Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1988 год
— По-моему, непозволительно нарушать обычай,— оглядев парней, выговаривал он.— Вы приехали на Аустерлицкое поле в форме, не имеющей отношения к сражению. Ваши мундиры ввели в 1848 году, и стыдно не знать этого!
Парни переглянулись, а потом смущенно объяснили, что здесь они впервые, а мундиры взяли напрокат в театральном гардеробе.
— Мы не на сцене,— возразил барабанщик.— А на поле боя. И тут все должно соответствовать исторической правде!
Ждали бельгийцев. Скоро показались и они. Седой генерал, мой вчерашний собеседник, сердечно обнялся с русским барабанщиком и австрийским гусаром. Грохнула, задымилась малокалиберная французская пушка. Ядро упало метрах в трехстах по склону.
После обеда в окопе разноцветные батальоны отправились в поле. Несколько часов я наблюдал за стрельбой из кремневых ружей. Особенно точно стрелял по мишени Йозеф. Потом Иржи учил меня фехтовать.
— А не пробовали искать в поле клад? — пошутил я, когда мы возвращались к автобусам.
В одном из буклетов я успел прочитать, что на поле боя, если верить живущей в окрестных селах легенде, отступавшие русские кавалергарды зарыли полковую казну. До сих пор, с иронией говорилось далее, хватает любителей покопать аустерлицкую землю.
Штястны понял шутку по-своему. Он расстегнул китель. На его волосатой груди качалась медная ладанка.
— Нашел здесь пять лет назад,— сказал он.— Очистил от патины и теперь, когда еду сюда, обязательно надеваю.
Оказалось, в его домашней коллекции, в Опаве, хранятся осколки ядер, картечь и пробитая кираса, есть перстень французского офицера и даже старинный пистолет, который нашел на Праценских высотах лет двадцать пять тому назад его старший брат. Иржи признался, что пистолет, из которого сегодня соревновался в меткости, купил у антиквара. — В Славкове увидите и не такую коллекцию,— ревниво заметил слушавший нас немолодой человек. Он представился: —Директор музея доктор Иржи Пернес!
Славков по-чешски, или Аустерлиц, как называли его австрийцы, вырос около замка, принадлежавшего князьям Кауницам. Городок крошечный: скромные двухэтажные дома образуют протяженную мощеную площадь, центр которой украшает традиционный скульптурный фонтан. Неподалеку от входа в замок высится довольно заурядный по архитектуре костел, откуда слышатся тихие звуки органа. Их перебивают записанные на магнитофонную ленту бравурные марши, которые несутся из двери ресторации под вывеской «Наполеон». В Славкове сегодня торжественный день: жители городка законно чувствуют себя сопричастными давним событиям, разыгравшимся на окрестных полях более ста восьмидесяти лет назад.
Замок, его вполне можно назвать дворцом, построил для Кауницев в XVII веке итальянец Доменико Мартинелли. Боковые флигели с высокими, крытыми черепицей мансардами, раскрываясь длинными крыльями, обступают замковую площадь перед фасадом главного здания с вычурным лучковым фронтоном. Широкая парадная лестница ведет на второй этаж. В высоких залах — богатая картинная галерея Кауницев, чудом не растерянная в годы войн, включая и последнюю, которая не обошла Славкова.
В ночь перед Аустерлицкой битвой в этих роскошных апартаментах почивали австрийский и русский императоры, а уже 6 декабря в главном зале замка маршал Бертье и князь Лихтенштейн подписали позорное для Австрийской монархии перемирие.
В нижнем этаже дворца, где экспозиция посвящена исключительно «сражению трех императоров», в этот день было куда как многолюдней. Тут, у подробных планов, составленных едва ли не на каждый час битвы, велись жаркие споры: каждый отстаивал свою точку зрения, комментируя действия тех или иных военачальников. Публика поспокойней рассматривала витрины с личными вещами Наполеона и его соратников, а также известных австрийских и русских генералов. Много места занимали остальные реликвии музея — старинное оружие, награды, медальоны офицеров, солдатские нательные крестики. Среди пушек и составленных пирамидками ядер ходил директор. Сегодня он был нарасхват. Я тоже подошел к нему с вопросом.
— Вас интересует судьба Фердинанда фон Тизенгаузена? — уточнил доктор Пернес.— Конечно, вам известно, что через год после смерти родственники перевезли его тело на родину, в Ревель. Там же, в Домском соборе, есть надгробие, видели? Ах, вы хотите знать, где он умер? Это за городом. Поедете?
