Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1984 год
Однажды в июньский день в Москве, в редакции журнала «Вокруг света», Евгений рассказал о целях и маршруте предстоящего похода. Впервые в нашей стране переход на веслах такой протяженности должен пройти вдоль побережья Охотского и Японского морей. На этот завершающий этап гребного марафона Евгению Смургису был вручен вымпел экспедиции журнала «Вокруг света».
Курсами первопроходцев
В наши дни совершено немало экспедиций по маршрутам первопроходцев. Целиком или частично пройдены маршруты Никитина, Ермака, Дежнева, курсами Камчатских экспедиций XVIII века прошли спортивные яхты. В нашем плавании мы стремились пройти часть маршрута знаменитого перехода трех гребных шлюпок под командой Геннадия Ивановича Невельского. Тем же способом — только гребля — и в те же сроки мы наметили идти курсами первопроходцев в Татарском проливе до мыса Южный, где шлюпки россиян легли на обратный курс. Мы же, минуя Южный, продолжим плавание и завершим его в бухте Золотой Рог. Больше ста миль, работая веслами, будем в положении моряков Невельского, переживших все трудности пути и радости открытия пролива...
Как же случилось, что о проливе не было известно ранее? Все дело в том, что пролив был предварительно «закрыт». По-другому и не скажешь. Ведь об острове против устья Амура было известно русским землепроходцам еще в первой половине XVII века. На большинстве русских карт Сахалин — остров. Академическая «Карта, представляющая изобретения Российскими мореплавателями на северной части Америки с около лежащими местами», изданная в 1774 году,— одна из наиболее достоверных. На ней показан Сахалин и отчетливо виден пролив против устья Амура. Англия и Франция, активно проводившие колониальную политику в Тихом океане, стремились помешать закреплению России на Дальнем Востоке. Сначала француз Лаперуз (1787 год) пытался проникнуть в устье Амура, но, встретив отмели, отступил. «Предполагая постепенное обмеление,— писал в отчете Лаперуз,— я рассчитал, что нам осталось каких-нибудь шесть миль до того, как сесть на мель... Со временем, без сомнения, эта банка, поднявшись над морем, присоединит остров к побережью». Позднее, неверно истолковав пояснения местных жителей, Лаперуз твердо заявил о существовании перешейка, положив этим начало великому заблуждению на картах и в умах. Через девять лет мнение авторитетного моряка повторил англичанин Броутон. Крузенштерн, обследовавший подходы к проливу с севера в 1805 году, тоже стал жертвой легенды, сочиненной Лаперузом. Множество мелей и сложность фарватера вынудили шлюпку с «Надежды» возвратиться, не достигнув цели, и Крузенштерн, к сожалению, пишет: «Уверился я точно, что к зюйду от устья Амура не может быть прохода...»
Сложившаяся на востоке обстановка требовала защиты российских владений, а значит, и создания надежных портов. Еще в 1811 году морской офицер А. М. Корнилов — отец будущего адмирала и героя Севастополя — подал проект освоения Амура-реки и «устроения при устье оной знаменитейшего порта». Освоение Приамурья могло решить множество проблем — это понимали и сибирские промышленники, и деятели Российско-Американской компании, и политики из Петербурга. А между тем, как писал мореплаватель и дипломат Е. В. Путятин, «самый залив между материком и полуостровом Сахалином, в который — как предполагают — впадает река Амур, нам вовсе неизвестен». Но только в 1846 году с заданием министерства иностранных дел обследовать устье Амура отправляется бриг «Константин» под командой поручика Корпуса флотских штурманов А. М. Гаврилова. Шлюпки с брига тоже не дошли до самого узкого места. Гаврилов не считал, что он справился с заданием, но обработку итогов его плавания поручили знаменитому Ф. П. Врангелю. Кому-то нужно было... ибо трудно понять, почему адмирал сделал вывод о несудоходности Амура, своеобразно утвержденный царем: «Вопрос об Амуре, как о реке бесполезной, оставить».
Но нашелся, по выражению А. П. Чехова, «энергический, горячего темперамента человек, образованный, самоотверженный, гуманный, до мозга костей проникнутый идеей и преданный ей фанатически...». Это был командир военного транспорта «Байкал», капитан-лейтенант русского флота, 35-летний Невельской. В июле 1849 года, поставив корабль на якорь в северной части Амурского лимана, Невельской с тремя офицерами, доктором и четырнадцатью матросами отправляется в семнадцатидневное плавание, в котором предстояло пройти около 300 миль на трех гребных шлюпках: шестерке и двух четверках. Моряки вышли в море с трехнедельным запасом провизии...
