Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1978 год
Началась жизнь в тюрьме: строгий режим от подъема до отбоя, карцер за малейшую провинность, редкие свидания с женой, долгие ожидания писем.
Глория выходит в соседнюю комнату, копается в громадном семейном комоде и приносит пачку открыток, которые Антонио посылал ей из Кашиаса: скупые строчки с синими круглыми штампами тюремной цензуры, тщательно замазанными словами, которые казались бдительным стражам подозрительными.
Однажды она получила странную открытку. Где она?.. Глория роется в пачке, находит ее и протягивает мне:
«Кашиас, 10 августа 1960 года.
Глория, любимая моя! Я раньше не слушался тебя, а теперь вижу, что ты была права. Хватит с нас! Мы с тобой еще молоды и можем начать жизнь сначала. Я уже попросил, чтобы меня перевели в камеру для тех, кто согласен работать. Если не разрешат, буду очень жалеть. Не горюй, дорогая! Не беспокойся обо мне, я чувствую себя хорошо, мне ничего не нужно. Передавай приветы друзьям. Обнимает тебя и целует твой любящий муж
Антонио Терезо».
— Я очень удивилась, когда получила эту открытку, — говорит Глория. — Никогда я не осуждала Антонио за «политику», не просила у него, чтобы он перестал ею заниматься... И вдруг такая перемена.
Глория не знала тогда, что эта открытка была частью продуманного плана. За несколько недель до этого у Терезо был разговор с Жозе Магро, членом ЦК партии, который тоже отбывал срок в Кашиасе. Жозе Магро так рассказывал мне об этом:
— Мы решили организовать побег из Кашиаса, и для этого кому-то из наших товарищей предстояло сыграть роль «рашадо». Так назывались заключенные, которые в отличие от стойких антифашистов соглашались служить в тюрьме уборщиками, поварами, плотниками. В обмен на это они получали сравнительно свободный режим передвижения внутри тюрьмы и некоторые другие поблажки от администрации. Почему выбрали Антонио? Он был среди нас самым молодым, еще не успел «скомпрометировать» себя в глазах ПИДЕ. Никто бы не поверил, если бы я или кто-либо еще из руководства партии вдруг согласился стать «рашадо». Поэтому я и решил поговорить с Антонио. Это было во время утренней прогулки. Я подошел к нему, начал говорить шепотом, чтобы не слышали охранники. Терезо согласно кивал головой, а потом, когда до него дошел смысл моего предложения, возмутился и, конечно же, категорически отказался. «Стать «рашадо»? Ни в коем случае!.. Все, что угодно, только не это!»
Жозе Магро смеется, закуривает новую сигарету и продолжает:
— Мне долго пришлось убеждать Антонио. В конце концов он согласился. Но какой у него был несчастный вид!..
— Я решил начать превращение в «рашадо» за обедом, когда подошла моя очередь разносить еду, — вспоминает Терезо. — Один из заключенных — товарищ Матос — попросил добавки. Я принес ему миску и швырнул на стол. Матос удивился, ничего не сказал, начал есть, потом отставил.
«Чего ж ты не ешь?» — крикнул я.
Матос спокойно ответил:
«Не ем, потому что сыт».
«Ах, сыт? Так что же ты мне голову морочишь с добавкой?»
Все, кто был за столом, смотрели на меня вопросительно. А я продолжал кричать:
«Вы мне все надоели! Хватит с меня!»
Нужно было видеть изумление товарищей! Никто ведь, кроме Жозе, не знал о нашем плане. Чтобы все выглядело еще убедительнее, я повернулся, бросился к двери, заколотил в нее кулаками и закричал истерично:
«Надоело! Выпустите меня отсюда!»
Появился охранник, и я крикнул ему:
«Уберите меня отсюда! Я не хочу больше политики, мне все надоело!»
Охранник улыбнулся удовлетворенно и повел меня к начальнику блока. Тот говорит: «Пиши письмо директору тюрьмы, но не думаю, чтобы он тебя перевел в другую камеру. Ведь ты коммунист».
Письмо унесли, а мне велели ждать, пока просьба не будет рассмотрена. Именно тогда я и написал эту открытку Глории.
Убедить тюремное начальство оказалось непросто. Товарищи пытались отговорить меня:
«Терезо, ты же был прекрасным парнем».
А я в ответ рычал:
«Оставьте меня в покое, не хочу с вами говорить!»
Карташо, которого я знал со времени вступления в партию, пытался побеседовать со мной. Я выругал его последними словами, а душа болела, стыдно было смотреть ему в глаза. Одно только меня поддерживало все это время: сознание, что Жозе Магро знает все. Иногда украдкой, когда никто не видел, он поднимал сжатый кулак: знак нашего революционного приветствия. А на прогулке осторожно шептал через плечо, не оборачиваясь:
«Все отлично! Крепись! Дело идет на лад!»
