Альманах Российский колокол - Российский колокол, 2015. Спецвыпуск «Клуб публицистов премии им. Владимира Гиляровского»
Ну что, пошумел-пошумел Данила, отошёл-таки сердцем, досадливо махнул рукой – да на том и унялся.
– Ладно, не убивайся, Феклуша. Эка беда! Не жили богато, нече и зачинать, – он притянул жену к широкой груди и, гладя её по голове, как ребёнка, договорил спокойно и внушительно: – Руки-ноги есть, слава Богу, голова на месте – проживём как-нибудь.
Покачиваясь в сильных, но ласковых объятиях мужа, как в люльке, она затихала, всё реже сотрясая себя утробными всхлипываниями.
Фёклу так сильно отхлестали мужнины слова и невыносимо больно грызла ей нутро вина перед Данилой, что она слегла и несколько дней плашмя провалялась в постели. Недаром в старину говаривали: удар языка кости сокрушает.
Потихоньку история эта забылась, и зажили они по-хорошему, по-людски. Друг без дружки никуда. Детей плодили да как могли их растили.
«Вона какие, как сосны во бору вымахали, стройные да высоченные, силищи никому не занимать и на лицо ладные. Девки-то в драку за ими, как за дорогими пряниками… Тьфу ты, чтоб не сглазить, – частенько хвастался Данила самому себе. – Только вот Верка, подскрёбышка наша, и в кого така уродилася? Глядеть ить не на че: тонюсенька да малюсенька, а манерная вся из себя, как барышня.
И за чо только ей нет отбою от парней? Одно хорошо, слава Богу, глаза ей маткины достались, Феклушины».
… Десять лет как нет рядом Фёклы, а кажется, что и не расставались вовсе. Всё чаще она видится ему молоденькой: невысокая, лбом касалась его плеча; русая коса до пояса, большие задумчивые серозелёные глаза; пухленькие, как булочки, щёчки с ямочками… До сих пор передёрнет Данилу, когда вспомянет, как невольно зажигала она в деревенских парнях желание обладать ею. Не единожды приходилось ему обламывать бока слишком ретивым ухажёрам.
– А вот нонче-то, – вслух размышлял дед с горечью в сердце, сидя перед экраном телевизора, – молодь да бабы вовсе сдурели: накрасются, всю морду себе позамажут – глаз не видать, напялют на себя чо ни попадя, запихают в рот дымные соски – и ходют, как клоуны, по городу. Одним словом, чучелы огородные. Как ни малюй курицу, а всё одно – павлиной не станет! Взясть бы добрый кнут да и отстегать их по голым задницам как следоват!.. Эх, Феклуша, любушка ты моя, голубушка… Как же быть-то мне, – тоскливо Данила вопрошал много раз на дню, – рассказать ли ребятам о нашей тайне? Али ну её в баню!
И чем бы ни занялся старик, о чём бы ни говорил, глядишь, а мысли уже опять в клубок собираются и долбят им бедную дедову головушку, пока он не придумает ответа на свой вопрос.
– Неровён час, станут ишшо искать камешки, так греха не оберёшься. Али того хужее, и впрямь найдут – передерутся все, перессорются… А нам это на что с тобой? – он вдруг представил тёплые серо-зелёные глаза жены и терпеливо выждал в них её согласие. – Верно, пущай всё будет как есть. Заработанное-то своим горбом, оно много дороже да ближе к сердцу.
Уже ночью, словно закончив непосильно тяжёлую работу, дед Данила облегчённо вздохнул и тихонько поднялся с дивана; одобрительно крякнув в подтверждение правильности найденного решения, прошлёпал босиком на кухню, отмахнул большую краюху чёрного хлеба, щедро посыпал её солью и с аппетитом умял, запивая кружкой холодной сырой воды. Едва тяжёлая голова Данилы коснулась подушки, как богатырский храп победно прокатился по всей квартире.
… А спустя год в «Новостях» по центральному телевидению сообщили об интересной находке юных следопытов в деревне Взяткино, представляющей огромную историческую ценность. Кому принадлежало это драгоценное колье, ещё предстояло выяснить.
Но деду Даниле уже не суждено было об этом узнать.
Виктор Голубев
Виктор Анатольевич Голубев родился 12 января 1961 года в селе Аулы на Днепропетровщине. Детство и юность провёл в селе Первомайское Верхнеднепровского района Днепропетровской области, откуда ушёл в советскую армию. Трудился пастухом, плотником, трактористом, монтером связи, сторожем в вагоне-ресторане, пожарным, выездным фотографом, водителем-дальнобой-щиком. Начиная с 1988 года занимался всякого рода предпринимательством.
