Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1978 год
— Можно ли взять Левена на крючок с помощью этой милашки?
— Если «с помощью», то нет... Левен не таков, чтобы поддаться на простой шантаж. В Страсбурге будут стоять за него горой. Там не любят, когда чужие вмешиваются в их дела.
— Его жена в курсе? — бросил Холмс.
— Я спрашивал об этом нашего человека в Страсбурге. Он не без гонора ответил: «Мы тут не в Париже». Иными словами, копаемся в грязном белье сами, не делая из этого зрелища для зевак.
— У вас есть уверенность, что Левена побьют на ближайших выборах?
— Да.
Шовель сказал это тоном, каким их учили в ЭНА произносить окончательные выводы из разбора ситуации.
— Это ничего не меняет, — сказал Холмс. — Левен крепко врос в дело независимо от того, станет ли он депутатом. Что вы об этом думаете, майн герр?
— Вам решать, джентльмены, — с явным удовольствием развел руками Хеннеке.
— О"кэй, — медленно протянул Смит. — Можете действовать.
— Рад, что вы высказались столь определенно... У вас есть еще какие-либо пожелания? Банальное уличное происшествие?
Или клиенту слишком хорошо запомнилась ваша первая попытка потрогать его? Смит покачал головой.
— Это не мы. В тот день, когда я начну работать так топорно, я отправлюсь на ферму выращивать цыплят.
— Я имел в виду попытку ваших порученцев. Второй раз вы не можете себе позволить такой оплошности, а посему обратились к нам. Я верно излагаю?
— Верно.
— Видимо, в сейфе у его нотариуса уже лежит заготовленное письмо с пометкой: «Вскрыть в случае моей внезапной смерти или исчезновения»?
Только тут Шовель понял все. Он вдруг почувствовал, как кровь отливает у него от лица. Торшер, лица — все затянула какая-то кисея. Уши заложило, и голоса доносились с трудом.
— Разумеется, Левен взял страховку. По крайней мере, мы обязаны считаться с такой возможностью.
Да, эти люди со старательным английским выговором и вежливыми манерами обсуждают убийство!
— Общественная нейтрализация... — говорил Хеннеке. — Перерезать пути отхода...
Значит, убивать не обязательно, а это уж не так страшно... любое другое не страшно... ликвидировать не надо...
— Но мы должны иметь гарантию, — протянул Смит. — Как вы намерены действовать?
Хеннеке поглядел внимательно на сигару и аккуратно стряхнул сизый пепел. Он чуть потянулся, словно в конце трудного заседания, когда уже ясно виден конец:
— Вы что-то предлагаете?
— Боже упаси! Это ваша проблема.
— Именно.
Хеннеке повернулся к Шовелю. В лице у него промелькнуло нечто похожее на усмешку. Он прикоснулся пальцами к столешнице. Тотчас возникла фрау Марта.
— Прошу вас — еще шампанского. И проводите месье Бло.
Шовель начал торопливо собирать разбросанные фотографии.
— Не надо, оставьте карточки. Спасибо, Бло, вы провели расследование блестяще. Доктор Фрош посетит вас завтра рано утром. А нам предстоит обсудить еще кое-какие детали.
Шеф возвышался над двумя англичанами.
— Необыкновенно рад был с вами познакомиться, месье Бло,— склонил голову Холмс.
— Надеюсь в скором времени иметь удовольствие вновь видеть вас, — пожал ему руку Смит.
— Джентльмены... доктор... — раскланялся Шовель.
Когда дверь закрылась, он облегченно вздохнул, словно все время, проведенное там, не дышал. Происшедшее все еще казалось нереальным. «Физическое устранение... внезапное исчезновение... нейтрализация». Фрау Марта показалась в коридоре с «Периньоном» в серебряном ведерке. За ней следовал светловолосый молодой человек с выгоревшими бровями.
— Месье Бло, Фриц проводит вас.
— Благодарю, фрау Марта.
— К вашим услугам. Желаю приятного времяпрепровождения.
Фриц все так же молча провел Шовеля через лабораторию с «ксероксом», затем через узкий ход в ванную Фроша, а оттуда — в прихожую, помог надеть пальто, открыл входную дверь и нажал кнопку лифта. Ни слова.
На тротуаре Шовель подставил разгоряченное лицо влажному ветру. Улица была пуста. Витрины озарялись мертвенным светом. Надо действовать. Но мысли ворочались тяжело, будто со сна...
Он быстро зашагал, надеясь, что ходьба взбодрит его; обогнул дом и двинулся по параллельной улице. Фасады были увешаны мраморными и бронзовыми табличками: конторы, кабинеты, хирург, архитектор, какие-то «АГ», «ИГ». Ничего не значащие обтекаемые названия.