Недели через три перевели меня все же к «рашадос». А в камерах были проведены подпольные совещания заключенных, на которых было решено бойкотировать «рашадос», в том числе и меня. За это время тюремщики стали доверять мне. Я демонстрировал подчеркнутое послушание перед охранниками, завел дружбу с другими «рашадос». Мне доверили сначала малярные работы, потом уход за свиньями, которых держал один из надсмотрщиков. Я мог уже довольно свободно ходить по тюрьме и присматривался, каким образом организовать побег. Но охранялась эта крепость тщательно. А время шло, поползли слухи, что скоро коммунистов переведут в другие места. Представь себе: если Жозе Магро увезут из Кашиаса, я останусь предателем в глазах товарищей. Через несколько месяцев меня бы выпустили «за примерное поведение», а там, на воле, товарищи были бы предупреждены, что я стал «рашадо»...
— Мне тоже было тяжело, — вспоминает Глория. — Приезжая по понедельникам на свидания с Антонио, я чувствовала отчуждение со стороны жен коммунистов. До того мы все вместе ожидали встречи с мужьями, беседовали, а тут все от меня отвернулись, перестали со мной разговаривать, и только взгляды бывших подруг выдавали презрение ко мне и моему мужу.
— Однажды ночью, — рассказывал потом Жозе Магро, закуривая очередную сигарету, — чувствую, кто-то толкает меня в бок. Открываю глаза: Терезо. «Не могу больше! — шепчет. — Не знаю, что будет дальше, говорят, вас скоро переводят. Так вот, Жозе, я хочу дать тебе клятву, что бы ни случилось, как бы дальше жизнь ни повернулась, я хочу, чтобы ты знал: партия для меня все. Веришь мне?»
«Верю, верю, — отвечаю я. — Не волнуйся, все будет хорошо». Он ушел, а мне было жалко этого парня, на плечи которого легла такая невыносимая тяжесть...
— Через несколько месяцев, — говорит Антонио, — директором тюрьмы был назначен инспектор ПИДЕ Гомес да Силва. Он встретил меня в тюремном дворе, заговорил, думая, что я охранник. Надо было видеть его изумление, когда он узнал, что я заключенный! В конце концов он велел мне помыть его машину. Я вымыл ее очень тщательно, этому типу понравилось:
«Следи за машиной внимательнее, можешь приходить ко мне в кабинет и докладывать, если что требуется для ремонта. Чтобы машина была всегда в порядке!»
Это было сказано в присутствии охранников и надзирателей, и они прониклись ко мне уважением: никто из них не имел права без доклада входить в кабинет директора!
Вскоре некоторые охранники стали даже просить меня:
«Сеньор Терезо, загляните к директору, есть у него кто-нибудь или он один?»
Теперь я совсем свободно ходил по тюрьме. Охрана меня не останавливала. А вот с побегом дело не двигалось. Передал Жозе Магро записку: мол, зря товарищи на меня понадеялись. Он ответил мне, что верит в меня, просит не прекращать поиски.
Шел месяц за месяцем. Однажды вызывает меня Гомес да Силеа.
«А не можешь ли ты починить эту колымагу? У нее что-то с мотором». И показывает в угол гаража, где стоял громадный черный «крайслер».
Я говорю:
«Попробую, сеньор директор». А у самого сердце так и прыгнуло в груди — это был бронированный автомобиль Салазара.
Подошел я к машине, открыл дверцу, прямо дрожу от волнения. Гляжу на толстостенные пуленепробиваемые стекла и думаю: «Вот оно! Наконец!» Мощный мотор, восемь цилиндров. Первым делом проверяю электропроводку, чтобы понять, почему машина не заводится. И вижу, что там установлена система охраны против угона. Если не знать секрета, не заведешь. Быстренько соединил что надо, машина завелась.
Сделал Силва круг по двору, выходит, сияет весь.
«В понедельник, — говорит, — устроим настоящую прогулку».
Я киваю, а сам сочиняю уже записку Жозе Магро: шанс редкостный.
После обеда передал ему записку и вскоре получаю ответ: операция назначается на понедельник. Выезд директор наметил на вторую половину дня. А побег — сразу же после завтрака...
Охрана уже знает, что «сеньор директор» собирается в понедельник испробовать машину Салазара и что Терезо должен ее обкатать. В субботу тюремный двор превращается в автодром — с утра до вечера я катаюсь на «крайслере» взад-вперед, пробую его мотор на разных режимах.
