Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1978 год
Древний мир с юга на север, с востока на запад пересекало множество путей, по которым двигались благовония. Финикийцы привозили в Рим камфору из Китая и корицу из Индии. Буддийские монахи знали толк в дистилляции, и караваны вывозили из Кашмира и Цейлона бутыли с драгоценными цветочными эссенциями. Арабы с помощью секретной техники извлекали душистые масла из укропа и ромашки, нарда и мускатного ореха. Ароматы требовались всем. Эллины и римляне даже в вино добавляли эссенции ладана, мирры или фиалки. Благоухать должны были не только одежда и жилище, но и напитки.
После крестовых походов Европа тоже стала немного разбираться в ароматах. Через Венецию попал сюда цибет — дорогостоящее пахучее вещество, выделяемое железами азиатской циветты. Кипр слал масло из лишайников и сандал, Сирия — камедь под названием гальбан, Африка — сабур, выпаренный сок листьев алоэ, Индия — пачули, Средняя Азия — галие, смесь мускуса и амбры.
Средневековая Европа пахла плохо. Канализацию еще не придумали — ее роль выполняли канавки на улицах, где струились зловонные ручьи помоев и прочих отходов. К мытью тела тогдашний люд тоже относился подозрительно. Выход нашли такой: пользоваться духами. Дамы были в восторге, когда кавалеры привозили из дальних походов ароматические вещества, или же покупали их у венецианских и кордовских торговцев благовониями. В лексиконе прочное место заняли слова «опопанакс», «асафетида». Хотя к асафетиде слово «пахнет» не очень-то подходит, скорее «смердит» (ее еще называют достаточно метко «вонючей камедью»), но вкусы в те времена были не слишком избирательными. А особой популярностью пользовались шарики мускуса, заключенные в золотую или серебряную оболочку. Это именовалось «благоухающие яблочки».
Секретов дистилляции, известных арабским парфюмерам, Европа еще не открыла, но придворные алхимики вовсю работали над созданием собственных рецептов. Полагая, что чем контрастнее ингредиенты, тем лучше, они охотно мешали настой левкоя с сушеными толчеными жабами или, скажем, отваривали лепестки роз пополам с конским навозом. Легко представить себе дух этих смесей, но алхимикам их безудержная изобретательность сходила с рук: чем-нибудь душиться-то надо!
Как ни странно, но парфюмерное дело многим обязано Екатерине Медичи. Особа эта вошла в историю прежде всего как крупный специалист по применению ядов. Однако в том-то и дело, что ядовитые вещества — они же порой и благоухающие. Поэтому, когда придворный деятель, некто Рене Ле-Флорентин, открыл лавку благовоний, сразу ставшую центром притяжения «элегантов», там пошла торговля и ядами и ароматами. Попытка надушиться могла закончиться — и, увы, порой заканчивалась — летальным исходом.
«Элеганты» по-прежнему не желали признавать гигиену. Зачем? Есть духи, есть пудры, есть благовонные масла, и этим набором можно пользоваться хоть по пять раз на дню. К тому же чем больше будет намешано разных запахов, тем обольстительнее — так диктовала мода. Сохранилась записка, посланная Генрихом Наваррским своей возлюбленной Габриель д"Эстре: «Не мойся, милая, я буду у тебя через три недели». А что такое три недели для любящего сердца в XVI веке? Сущие пустяки.
Что душили в те дни? Разумеется, все — лицо, руки, прическу, одежду, но в первую очередь перчатки. Это было модно и ново — кожаные перчатки, их стали производить совсем недавно. Но кожа пахнет неприятно, тем более если она плохо выдублена, и уж не дай бог, коли ягненок или теленок был заражен какой-нибудь неприятной болезнью, например чумой. Поэтому перчаточники вымачивали кожу в благовонных, а потому и благородных, как считалось, лекарственных жидкостях: в сандаловой, ванильной, мускусной эссенциях. (В наши дни мода «вывернулась наизнанку»: самыми-самыми мужскими считаются духи и одеколоны, отдающие юфтью, и химикам пришлось основательно потрудиться, чтобы создать эссенции с запахом «натуральной кожи».)
Именно перчатки легли в основу истории возвышения и процветания французского города Граса.
Был (и есть) такой тихий, спокойный городок в Приморских Альпах. А жители его только тем и занимались, что дубили телячьи кожи да взращивали местные виды ароматических растений — жимолости, кассий, гиацинтов, лилий. И еще неустанно искали способы промышленного, как бы мы теперь сказали, производства эфирных масел. Упорные поиски увенчались успехом.
