалась теплому пледу, которым накрыл ее Эдвин. Она подышала на пальцы, чтобы согреть их. — А дорога чистая?
— Вчера была чистая — в последние два-три дня не было серьезного снегопада.
— Ты по пути сюда что-нибудь фотографировал?
— Немного. Сегодня в середине дня, перед сумерками, свет был довольно необычный. Очень ясный и четкий, хорошие контрасты.
Потом они сидели за столом перед гудящим камином на постоялом дворе и от души заправлялись ветчиной и пирогом с луком. Они были единственными посетителями, если не считать пары местных пастухов, и у хозяина заведения, дородного, с кустистыми бровями, было время поболтать.
— Ветер крепчает — похоже, будет метель. Лучше не засиживаться, если вам далеко ехать.
— В Уэстморленд, — сказала Утрата, выскребывая последнюю ложку сладкого крема от пудинга.
Эдвин встал из-за стола и посторонился, пропуская Утрату. Он расплатился по счету, они с сестрой попрощались с хозяином и посетителями и вышли на улицу. В лицо им ударил шквал ветра, дувшего с северо-востока. В воздухе кружились снежные хлопья. Эдвин распахнул для Утраты дверцу автомобиля, отер залепленные снегом ветровое стекло и зеркальце заднего вида, потом сел и не без труда уговорил машину вернуться к жизни.
Через несколько миль небо просветлело и снегопад прекратился, оставив после себя дорожки гладкой, нетронутой белизны меж валунов и острых камней. Там, где слой был потоньше, закаленные овцы северных вересковых пустошей с руном, отяжелевшим от комков и ледышек, выдергивали из-под снега пучки травы, проворно сжевывая их. Они с интересом глазели на автомобиль, проезжающий мимо по узкой извилистой дороге. Попадались на ней и иные транспортные средства. Путники обогнали деревенскую повозку: большой тяжеловоз осторожно переставлял копыта по неровной поверхности, его спину возница заботливо укутал от снега старым одеялом. Сам он сидел, укрывшись под обтрепанной фетровой шляпой, ссутулившись от холода, сжимая поводья рукой в рукавице. Он неспешно отсалютовал им и посторонился к обочине, давая автомобилю проехать. Навстречу промчался почтовый фургон, бодрым гудком своего рожка возвещая о присутствии и других людей в этой пустынной местности. К тому времени как они достигли Седберга, Утрата одеревенела от холода и обрадовалась, когда брат предложил сделать остановку.
