Татьяна Добрусина - Сверхновая американская фантастика, 1994 № 05
Здесь мои переживания вышли на новый уровень. «Но ведь ты гораздо больше камня или мухи, — сказал я себе. — Ты же не просто предмет. Заблуждение это или нет, но твой мозг содержит информацию обо всех исторических временах. Внутри тебя, занимающего ничтожный клочок земли, куда больше знаний, чем во всем Британском Музее с тысячами миль его книжных полок».
Это было уже что-то новенькое. Новые мысли заставили забыть о ландшафте и обратить взгляд внутрь себя: если пространство бесконечно, то как насчет внутреннего пространства человека? Еще Блейк писал о том, что вечность начинается в центре атома. Мой недавний страх исчез. Нет, пожалуй, я поспешил записать себя в объекты безжизненного ландшафта. Человек ограничен лишь пределами своего мозга, но пространство сознания — это совершенно новое измерение. Наше тело — не более чем стена между двумя бесконечностями. Одна из них — бесконечность пространства — расходится во все стороны, а другая — бесконечность сознания — устремляется в безграничность внутреннюю.
Это был момент откровения, словно зрение мое приобрело неслыханную зоркость. Но в то же мгновение, едва я забыл о внешнем мире и сосредоточился на изучении внутреннего пространств, я почувствовал нечто ужасное. Нет, это невозможно описать — в самом углу взгляда, обращенного вовнутрь, я уловил движение неведомого мне существа. Это был настоящий шок — представьте себе, будто вы лежите, расслабившись, в теплой ванне, и вдруг что-то проскользнуло между вашими ногами.
В долю секунды внутреннее зрение исчезло. Глядя на вершины гор и проплывавшую над ними луну, я испытал невыразимое удовольствие, словно только что вернулся домой с другого края вселенной. Голова кружилась, я чувствовал себя очень усталым. Так я простоял минут пять, а затем отправился к палатке, где снова попытался взглянуть внутрь себя. На этот раз получилось почти мгновенно.
Но я ничего не чувствовал.
Забравшись в спальный мешок, я понял, что больше не хочу спать. Очень хотелось поговорить с Райхом или с кем угодно — надо было выразить все, что я пережил. Человеку свойственно считать свой внутренний мир своей собственностью. «Могила — славное владенье человека…» — писал Марвелл[18], и то же самое можно сказать о нашем сознании. В мире реальном наша свобода ограничена, но в нашем воображении мы можем делать что угодно, более того — мы можем надежно скрывать свои секреты; мозг — самое укромное место во вселенной, иногда даже слишком укромное. «Мы все мечтаем о ключе, когда сидим в своей темнице»[19]. Оттого-то и трудно излечиваются душевнобольные, что не просто попасть в их темницу.
Я по-прежнему не мог забыть ощущение чего-то чужого внутри себя, правда, оно уже не казалось столь ужасным. Это все равно как войти в комнату и, не ожидая там встретить кого-нибудь, обнаружить постороннего человека; первое, что приходит на ум — это грабитель. Затем эта мысль уходит прочь. Даже если там и впрямь грабитель, то относиться к нему начинаешь как к реальности, и первоначальный страх исчезает. Меня больше беспокоило не это нечто (или некто), а то, что оно находится, так сказать, в моей голове.
Стоило страху смениться интересом, как меня тут же потянуло в сон. Последнее, о чем я подумал, была мысль о галлюцинации, вызванной турецким кофе и сигарой.
Проснувшись в семь утра, я понял, что не был прав по поводу галлюцинаций: уж больно отчетливо я все помнил. И должен признаться, происшедшее все больше возбуждало во мне интерес, а не страх. Это нетрудно понять: повседневная жизнь занимает все наше внимание и удерживает от «погружения в себя». А моей романтической натуре это претит я люблю уходить в себя, хотя из-за повседневных проблем это не просто. И вот теперь у меня появились тревоги, связанные с чем-то, что внутри меня, и они напомнили, что мой внутренний мир столь же важен и реален, как и внешний.
За завтраком меня так и подмывало рассказать обо всем Райху, однако что-то удерживало — должно быть, страх, что тот не поймет меня. Он заметил мою отстраненность и сказал об этом, я ответил, что сигара Дарги оказалась для меня слишком крепкой. На этом разговор и закончился.
В то утро я руководил запуском электронного зонда на кургане. Райх ушел в палатку, где собирался поработать над усовершенствованием двигательной части зонда — у него была идея установить прибор на воздушную подушку. Рабочие перетащили зонд к самым нижним воротам, и, когда все было готово, я уселся, настроил контрольный экран и запустил установку.
