Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1989 год
Затем изладил макет Соломбалы. Название этого острова, одного из двенадцати, входящих в сорокакилометровую черту Архангельска, происходит от карельского слова «соленба», что означает болотистый, топкий остров. Но есть и другая, более затейливая его расшифровка: будто бы Петр Первый, ставя на воду свой первый северный корабль, устроил на острове-верфи бал, а чтобы гости, в том числе и заморские, не утонули в грязи, велел забросать его соломой. Ну и пошло — бал на соломе, соломенный бал, Соломбала... Корабельная сторона. Со временем к судостроительной славе острова прибавились машиностроительная (здесь действует единственный в стране завод по выпуску автолесовозов) и химическая (сульфатный завод). Макет Соломбалы Калашников передал в Дом культуры завода «Красная кузница», расположенный на «корабельной стороне».
Всего за девять с небольшим лет, в одиночку Калашников сумел сделать такое, что по силам разве что хорошо оснащенному творческому коллективу. Далеко не сразу привлек он внимание общественности к своим работам. Немало пришлось ему походить, покланяться. Не материальной помощи просил он, не личных благ жаждал, а всего лишь приюта, доброго отношения. И когда наконец получил их, был счастлив. Потому, что дождался широкого зрителя и восторженных отзывов: «Пора подумать об открытии музея истории города, основу которого составил бы макетный план, чудесно созданный З. П. Калашниковым...» «Считаем, что горожане за огромный и бескорыстный труд во славу родного города должны присвоить З. П. Калашникову звание почетного гражданина Архангельска...»
Увы, музей, о котором мечтают многие, пока не создан, существуют лишь разрозненные панорамы Калашникова, более 500 макетов. Однако за свой подвижнический труд Зосима Петрович отмечен недавно званием заслуженного работника культуры РСФСР.
Для меня теперь русский Север немыслим без макетного зодчества Зосимы Петровича Калашникова. Хорошо, если бы его пример вызвал к жизни другие исторические панорамы в других исторических центрах страны.
Сергей Заплавный
Камень с большой медведицей
Сколько ни приходилось мне останавливаться в горных селениях, нигде не было лучше, чем в гостях у старого Созрыко, в ауле Лац, что в Куртатинском ущелье. В доме Созрыко я мог часами сидеть на широком диване, сработанном еще в прошлом веке осетинскими мастерами братьями Колиевыми, и слушать рассказы о легендарных предках осетин — нартах.
Однажды Созрыко подвел меня к окну, за которым в полуденном мареве дымились вздыбленные снежные пики.
— Вон там,— он показал на пойму реки Фиагдон,— когда-то было поле для игрищ нартов — Зилахар. А с того высокого обрыва сбрасывали приговоренных к смерти: другого такого «удобного» места близ аула нет...
Слушая Созрыко, невозможно было не поверить в предание.
— Обреченных, — таинственно продолжал рассказчик,— не надо было вести к месту казни. Суд заседал тут же, у обрыва. Необычный суд, без защитников и прокурора... Обвиняемый брал в руки шарик, скатанный из крутого теста, и бросал на усеянную ячейками поверхность камня.
Созрыко повел меня по аулу, к загадочному камню. «Уайджидур» называли его — Камень великана... Необычный судебник лежал на валунах у фамильных домов-башен Тебиевых и Дулаевых. На плоской поверхности гранитной глыбы, несомненно отшлифованной водами Фиагдона, я увидел углубления самой разной величины: от миллиметра до трех сантиметров в диаметре. Они были явно нанесены рукой человека.
Каждая ячейка, по мнению Созрыко, обозначала разные виды наказания — изгнание из аула (очень позорное наказание), сбрасывание со скалы, побитие камнями, плаху, кинжал... Но у обвиняемого была надежда спасти жизнь: если шарик попадал в особую ячейку, суд заканчивался оправданием и пиром за его счет.
История чашечных, или точечных, камней уходит в седую старину. В прошлом веке ими занимались ничуть не меньше, чем сегодня берестяными грамотами или северными лабиринтами. Много писали о них на Западе. В России большим специалистом по чашечным памятникам был князь П. А. Путятин. Он проследил географию распространения чашечных камней и систематизировал их назначение. «Мы видим много обращиков горизонтальных чашечных изображений,— писал он,— например: во всем Индостане, скалах Камау, в Накпоре, на берегах Инда, в долине Кашемира и у подножия Гималайской цепи, в Малой Азии, близ Смирны в Алжире, на Кавказе, в Швеции...» Чашечные выемки находили даже на стенах храмов.
