Томас Мертон - Новые семена созерцания
Томас Мертон - Новые семена созерцания краткое содержание
НОВЫЕ СЕМЕНА СОЗЕРЦАНИЯ
Томас Мертон
Содержание
Что такое созерцание?
А это не созерцание
Не мы решаем пробудиться, но Бог решает разбудить нас
Уединение, не разъединение
Тело с переломанными костями
Что такое созерцание?
Созерцание — это высшее выражение умственной и духовной жизни человека. Это духовная жизнь, трезвая, деятельная, вполне сознающая самоё себя. Это духовное чудо. Это непроизвольное благоговение перед святостью жизни. Это благодарность за жизнь, за сознание, за существование. Это живое сознание того, что наша жизнь берет начало из невидимого, трансцендентного и бесконечно щедрого Источника. Созерцание — это, прежде всего, осознание реальности этого Источника. Оно знает Источник, неясно, необъяснимо, но с уверенностью, превышающей разум и веру. Ибо созерцание — это своего рода духовное зрение, к которому, в сущности, стремятся и разум, и вера, т.к. без него они неизбежно остаются несовершенными. Однако созерцание это не зрение, потому что оно видит «не видя» и знает «не зная». Это глубочайшая вера, знание, слишком глубокое, чтобы его постичь в словах, образах или понятиях. На него можно намекнуть символами, но в тот момент, когда созерцающий пытается выразить, что он знает, он отрицает то, что утверждал, и отказывается от своих слов. Ибо в созерцании мы знаем, «не зная». Или, точнее, мы знаем, но по другую сторону знания или незнания.
У поэзии, музыки, искусства есть что-то общее с созерцательным опытом. Но созерцание идет дальше эстетической интуиции, дальше искусства, дальше поэзии. Оно идет дальше философии и умозрительного богословия. Оно превосходит, восполняет их, в то же самое время заменяя и отрицая. Созерцание всегда сверх и вне, за пределами нашего знания, наших систем, выше объяснений, рассуждений, выше нас самих. Чтобы войти в мир созерцания, надо в каком-то смысле умереть, но эта смерть оказывается выходом в высшую жизнь. Это смерть во имя той жизни, которая оставляет позади все, что мы знаем и ценим как нашу жизнь и мысль, наш опыт, наши радости.
Таким образом, созерцание вытесняет и отбрасывает все иные формы интуиции и опыта, будь то в искусстве, философии, богословии, в литургическом опыте, или на обычных уровнях любви и веры. Это отрицание, конечно, только мнимое. Созерцание совместимо со всем перечисленным, т.к. является завершением этого разнообразного опыта. Но в самом опыте созерцания все другое мгновенно исчезает. Оно «умирает» для того, чтобы снова родиться на более высоком уровне.
Другими словами, созерцание прикасается к знанию и даже опыту трансцендентного и невыразимого Бога. Оно познает Бога как бы коснувшись Его. Или вернее, как будто его невидимо коснулся Бог... Коснулся Тот, у Кого нет рук, но Кто — подлинная реальность и источник всего, что существует. Поэтому созерцание — это неожиданный дар пробуждения к подлинно реальному. Это ясное сознание бесконечного Существа как основы нашего ограниченного существования. Осознание нашей случайной реальности как получаемой в дар от Бога, как свободный дар любви. Это то экзистенциальное прикосновение, которые мы имеем в виду, когда говорим — метафорически — что нас коснулся Бог.
Созерцание это также ответ на призыв Того, Кто не имеет голоса, и тем не менее говорит во всём, что существует, и Кто говорит в глубине нашего существа, ибо мы сами — Его слова. Но мы слова, которые должны Ему ответить, отозваться как эхо на Его призыв, и в каком-то смысле даже вместить и выразить Его. Созерцание именно такое эхо. Это отклик из самой глубины нашего духа, в которой сама наша жизнь теряет свой особый голос и отзывается величием и милостью Сокрытого и Живого. Через нас Он отвечает Самому Себе, и Его ответ это божественная жизнь, всеобновляющее божественное творчество. Мы сами становимся Его откликом и Его ответом. Как будто, творя нас, Бог вопрошал, а пробуждая нас к созерцанию, Он отвечает на этот вопрос, так что созерцающий оказывается одновременно и вопросом, и ответом.
Созерцательная жизнь подразумевает два уровня сознания: сознание вопроса и сознание ответа. Хотя это два разных и весьма отличных друг от друга уровня, они в то же время являются осознанием одного и того же. Сам вопрос является ответом, а мы сами — тем и другим. Но мы не можем осознать это, пока не перейдем на другой уровень сознания. Мы пробуждаемся и понимаем, что вопрос — свой же собственный ответ, а не что-то совершенно отличное. И это все можно суммировать в одном сознании — не посылке, а опыте — «Я есмь».
