Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №06 за 1984 год
Но мы начали со снега и прихода весны. Зиму здесь провожают праздником «форшунг» — название немецкое; зато сам праздник очень напоминает славянскую масленицу — шествием ряженых и выпечкой круглого хлеба.
Древние славяне, правда, сжигали соломенное чучело — Зиму, а в Штирии чучело делают из цветов. И не одно, а два, соединенных рука об руку. Это супружеская пара Мэннэрль — Человечек и Вэйбль — его Женушка. Кроме того, их не сжигают, а топят в озере Аусзее. Тому есть объяснение, как считают здесь, вполне достоверное. В незапамятные времена в озере жил, мол, дракон, которого ежегодно ублажали жертвой — самой красивой девушкой. Это предание до мелочей соответствует фактам из быта драконов, широко известным по всей Европе. Но раз случилось иначе. Родители, чья единственная дочь-красавица предназначалась чудищу, взмолились и предложили себя в жертву. Здешний дракон расчувствовался, навсегда отказался от своих прежних скверных привычек и, очевидно, почувствовав тягу к прекрасному, потребовал подносить ему впредь цветы. Но из цветов надлежало делать все-таки человеческие фигуры. Наверное, потому, что другие драконы Центральной Европы, узнав, что их аусзейский коллега совсем отказался от жертв, могли бы его неправильно понять. А с мнением собратьев дракон из Аусзее все-таки считался.
Было так или не было, скорее нет. Тем не менее Человечка и его Женушку возят по окрестным деревням на колеснице, изукрашенной цветами, не первый век.
Как и в случае с масленицей, церковь сначала боролась с форшунгом, его ряжеными и цветочными жертвоприношениями. Еще в XVIII веке грацкий архиепископ категорически запрещал священникам в сутане быть на берегу Аусзее, когда Мэннэрль и Вэйбль отправляются на дно.
Драконы за прошедшие века в Европе повывелись: кого убил храбрый рыцарь, кого усмирили заговорами. Штирийский дракон тоже давно никому не причинял неудобств.
Но говорят, теплыми лунными ночами он иногда всплывает. Передними лапами он держит Человечка и его Женушку — супружескую пару, спасшую свою дочь и скрасившую одиночество старому дракону, который живет на дне озера Аусзее.
Л. Ольгин
Орел и решка
Рано появились белые нити в ее блестящих волосах. «Звездный дождь!» — сказал, погладив их, человек, который стал потом ее мужем. Он хватал с небес и другие звезды — блестящий математик, в детстве и юности коллекционировавший дипломы олимпиад, а позже — лауреатские медали. Только вот привычка считать себя особенным, не таким, как все, заставила его в конце концов почувствовать себя одиноким. Настолько одиноким, что даже встреча с нею уже не смогла ему помочь. Он был совсем рядом — и очень далеко. Она боролась с ним за него и еще надеялась на что-то, но он погиб в автомобильной катастрофе.
У нее остался только сын. Мальчик не хуже других. Ничем не хуже. И не лучше. Такой же, как все. Сын был глуховат — и миниатюрный слуховой аппарат надежно спрятали в очках с простыми стеклами. Носящих очки в наше время много, они особо не выделяются, а вот слуховой прибор не должен быть заметен.
Соседки хлопотали, чтобы их детей приняли в английскую школу,— ее вполне устраивала самая обычная, не специальная, не экспериментальная, самая средняя — хватит с нее одного великого человека.
Все родители по второму разу проходят школьные предметы — вместе с детьми — и жалуются, что нынче от детей чего только не требуют. И она не удивлялась, что ей трудно угнаться за сыном, пока не обнаружила, что он — в шестом классе — занял первое место на математической олимпиаде. Она не только удивилась, но и испугалась. Неужели мальчик пойдет в отца? И тоже будет ощущать себя одиноким гением, даже когда его плечи согнутся под бременем славы и почестей?
— Ох и задачки же вам дают! — сказала она однажды самым естественным голосом.— Для старшей группы детсада. И еще олимпиадой это называют.
И мальчик обнаружил, что мать не хуже его справляется с самыми каверзными вопросами.
На самом же деле, на то, что у сына занимало часы и даже минуты, у нее уходили дни. Но у секретаря на маленьком предприятии работа не слишком напряженная, время выкроить удавалось.
Наступил момент, когда прежних школьных знаний оказалось безнадежно мало. Она приобрела вузовские учебники по математике, и время от времени тайком от сына бегала с ними к старичку соседу, профессору.