Но для какой цели оставляли их древние люди? Чтобы увековечить какое-либо знаменательное событие? Было такое предположение, но Путятин не считал его верным. В Германии ему довелось видеть, как суеверные прихожане церкви Грейсвальда смазывали каменные ячейки маслом и дули в них, надеясь таким способом «получить освобождение от лихорадки». В Швейцарии полагали, что чашечные камни служили для жертвоприношения богам и злым гениям, в Скандинавии считали, что в каменные чаши жрецы собирали жертвенную кровь. Некоторые исследователи связывали ячейки с древними фаллическими изображениями — символами силы возрождения. В Пиренеях у огромного гранитного монолита диаметром 4 метра 70 сантиметров окрестные крестьяне устраивали встречи, напоминающие языческие ритуалы.
Князь Путятин обнаружил камни с чашечками, расположенными на выпуклой поверхности, протертыми подобно сотам, и в Новгородской губернии. Он предположил, что углубления в камнях — это результат добывания людьми огня при помощи трения. «У нас в России существовало (да, кажется, и теперь еще не совсем вывелось) обыкновение в Великий Четверг непременно добывать подобным способом огонь, который назывался живым,— отмечал он в докладе на Тифлисском археологическом съезде в 1881 году.— Крестьяне окуривали вереском (можжевельником) членов семьи, думая этим предохранить их от болезней. Более действенным, лучшим в этом отношении считался огонь, добытый в поле из камня».
Путятин лично убедился в том, что через полторы минуты трения дерева о камень с помощью песка появляется дым, а спустя час в камне образуется чашечка в полсантиметра глубиной. И все-таки он признает, что назначение каменных чашек пока решительно не определено...
К этому времени было известно и о лацком чашечном камне. Его видела археолог П. С. Уварова, жена видного русского ученого, организатора первых археологических съездов графа А. С. Уварова.
В канун археологического съезда в Тифлисе академик В. Ф. Миллер нашел большой чашечный камень на Северном Кавказе, недалеко от местности Татартуп, где, как предполагают, находился богатый средневековый город Дедяков. Камень этот имел круглую форму — в диаметре два аршина и один аршин в высоту. Поверхность его покрывало множество чашечных ямок величиной до 86 миллиметров в диаметре и до 19 миллиметров глубиной.
Специального исследования о чашечных камнях Северного Кавказа так и не появилось. Местные сказания упорно связывали их с легендарными богатырями — нартами. Уже в наше время профессор Л. П. Семенов в книге «Нартский эпос» писал: «По преданию, углубления эти произошли от прикосновения пальцев великого нарта». А этнограф Б. А. Калоев в своей книге «Осетины» привел другую легенду: «Во время состязаний между нартскими героями и великанами «уайджи-дур» использовался как мяч, владение им определяло силу и ловкость игроков».
Старый Созрыко позднее поделился со мной еще одной версией о лацком камне. Легендарные предки осетин будто бы использовали его для игры в кори. Деревянный шарик катали по ячеистой поверхности камня, и тот, кто чаще всех попадал в лунки, выходил победителем. В кори, уверял Созрыко, играли азартно: на барана, на бычка... Если деревянный шарик, хранившийся, по поверью, в сельском святилище Хуцау дзуар — Храме всевышнего, попадал в самую большую ямку, весь аул устраивал большой пир-куынд.
Присмотревшись внимательно к углублениям на лацком камне, я действительно заметил между ямками бороздки, нарезанные будто для прокатывания шарика...
Но вскоре камень в Лаце преподнес еще одну загадку.
Однажды я вышел рано утром из дома Созрыко с фотоаппаратом. На поверхности камня в лунки за ночь собралась влага. Я не придал этому значения, а когда напечатал фотографию, увидел на ней контур созвездия Большой Медведицы...
Еще князь Путятин ссылался в своих трудах на статью немецкого ученого Вихеля, обнаружившего на стене церкви Николая в Дипольсвальде углубления, расположение которых весьма напоминало созвездие Большой Медведицы. Путятин даже выдвинул на археологическом съезде предположение: не стремились ли подобным способном наши предки изобразить звездное небо? Тогда мало кто поверил в это: слишком случайной казалась находка Вихеля.