— Поздновато стартуете...— Наш старый знакомый, капитан дальнего плавания Станислав Николаевич Бикенин знает о равнении МАХ-4 на «график Невельского». Провожать нас пришли также хранитель лодки в прошедшую зиму Валерий Яковлев и ветеран «знаменитейшего порта» Валентин Афонин.
— Рассчитываем на нашу скорость,— Евгений Смургис отвечает Бикенину в паузах суматошной загрузки снаряжения в лодку.— Где-то у мыса Пронге на выходе из реки «догоним» шлюпки Невельского.
Теперь, когда в уключины вставлены океанские весла, настала пора прощаться, и Бикенин вручает Смургису какой-то странный конус из обожженной глины с диковинными рисунками.
— Талисман на счастье.— Бикенин пожимает нам руки.— Ведь Невельской и по рекам плавал.
Эта находка из тех мест в низовьях Амура, где устанавливались первые дружеские контакты моряков и местных жителей. Пока фотографы делают снимки, рассматриваю подарок. Не знал я, что позднее один доктор исторических наук опознает в глиняном конусе деталь воздуходувки древней плавильной печи, а другой ученый скажет, что это тотем, герб племени, знак власти старшинки, князца. Выслушав последнее суждение, я представил глиняный раритет на вершине шеста, который держал вождь. Перед ним и жителями деревни стоял русский офицер и объявлял через толмача: «Приамурский край, до корейской границы, с островом Сахалином составляют Российские владения... никакие здесь самовольные распоряжения, а равно и обиды обитающим народам не могут быть допускаемы». Сколько же может быть лет, нет, веков этому знаку-тотему?..
Первые мощные гребки выводят лодку на амурский простор, и, подхваченные течением, мы плывем в закрытую дымкой неизвестность. Впрочем, мне — штурману экспедиции — все как будто ясно: и ряд буев на фарватере, и длинные скопления водорослей, и контуры мысов. Когда часа через четыре забелели отмели на баре, мы затревожились, как наши предшественники из прошлого века. Во всю ширь охватываемого взглядом пространства разливался Амур, лишь по краям упираясь в туманные вершины мысов Пронге и Тибах. И вся пятнадцатикилометровая ширь устья была заполнена желтой, насыщенной песками водой, уставшей от стремительного течения и теперь на глазах светлеющей от встречи с прозрачной синевой охотоморской волны. Наш спорый бег к вечеру стал тормозить сильный ветер с левого борта. Одеяло и спальник пришлось прятать в полиэтиленовый мешок. Вооружившись банкой, отливаю воду и поглядываю вперед. Мыс Пронге надвигался на нас, а округлый купол с красной башней маяка ставил все на свои места: наконец мы «вплыли» в график движения первооткрывателей.
— Выбрасываемся.— За короткой командой Евгения следует ряд уже хорошо отрепетированных действий.
Поставив лодку носом к ветру, Евгений удерживает ее, а я перемещаюсь на корму. Повиснув на гребне очередной волны, лодка начинает скользить над отмелью. Соскакиваю за борт и, удерживая корму, дожидаюсь следующего вала. С третьим валом уже вдвоем проталкиваем лодку еще выше к ясно различимой верхней полосе прилива и прибоя из плавника, морской капусты, водорослей. Коротаем ночь в дежурке лодочной станции. С развешанной одежды сочится вода, за дверью постукивает по жести дождик...
Солнце повисло над дымкой, застилавшей лиман, в провалах отвесных скал мыса Пронге лениво хлюпает вода. «Тут кончается Азия,— писал Чехову— и можно было бы сказать, что в этой месте Амур впадает в Великий океан, если бы поперек не стоял остров Сахалин». Но до острова полсотни километров, а видимости нет. Снова хлещет по тенту мелкий дождь, корму сильно уваливает, и приходится снимать крышу с нашей каюты и облачаться в штормовые костюмы.
— Все повторяется.— Я сушу весла и всматриваюсь в запененное пространство лимана.— Снова усиливается «южак», и берег некстати заворачивает к западу...
— Будем идти под прикрытием островов. Длиннее, но надежнее.— Смургис принимает вахту и делает первые гребки.
Я всматриваюсь в карту и мысленно сличаю картину погоды в проливе с той, которую наблюдал Невельской. «Южные ветры, мгновенно свежея, разводили в водах лимана толчею и сулой, которыми заливало наши шлюпки настолько сильно, что часто приходилось выбрасываться на ближайший берег». Это как раз об этих местах, где поворачивали назад шлюпки Крузенштерна и Гаврилова. В ветровой «тени» Частых островов и по окаймляющим их мелям, где волна поменьше, упрямо продвигаемся вперед. Наконец берег склоняется к востоку, и вот уже виден заветный обруб истый мыс, за которым темнеет ровная полоса Сахалина.