В первую же секунду я понял, что напоролся на какой-то предмет. По экрану пробежала сверху вниз белая полоса: прибор засек какую-то выпуклость. Я отключил питание — обратная связь усилилась, и по экрану поползли горизонтальные линии. Отослав техника за Райхом, я продолжал осторожно прощупывать обнаруженный объект. Теперь было ясно, что он там не один — и справа и слева от него тоже находились какие-то предметы.
Поскольку это был мой первый опыт работы с зондом, я не совсем представлял, какого размера моя находка и как глубоко она лежит. Но когда прибежал Райх и взглянул на индикаторы, он воскликнул:
— Ах, черт возьми, ну ты накрутил!
— Что случилось?
— Должно быть, ты выкрутил ручки управления до отказа и что-то разъединилось. Получается, что твоя находка лежит на глубине двух миль, а ее высота — около семидесяти футов![20]
Я с сожалением вылез из кресла. Вечно мне не везет с техникой: новую машину я разбивал в считанные часы, приборы, не дававшие ни малейшего сбоя, перегорали, едва я приближался к ним. И теперь, зная, что не сделал ничего предосудительного, я все же чувствовал вину.
Райх отвинтил кожух и заглянул внутрь. Он сказал, что как будто все в порядке, но это означает, что придется после обеда проверить всю цепь. Я начал было извиняться, но он похлопал меня по плечу:
— Не бери в голову. В любом случае мы что-то нашли. Остается только узнать, далеко ли оно находится.
Мы наскорого съели неплохой обед, правда, без горячего, и Райх бросился к установке. Я взял надувной матрас и отправился полежать в тени у Львиных Ворот, чтобы наверстать недоспанные ночью часы. На целых два часа я безмятежно забылся.
Проснувшись, я увидел перед собой Райха, глядящего в сторону реки. Я взглянул на часы и поспешно вскочил:
— Что же ты не разбудил меня?
Он задумчиво присел рядом. Я с нетерпением подчиненного спросил:
— Ну что, нашли поломку?
Райх взглянул на меня и не сразу ответил:
— Нет там поломки.
— Уже починили? — не понял я.
— Нет, ее просто не было.
— Уже лучше. А что же тогда случилось?
— Вот это-то и беспокоит меня. С машиной все в порядке.
— Не может быть! В таком случае, ты знаешь, где лежит та штука?
— Да — на той глубине, какую показал индикатор — две мили.
Я едва сдержал изумление — ну и дела!
— Две мили, — сказал я, — это глубже, чем основание холмов, то есть… нам придется копать до самых археозойских камней.
— А может, и нет, но я склонен с тобой согласиться.
— А коли мы не ошиблись с глубиной, значит, и с размерами этих камней не ошиблись — семьдесят футов высотой. Вот это булыжнички! Даже блоки в египетских пирамидах меньше размером.
Райх улыбнулся.
— Мой дорогой Остин, я полностью с тобой согласен — это невероятно, однако я проверил все контакты. Ошибка полностью исключена.
— Тогда выход один — запустить «Крота».
— Я уж подумал об этом, однако если речь действительно идет о двух милях, то «Крот» бесполезен.
— Почему?
— Начать с того, что он не приспособлен для бурения скал, а лишь для земли или глины. На такой глубине он обязательно столкнется с твердыми породами. Во-вторых, если даже и не будет скал, то его раздавит давление толщи земли — представь, это же все равно что погрузиться на две мили в море. Давление составит около тысячи фунтов на квадратный дюйм. А потом, с каждой милей вглубь земли температура увеличивается на сто градусов. Жарковато будет для электронного оборудования.
Тут только я осознал всю сложность проблемы. Если Райх прав, значит, нам нечего даже надеяться, что когда-нибудь удастся вытащить «объекты», которые наверняка являются осколками городской стены или храма. Вся наша современная технологическая мощь была не в состоянии справиться с температурой, давлением, да еще и неясно, как транспортировать гигантские камни с глубины двух миль.
Мы вернулись к зонду, продолжая обсуждать положение. Если зонд исправен — а Райх в этом не сомневался, — то он нам задал необычную археологическую задачку: как останки строений могли погрузиться на такую глубину? Может, в результате извержения целый пласт земли погрузился в бездну? В таком случае образовавшиеся пустоты должны быть заполнены водой и грязью… Грязь на глубине двух миль! Казалось, мы сходим с ума. Хотелось броситься к телефону и посоветоваться с коллегами, но удерживал страх: а вдруг это все-таки ошибка?