Мне не пришлось пожалеть об оставленном на время «эскадроне».
— А знаете, что происходило на следующий день после битвы? — спросил Пернес, когда мы выехали из Славкова на Годонинскую дорогу.— В романе Толстого об этом ничего нет...
Я не знал. И доктор рассказал мне о тех событиях, не пропуская мелких, на мой взгляд, подробностей. Детали, казалось, были для него самым важным в событии. Впрочем, увлеченность Пернеса понятна: ведь все историческое действо, о чем нам приходилось только читать, случилось в его родных местах, по которым катила теперь наша ярко-красная «шкода».
Поглядывая по сторонам и слушая Пернеса, я пытался вообразить тот хаос, царивший при отступлении двух армий: гром орудийной пальбы, стоны раненых, разрывы шрапнели, ржание обезумевших лошадей... Выбираясь из-под обстрела, Кутузов послал к Багратиону адъютанта, предписывая корпусу отступить от Сантона, оставить Оломоуцкую дорогу и прикрыть отход остатков русских колонн на Годонин. Приказ был краток: «Держаться так долго, как возможно».
Решение главнокомандующего русской армии отступать на юг застигло врасплох Наполеона, авангард которого продолжал преследование в направлении Оломоуца, пока не убедился, что там никого нет. Спасая армию, Кутузов, как видим, оказался хитрее Бонапарта задолго до 1812 года. И не исключено, что печальный опыт отхода от Аустерлица помог русскому полководцу спустя почти семь лет решиться на рискованный Тарутинский маневр, имевший решающее значение в Отечественной войне.
Александр I, потеряв под Аустерлицем свиту, выехал в местечко Ходейцы. Здесь к нему пристали несколько русских офицеров и немного позже министр Адам Чарторижский. В трех километрах от Ходейиц, в Хершпицах, русского императора нагнал Франц I.
Проезжая через Хершпицы, Пернес затормозил напротив домов 44 и 45 и вышел из машины.
— Коронованные особы остановились у крестьян Франтишека Кучеры и Томаша Пасеки,— сказал он.— У Пасеки русский и австрийский монархи, оба голодные, ели постный тминный суп и вареную картошку. Стол, за которым они сидели, вы видели в нашем музее,— добавил Пернес.
Навстречу нам вышла хозяйка дома. Увы, потомков крестьян, вошедших в историю, в деревне не осталось...
В Хершпицах, согласно сведениям, почерпнутым музейными сотрудниками из различных документов, Александра настигли два адъютанта Кутузова, посланные в разное время из Важин над Литавой. Они доложили обстановку на последние часы, и императоры предпочли проследовать дальше к югу.
Следующей остановкой на Годонинской дороге были Жарошицы — большое село с костелом святой Анны, и ныне стоящим у обочины. Александр расположился на ночлег у квартального Изидора Валы, и весьма напуганный хозяин ничего не мог предложить на ужин, кроме картошки. В Жарошицах пути императоров разошлись. После ночевки Александр снова выехал на столбовую дорогу и уже не останавливался, пока не переправился через Мораву. За большой рекой, в Словакии, считавшейся тогда венгерским владением, он разместился в замке Холичи.
Франц остался в Чейче, по другую сторону пограничной Моравы. Трудно сказать, кто более струсил, узнав о крахе кампании. Австрийский император медлил не из храбрости: ночью он выслал князя Лихтенштейна, начальника рассеянной под Аустерлицем Пятой колонны, с секретным предложением о перемирии и ждал ответа Наполеона.
В ночь после битвы Бонапарт сел на коня. Он не спеша ехал по полю, оглядывая убитых и раненых. Наполеон пересек поле от Журани до Уезда (в романе Толстого — Аугеста), а оттуда через Праце вернулся к развилке Оломоуцкой дороги. У поворота на Аустерлиц он намеревался выспаться в здании почтовой станции, где перед этим стоял Багратион. Согласно логике победителя у обескровленного неприятеля не было иного пути отступления, иначе как на Ольмюц,— там была ставка союзных императоров.
Едва Наполеон прилег на походную кровать, доложили о приходе первого парламентера — фельдмаршала Лихтенштейна.
В среду 4 декабря Наполеон и Франц тайно встретились в лесу, в 18 километрах от Славкова, на ручье Спаленом у Горелой мельницы. Переговоры означали развал антифранцузской коалиции. Через день, утром 6 декабря, в кауницком дворце было подписано австрийско-французское перемирие.
Пернес подвел меня к скромному железному кресту, врытому в землю возле Годонинской дороги.