Но вот однажды мальчик испуганно позвал ее с кухни и показал на пятачок, который катался по полу.
— Видишь, орел? Я только что в восемнадцатый раз угадал, что выпадет орел!
Она засмеялась. Не поняла сразу, что им грозит. И тогда сын поднял пятачок, повертел немного, сказал: «Решка» — и подбросил монету так, что она завертелась. Казалось, закон всемирного тяготения перестал действовать — пятак долго кружился на одной и той же высоте, потом все-таки стал опускаться, ударился о паркетный пол, чуть подскочил и снова упал, чтобы, поиграв, успокоиться — кверху той стороной, на которой было вычеканено: «5 копеек» и пониже «1981».
Оставаясь одна дома, она часто играла сама с собой в «орла» и «решку». В эти дни белый цвет в ее волосах окончательно одержал победу над черным, и никто уже не сказал бы, что ее волосы похожи на звездный дождь.
Она смотрела на зажатый между пальцами пятак, пыталась уловить ту невесть откуда идущую подсказку, на которую ссылался порой ее сын, иногда чувствовала, будто уловила, и выпускала пятак или подкидывала... Но закономерности в результатах она не находила. Однажды, безнадежно следя за падающей монеткой, женщина заметила, что пятак на мгновение остановился,— удалось даже разглядеть, какой стороной он был в этот момент обращен кверху.
Довольно быстро выяснилось, что она способна влиять на полет монетки и опускать ее на пол «орлом» или «решкой» вверх — по собственному выбору. Для этого приходилось всего лишь придерживать взглядом падение звонкого кругляша, чтобы проследить за ним.
Мальчику сейчас пятнадцать — девятиклассник. И ему слишком много задают уроков, и некогда тратить время на подбрасывание монетки. Тем более его способность угадывать пошла на спад уже после седьмого класса.
А еще у него шахматная секция, киноклуб, фотолаборатория... И кажется, появилась девочка. Ему даже письменный стол за собой убрать некогда.
Мама теперь часто остается одна. Грустно смотрит на разбросанные сыном книги. Грустно и пристально. Под ее взглядом они одна за другой плавно поднимаются со стола и отправляются к книжной полке, на свои места.
Р. Подольный
Те же тропинки на синих гольцах
Моторная лодка отбуксировала нас по осенней речке Жуе за семьдесят километров от поселка. Перевоз. Чуть выше устья Малого Балаганаха, бегущего с синих гольцов, моторист отвязал нашу лодчонку. Это был мальчишка, обильно вымазанный мазутом. Он сделал руками рупор, чтоб слышала вся тайга, и крикнул:
— Прощевайте, геолухи. Ищите получше, что не теряли! А ты, студент, подстрели глухаря привязанного...
Геннадий Евстропов, мой проводник, напарник и техник-геолог, засмеялся кротко и добродушно. Потом достал шест, налег на него и погнал наш шитик в ближнюю бухточку.
— Шустрый этот Алеха,— заметил я, любуясь рыжими берегами.— С удовольствием поколочу его, когда вернемся в поселок.
Особенно досадно было, что меня, молодого специалиста, он назвал студентом.
«Так-то,— думал я.— Залетел в такую старательскую дыру... А мог бы сидеть сейчас в тематической экспедиции в Иркутске. Отдельный стол, микроскоп, книги. У всех важный ученый вид, у тебя тоже... Но нет же. Будто бес попутал: вдруг остановился с готовым приказом в руке посреди улицы и ринулся назад, в отдел кадров управления... «Отправьте лучше меня на Крайний Север». Вот теперь и врастай в чужеродную среду».
— Слушай, тезка,— вырвалось у меня.— Что, по-твоему, мы тут можем реально нащупать?
— Тебе лучше знать,— ответил мой проводник.— Я кончил только техникум, да и то Бодайбинский.
Я понимал, что Геннадий Евстропов прибедняется из скромности. Начальник нашей недавно организованной геологоразведочной партии недаром отрядил его со мной в ответственный маршрут на поиск следов старых шурфовых линий по Малому Балаганаху: Геннадий был местным, отлично ориентировался в Дальней Тайге и понимал толк в старых старательских выработках. Вкупе с моими институтскими познаниями у нас складывалась крепкая поисковая основа. Но мне хотелось прощупать своего спутника на всю глубину, и я продолжал свои сомнения вслух:
— Что из меня толку, если начальство пурхается в местных привязках. Сейчас вот не знаю, с чего и начать наш маршрут.