По всему городу разнесся аромат своих, «собственноручных» благовоний: заработали перегонные кубы, тайну которых столь ревностно скрывали арабские мастера. В скором времени грасские парфюмеры получили признание, а близость к портам обеспечила им доступ к самым разным сортам заморских кож и душистым растениям со всего мира.
В сущности, о перчатках уже можно было не заботиться: главное — ароматы, обилие ароматов. Каждая знатная дама желала иметь персональное благоухание, отличное от всяких прочих, — значит, нужно учиться смешивать эссенции: розмарин и гиацинт, резеду и лилию, дубовый мох и бергамот. Может быть, искусство композиции духов в том виде, в котором оно известно сейчас, и зародилось в перегонных мастерских Граса.
Метод дистилляции стал поистине универсальным, но с наиболее тонкими цветами — например, с туберозой, жасмином — обращались по-особому, с наивысшей деликатностью. Этот способ получил название «анфлеража». Лепестки раскладывали на деревянной раме, обильно вымазанной нутряным жиром. Затем получившийся «крем» смывали спиртом и раствор настаивали определенное время. Цветы отдавали свой запах и в то же время совершенно не испытывали температурного воздействия.
В 1614 году грасские перчаточники получили патенты на производство духов из рук Людовика XIII, а спустя век-полтора Париж уже жить не мог без Граса. Европа не могла жить без Граса. Всем вынь да подавай грасские ароматы. Французскую столицу наводнили парфюмерные лавки. Употребление эссенций свидетельствовало о предельной утонченности и изысканности вкусов. Версаль получил название «Двора духов», а мода требовала менять ароматы каждый день. Последним «криком» был «красный крепон» — алая лента, вымоченная в красном вине, смешанном со стружками бразильского дерева и толчеными квасцами. Мужчины, кстати, не отставали от женщин. Особенно великие мира сего. Известно, что Наполеон изводил за месяц до шестидесяти флаконов «кельнской воды» и, отправляясь в поход, прихватывал с собой солидный кофр, битком набитый горшочками и кувшинчиками с благовониями.
Парфюмеры создавали духи для любого слоя общества, даже для отдельных районов. Были духи для модисток и швей, для королевских особ и простолюдинов, душистая вода для предместья Сен-Жермен и притирания для прогулок в Булонском лесу. Дамам полусвета полагалось «носить» запах мускуса.
В конце XIX века химия наконец-то догнала парфюмерию. С помощью синтеза удалось получить вещества с приятными, почти природными запахами. Кумарин пахнул сеном, терпинеол — сиренью, ванилин и гелиотропин говорили сами за себя. Перед парфюмерами-композиторами открылись новые возможности, но и... новые мучения. Например, как назвать только что созданные духи, чтобы имя не затерялось в тысяче других, чтобы бросалось в глаза и запоминалось надолго? Фантазии здесь требовалось порой не меньше, чем при создании оригинального сорта одеколона. И на прилавках появлялись: духи «Садик моего кюре», одеколон «Платок настоящего мужчины», цветочная вода «Вот почему я люблю Розину», крем «Приди, приди» (творец этого призыва скорее всего и знать не знал, что притирание с точно таким же названием уже существовало... в древнем Шумере).
У современных парфюмеров в распоряжении более пяти тысяч душистых веществ, из них лишь около четырехсот природные, остальные — продукты синтеза. Править этим царством и создавать новые ароматы — высокое искусство, овладеть которым может далеко не всякий. Но... труд композиторов запахов, нынешняя техника перегонки и экстракции — это особая и совсем иная тема...
...Не так давно мне подарили благовонную палочку, привезенную из далекой восточной страны. Почему-то волнуясь, я поднес зажженную спичку. По комнате мгновенно распространился знакомый — немного тяжеловесный, немного дурманящий, немного пряный, немного душный — запах. Синий дымок фимиама поплыл к потолку. Конечно же, я сразу вспомнил и «Дворец тысячи и одной ночи», и незримое древо с вьющимися ветвями благовоний в полутемной единственной комнате роскошного «Дворца», где на полках стояли всплывшие из сказок Гауфа «фиалы». Североамериканские индейцы были глубоко правы. Ароматы — это действительно «фотографии» воспоминаний...
Виталий Бабенко
Габриэль Веральди. Акция в Страсбурге