«Не обладая музыкальным слухом, средства к существованию зарабатывал тем, что играл в духовом оркестре на торжественных собраниях и похоронах. Образование – неоконченное начальное: семь с половиной классов сельской восьмилетки.
Первые творческие попытки отношу к концу шестидесятых – в газете «Пионерская правда» был напечатан мой стих «На уроке математики», и я стал самым счастливым ребенком в деревне. Следующую публикацию пришлось ждать более тридцати лет.
В девяностых годах, поддавшись настроению масс, написал четыре криминальных романа. Первый из них я сжёг. Рукописи Булгакова не горят, мои – горели. Второй – «Тень летящей птицы» в 2001-м году в рукописном варианте оформил бандеролью и отправил в киевское издательство «АСК». Рукописи не принимают, но – приняли, справились с моими каракулями, издали тиражом 50 тысяч экземпляров и выплатили 250 долларов гонорара. Я снова был счастлив. Затем вышли в свет «Аферисты» и «Спас на крови». «Спас» издали недописанным – к середине работы над рукописью от всей этой криминальщины меня настигла депрессия, и я дал себе слово впредь никогда не заниматься литературным мародёрством. Оборванный текст дополнили фразой «Продолжение следует» и напечатали. А я принялся писать о том, о чем пишут все нормальные люди, – о смысле жизни. Понимая, что данный бред не попадает в формат издательств, писал «в стол». Затем постепенно охладел к сочинительству и 12 лет занимался другими делами, иногда отправляя безнадёжную рукопись в различные издательства, но киевское чудо упорно не повторялось – ответов не было больше десятилетия. Перед новым 2014 годом предпринял очередную попытку: отправил текст в московское издательство «Захаров», не ожидая результата. Но ответ пришёл менее чем через месяц – 14 января, в день Василия Великого. Из письма я узнал, что талантлив, а рукопись берут. В апреле 2014-го она была опубликована под названием – «Скит с океаном внутри». Воодушевившись, я снова начал писать прозу, что вылилось в новый роман размером в 800 тысяч знаков.Участвовал в многочисленных литобъединениях и литературных кружках. После того, как долго и безуспешно пытался объяснить очередному пятидесятилетнему «дарованию», что словосочетание «старенький мальчик» в его случае является недопустимой формой, прошло и это.В последние годы до того осмелел, что стал называть себя писателем.Никогда не платил за издание. Считаю это недопустимым и унизительным.
Конфуций из новой выставки
В дверном проеме чердака крайней деревенской избы стоял ручной пулемет. Двумя черными металлическими лапами он упирался в перекинутую через верхнюю перекладину деревянной лестницы доску которая, качаясь от порывов ветра, передавала ему амплитуду своих движений, отчего по-хозяйски надетая на конец ствола резиновая калоша то и дело болталась из стороны в сторону, делая пулемет похожим на старого, не согласного с чем-то, стриженого эрдельтерьера.
Деревня Луково, не помышляя об автономии, фактически уже десять лет жила на положении окруженной враждебно настроенными державами самостоятельной республики. Причем, три года назад сельская республика благополучно вошла в коммунизм: последний денежный знак – пятидесятирублевая купюра с надорванным углом – был обманно изъят из луковского обращения проезжавшим мимо цыганским табором.
Исчезновение банкноты, видимо, привело в действие какие-то таинственные социально-экономические механизмы, потому что вслед за ним деревня наполнилась неимоверно расплодившимся скотом. Из чего умнейшие из граждан сделали вывод, что деньги на селе являются помехой скотоводству. Как бы там ни было, но лошадей, коров, овец, коз и домашней птицы в деревне развелось столько, что приходилось удивляться, как в ней находится место для людей.
Первое время непрошеной независимости республика изо всех сил старалась сохраниться в первозданном колхозном виде, однако без направляющей руки сверху сделать это было непросто. Если председателя и парторга удавалось избрать простым поднятием рук, то роли кладовщика и землемера не распределялись даже при помощи такого чуда демократии, как тайное голосование; двести сорок избирателей упорно опускали в украшенный красными лентами мешок никак не меньше семисот бумажек с фамилиями кандидатов.
Закончилось тем, что на сто шестьдесят восьмой сходке к четырем часам утра луковчане вынесли историческое решение о разделе общественного имущества.
От гражданской войны молодую республику спасло лишь то, что делить к тому времени было уже нечего. И умнейшие из граждан сделали вывод, что воровство на селе способствует миру; а укравший больше всех бригадир Мирон Скрыник стал основателем и бессменным лидером луковской партии пацифистов.
