Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1982 год
Миску с похлебкой он очистил в два счета.
— Двинули на болота, а, дедушка?
— Я еще не доел. Если тебе так не терпится, поди нарой червей для наживки.
Вскочив на ноги, Тимми метнулся в кладовую, схватил лопату и помчался на тот край прогалины, где стоял заброшенный свинарник. Вскоре он уже бежал назад, держа в руке консервную жестянку, полную червей, и, взяв две тростниковые удочки, отнес это все в лодку. К тростниковому удилищу была прилажена той же длины леска с индюшиным перышком, на конце лески маленький крючок. Чарли брал удочки с собой, только отправляясь с Тимми удить окуней. Панцирную щуку он бил острогой.
Спустя немного дед и внук уже плыли по Сусликову ручью; Тимми устроился в носовой части и наблюдал, как Чарли быстро ведет челнок по воде. Он не сводил с деда глаз, подмечая малейший поворот шеста у него в руках. Всякое дело, даже самое, казалось бы, немудрящее, таило в себе очарование, когда его делал дед — снимал ли он панцирь с черепахи, потрошил рыбу или вырезал из кипарисовой чурки миску для еды. Тимми в нем души не чаял и мечтал, когда вырастет, стать таким же.
Наконец он нарушил молчание:
— Дедушка, мы куда?
— На Выдрин бочаг, окуней удить.
— А к большому дереву нам не по дороге?
— Сначала проведаем дерево, на обратном пути поудим.
Внезапно они очутились на открытом болоте, поросшем карликовым кипарисом, том самом, откуда сегодня утром,
направляясь на свидание к великану аллигатору, Чарли свернул вправо. На этот раз они продолжали путь по прямой, пока на дальнем краю болотной прогалины не обнаружилась протока, ведущая в самые дебри болот.
Еще миля пути, и протока раздвинула берега, разлив свои черные воды во всю окрестную ширь — перед ними, уходя ввысь на полторы сотни футов, величаво вознесся к небу болотный кипарис, гигант, уцелевший от пилы несколько десятилетий назад, когда на болота, неся с собою опустошение, явились лесорубы.
Чарли, отталкиваясь шестом, подвел челнок ближе к подножию дерева; Тимми закинул голову, и ему почудилось, будто ствол исполина упирается прямо в облака, теряясь там из виду. У основания — верных футов пятьдесят, а то и больше в обхвате — корни разрослись так густо, что челноку было не пройти.
— Можно, я залезу? — обмирая от волнения, спросил Тимми.— Пожалуйста, дедушка, хоть сегодня разреши. Ты же сам обещал, что когда-нибудь позволишь мне взобраться на это дерево.
Много лет назад Чарли смастерил на стволе дерева ступеньки до вершины. Оттуда, красиво выгибаясь, расходились кверху и по сторонам ветки. Какие дали открывались отсюда! Поверх других деревьев, над зеленым кровом болот, минуя черту, где неожиданно кончались деревья и волновалось необозримое море тростника и осоки; через Трава-реку, усеянную хохолками лесистых островов, и дальше, сколько хватал глаз, до самого горизонта...
Он поразмыслил немного.
— В другой раз,— сказал он Тимми.— Влезешь, дай только срок. Поднаберешься силенок, а не то, гляди-ка, руки откажут, пока будешь карабкаться к вершине.
— А Остров Навек видно оттуда?
— Нет, Остров Навек и оттуда не видать. Только путь туда виден, а сам Остров чересчур далеко. На много миль южнее.
Тимми опять сел на дно лодки, и старый индеец повел ее в западном направлении. Они выбрались из болота по другой протоке и вскоре подошли к бочагу, кое-где поросшему карликовым кипарисом и сердцелистником. В одном месте, где заросло погуще, Чарли остановился.
— Поглядим, водятся ли тут окуни, ты только, главное, сиди тихо. Скажешь громкое слово — можешь считать, что распугал рыбу.
Тимми насадил на крючок червя, укрепил индюшиное перышко на глубину два фута и забросил удочку невдалеке от гущи водорослей. Не успел крючок затонуть, как перышко чиркнуло книзу и леска туго натянулась. Тимми вытащил жирного окуня и, сняв его с крючка, бросил на дно лодки. Каждый раз, едва крючок касался воды, происходило то же самое, и очень скоро на дне челнока уже ворочалась добрая дюжина окуней.
Чарли снова намотал леску на удилище и положил на дно челнока.
— Поудили, и будет. Больше рыбы тебе не съесть.