Пройдя еще квартал, он увидел кафе с уже опущенной шторой. Надо поесть. И выпить, обязательно выпить. Но где приткнуться в этом чертовом городе расчетливых бюргеров! Все замкнуто, заморожено. Он глянул на часы — и это десять вечера!
Сколько он уже прошагал? Все так же пусты улицы, занавешены окна. Он заблудился в лесу безликих домов.
Шлоссплац. В тумане над входом в подвал желтеют фонари, слышны голоса и музыка. Жизнь с промозглых улиц ушла в преисподнюю. Наверное, «бирштубе», пивная.
В подвале было около сотни людей, по большей части немолодых, хорошо одетых. Пахло тушеной капустой и копченой свининой. На маленькой эстраде арфист в кожаных шортах и молодая женщина в баварском наряде с громадным аккордеоном на коленях играли что-то буколическое, невероятно наивное в век электрогитар.
Он сел с краю стола, спросил пива. Горькая жидкость слегка покалывала язык. Он выпил кружку залпом и опустил ее на подставку. Соседи посмотрели на него одобрительно: вот так и надо, это по-нашему. Незнакомец знал обычай.
Стало лучше. Тупая тяжесть в затылке отпускала, но, как. ни странно, запах капусты и сосисок отбил аппетит.
Он прошел к тяжелой двери в глубине; там был другой зал, откуда накатывался шум, похожий на рокот океана. Несколько десятков человек — мужчины, женщины, молодые, старые — в простой одежде сидели за длинными некрашеными столами. В углу надрывался тирольский оркестрик, а все присутствующие отбивали ритм пудовыми кружками и хором подхватывали куплет.
Шовель остановился в нерешительности. Сыщется ли ему место здесь, на этом ежевечернем причастии? Немецкая пивная не имеет ничего общего с французским кафе, где люди остаются в своей скорлупе и не способны пропеть хором даже «Марсельезу»; ничего общего с американским «парти», где одиночество растворяется только в сильной дозе алкоголя. Он ощущал себя чужаком больше, чем там, у шефа.
Кто-то потянул его за рукав, усадил рядом. Он поблагодарил вымученной улыбкой. Сосед хлопнул его по плечу, приглашая петь вместе. Но он не знал слов, не знал мелодии. Он не мог разделить с ними их веселья.
Музыканты, вытирая обильный пот, запросили пощады. Публика заревела, но смилостивилась. Парень, сидевший рядом, обратился к Шовелю на диалекте. Он с трудом уловил смысл.
— Нет, я не грустный. Я просто думаю.
— О чем?
— Обо всем.
— Ха! Обо всем! — Парень обратился к застолью. — Герр доктор наверняка философ. Угадал?
— Да.
— Да здравствует философия! — заревел парень, снимая с подноса у официанта кружки.
К ним уже спешил человек с повязкой «Орднунг».
— Все в порядке, Ганс. Это мой товарищ! — крикнул ему парень.
— Да, я его товарищ, — быстро проговорил Шовель.
Оркестр, заправившись пивом, грянул с новой силой «Три бука, три бука росли у дороги!». Соседи, сцепившись руками, закачались в такт, и зал вновь напомнил разошедшийся океан. «Как в детстве, когда нет ни прошлого, ни будущего», — мелькнуло у Шовеля. Есть только радость минуты. «Три бука, три бука...» Ритм вальса завлек его...
Когда он вернулся на Театер-плац, туман успел рассеяться. Звезды холодно смотрели на город. Голова Шовеля тоже была ясной. Ничего, будет утро, будут мысли. А сейчас все хорошо, все в порядке, он ляжет в постель и уснет сном младенца.
— Шовель!
Он замер. Из окна белого «опеля», припаркованного возле «Графа Цеппелина», махнули рукой. Фрош! Страх противно засосал под ложечкой. Шовель сглотнул... Нет, кажется, доктор один в машине.
— Садитесь.
Шовель опустился рядом на сиденье.
— Где вы были? Я уже три часа торчу здесь.
— Распевал «Три бука» в бирштубе. А в чем дело?
— Не притворяйтесь. Вы же едва не свалились в обморок там.
— С чего вы взяли?
— Я видел это. И Хеннеке тоже. К счастью, он спас положение.
— В общем, я был... шокирован. Мне предложили совершить убийство, и при этом никто не спросил моего мнения! — Шовеля передернуло. — Вы молчите, Фрош?
— Это моя вина. Я обязан был вас предупредить и доложить о вашей реакции.
— Почему же... Значит, вы доложили, что я согласен?
— Я был уверен в вас. Ну что ж, значит, я ошибся. Все ошибаются. Даже Хеннеке. Вы заметили, как он перекладывает решения на других? Сегодня Смит и Холмс. До этого — другие. А еще раньше был Канарис. Если дело обернется нежелательным образом, он всегда останется чистым. Вот почему он до сих пор жив. И богат.