Созерцание, о котором идет речь, это не философия. Это не статическое сознание метафизических сущностей, воспринимаемых, как духовные объекты, неизменяемые и вечные. Это не созерцание абстрактных идей. Это религиозное восприятие Бога через жизнь в Боге или через «сыновство», как говорит Евангелие. «Ибо все, водимые Духом Божиим, суть сыны Божии. Сей Самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы — дети Божии» (Рим 8,14.16). «Тем же, которые приняли Его, дал власть быть чадами Божиими» (Ин 1,12). Итак созерцание, о котором здесь речь, это не обыкновенный религиозный дар. Его нельзя добиться самому умственным усилием, усовершенствованием наших естественных сил. Это не самовнушение, появляющееся в результате сосредоточения на своем внутреннем духовном существе. Это не плод наших усилий, а дар Божий, дар Бога, Который в Своем милосердии завершает тайный и непостижимый акт творчества, просвещая наши ум и сердце, пробуждая в нас сознание, что мы — слова, произнесенные в Его Едином Слове, что Дух Животворящий живет в нас и мы — в Нем. Что мы «во Христе» и Христос в нас. Что наша естественная жизнь восполнена, возвышена, преображена и завершена во Христе Святым Духом. Созерцание — это понимание и осознание, даже в каком-то смысле опыт того, во что каждый христианин неясно верит: «Уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал 2,20).
Поэтому созерцание больше, чем рассмотрение абстрактных истин о Боге, больше, чем даже эмоциональное размышление о том, во что мы верим. Это пробуждение, просвещение и удивительное интуитивное схватывание, путем которого любовь получает уверенность в творческом и динамическом вмешательстве Бога в нашу повседневную жизнь. Стало быть, созерцание не просто «находит» ясную идею Бога и заключает Его в пределах этой идеи и держит Его там, как узника, к которому оно всегда может вернуться. Напротив, созерцание уносится в Его царство, в Его тайну и свободу. Это чистое и девственное знание, бедное понятиями, еще более бедное логическими умозаключениями, но способное именно благодаря этой бедности и чистоте следовать за Словом.
А это не созерцание
Единственный способ избавиться от ложных представлений о созерцании — это испытать его самому. Того, кто не знает на собственном опыте природу этого порыва и пробуждения на новом уровне реальности, не может не вводить в заблуждение то, что обычно говорится о созерцании. Созерцанию нельзя научить. Его нельзя хорошо объяснить. На него можно указать символически, намекнуть. Чем более объективен и научен анализ созерцания, тем более оно лишается своего подлинного содержания, потому что этот опыт лежит за пределами логических обоснований и словесных выражений. Нет ничего более отталкивающего, чем псевдонаучное определение созерцательного опыта. Одна из причин этого в том, что такие попытки определения обычно соблазняются психологическим подходом, а адекватной психологии созерцания просто не существует. Описывать «реакции» и «чувства» значит помещать созерцание туда, где его нет — в область поверхностного сознания, где его можно наблюдать только путем рефлексии. Но и рефлексия, и сознание как раз и есть часть того внешнего «я», которое в подлинном пробуждении к созерцанию «умирает» и отбрасывается, как поношенная одежда.
Созерцание не может быть функцией этого внешнего «я». Существует неразрешимое противоречие между трансцендентной личностью, которая пробуждается только в созерцании, и поверхностным и внешним «я», которое мы обычно отождествляем с первым лицом единственного числа. Надо помнить, что это внешнее «я» не есть наша подлинная сущность. Это наша «индивидуальность» и наше «эмпирическое "я"», но это не тот сокровенный и тайный человек, в ком мы живем в глазах Божиих. То «я», что действует в мире, думает о себе, наблюдает за собственными реакциями и говорит о себе, не есть подлинное «я», которое соединилось с Богом во Христе. Оно не больше, чем одеяние, маска, личина той тайной и неизвестной личности, которую большинство из нас так и не находит до смерти [1]. Наше внешнее, поверхностное «я» не вечно, не духовно. Напротив. Это «я» обречено исчезнуть без остатка, как дым. Оно бесконечно хрупко и недолговечно. Созерцание это уверенность, что это «я» не есть «я», и пробуждение неизвестного «я», того, что за пределами наблюдения и рефлексии, и неспособного объяснить самого себя. Оно даже не может сказать «я» с уверенностью и дерзостью другого «я», т.к. в его природе оставаться скрытым, неназванным, неопознанным в обществе, где люди говорят о себе и друг о друге. В таком мире подлинное «я» остается бессловесным и невидимым именно потому, что ему есть что сказать, но только не о себе.