Тимми опрокинулся навзничь и загляделся в вышину, на деревья, на небо, а дед работал шестом, подгоняя челнок домой. Наверху проплывали ветки, обмотанные лианами, проплывали облака, журчала волна за кормой ветхого суденышка, рассекающего болотную воду, и от всего этого кружилась голова. Стая белых ибисов показалась в воздухе, замахала крыльями, держа путь на юг, к топкой низине; где-то слышался хриплый крик большой голубой цапли, хотя самой птицы не было видно. Тимми свесил босую ногу за борт, ощущая, как упруго вихрится под нею вода. Через две минуты он уже спал и пробудился, только когда почувствовал, что мерное покачивание челнока прекратилось.
Он поднялся на локтях и увидел, что деда нет. На мгновение мальчик оторопел; он огляделся и увидел, что Чарли стоит в мелкой заводи — нагнется, схватит что-то со дна и сунет в карман.
— Раки,— объявил старик, шагнув в лодку.— Это я для Гамбо. Ему раки все равно что тебе леденцы. Дашь корзину, и все будет мало.
Они уже тронулись было дальше, как вдруг Чарли снова остановил челнок и вернулся на прежнее место. Он пригляделся — да, на стволе дерева белела свежая зарубка. Старый индеец прошел вброд немного дальше: от края заводи по деревьям уходила в глубь болот вереница зарубок, и конца ей не было видно. Минуту он постоял в раздумье, потом повернулся и побрел к внуку...
...Челнок еще не коснулся носом берега, на котором стояли чики, а енот Гамбо был уже тут как тут. Он обнюхал рыбу на днище каноэ, взобрался к Чарли на плечо и заскреб когтями по его голове.
— Это не тебе, Гамбо,— сказал старик.— Рыбу получит Тимми. А тебе я привез вот что.— От вытащил из кармана раков и положил на землю.
Енот тоненько взвизгнул от радости совсем по-ребячьи и, ухватив рака, принялся крутить его в лапах.
* * *
Лагерь «Сетов приют рыболова» был расположен на Сусликовом ручье в двух милях к востоку от становища Чарли.
Эти десять акров земли Сетов отец в 1890 году приобрел заочно, по объявлению; продал свою маленькую ферму в Джорджии и тронулся на юг, во Флориду, где, если верить объявлению, молочные реки текут в кисельных берегах. В рекламном проспекте расписывались помидоры весом в пять фунтов, двухфутовой длины окра, сахарный тростник в четыре человеческих роста и почва, до того плодородная, что воткнешь палку — и назавтра же зазеленеет деревце.
Полгода спустя Джон Томпсон очутился южнее озера Окичоби с воловьей упряжкой, на которой вез свои топоры, плуги и свои мечты, и чем дальше к югу он продвигался, тем глубже становилась под ногами вода и непролазней трясина. Кончилось тем, что он бросил волов и поклажу и с одним лишь ружьем да топором достиг своей латифундии. Год он валялся по ночам в жидкой грязи, миллионами шлепал комаров и строил себе хибару, благо в его владения входила девственная роща болотных кипарисов. Болота кормили его, верней, не давали помереть с голоду: дичь шла на еду, а шкурки — на продажу.
Сколько раз его одолевал соблазн послать все это к чертям и сквитаться с мошенниками из агентства по недвижимости, которые провели его и обобрали, и все-таки он оставался и мало-помалу отвоевал у джунглей клочок земли, скупо родящей помидорчики весом в шесть унций да трехдюймовую окру.
В 1906 году, съездив в городок Окичоби, он женился на дочке местного рыбака и привез ее к себе на болота, в кипарисовую хибару. Здесь жена его прожила ровно столько, сколько потребовалось, чтобы произвести на свет Сета, и после этого покинула болота, а заодно и мужа с сыном — только ее и видел Джон Томпсон.
В отношениях между Сетом и его озлобленным на весь мир папашей не ощущалось родственного тепла; Джон Томпсон с большим удовольствием пришлепнул бы отпрыска, точно назойливого комара, если б только не страх перед законом. Он терпел мальчонку подле себя тринадцать лет, потом Сет сбежал из дома и подался на рыбный промысел добывать зубатку.
Время от времени он приезжал домой подбросить отцу деньжат, сколько удавалось скопить, и постепенно Джон Томпсон начал ласковей глядеть на сына. Однажды в 1931 году, приехав по обыкновению ненадолго домой, Сет застал отца бездыханным на грядке с чахлыми помидорами. Он отвез тело на Коуплендское кладбище и там предал земле.
Вскоре он вернулся, и не один, а с молодой женой из Мор-Хейвена, и повторилась та же история, какую некогда пережил его отец. На сей раз достаточно оказалось одной недели в кипарисовой развалюхе среди комариных болот: на восьмое утро Сет проснулся и обнаружил, что молодая жена исчезла. Только он в отличие от отца не ожесточился. Готовить женщина не умела, отказывалась колоть дрова и свежевать добычу, а стало быть, уехала — и с плеч долой.
