Журнал «Если» - «Если», 2006 № 05
Мы решили обратиться к матушке Редд.
— Насколько стабильно наше общество? — спросила Меда однажды вечером, когда мы убирали со стола после ужина. Кэндес в комнате не было — она возилась со своими утиными яйцами.
— Представительная демократия с законодательством, основанным на принципах согласия, — ответила та, — куда стабильнее многих других.
— Нет, я имею в виду в биологическом и социальном смысле. Что будет, например, если мы утратим свои научные познания?
Одна из матушек Редд перестала вытирать тарелки и внимательно на нас посмотрела. Две другие продолжали драить кастрюли как ни в чем не бывало.
— Хороший вопрос. Честно говоря, не знаю. Но, полагаю, следующее поколение людей будет совершенно нормальным. Хотя, возможно, удастся сформировать цепочки, в которых генетические изменения будут наследственными.
— Будут ли?
Она улыбнулась:
— Может, стоит поискать информацию в Сети?
— Уже искали, бесполезно. Все равно ничего не понятно.
Честно говоря, мы никогда не были сильны в биологии. Вот физика или математика — другое дело.
— Наша индивидуальность основана на технологиях. В этом вся проблема. И поскольку мы не желаем добровольно расставаться со своей индивидуальностью, обратного пути нет, — сказала матушка Редц. — Мы переросли свое прошлое, точно так же, как переросло его Сообщество. И вопрос, который ты задаешь, — самая главная проблема нашего мира: как мы будем размножаться?
Были такие, кто говорил, что Исход — то есть практически мгновенное исчезновение миллиардов членов Сообщества — и был той самой новой ступенью развития, превращением обычного человека в сверхчеловека. По словам матушки Редд выходило, что наше общество создало собственную, параллельную ступень эволюции, которую нельзя было повернуть вспять, не лишившись индивидуальности.
— Значит, будущее за такими, как Кэндес?
— Может быть. Впрочем, идеи доктора Томасина, возможно, излишне радикальны. Да, воспроизводство септетов может стать решением проблемы. Но этими вопросами занимаются и другие ученые, в том числе специалисты по этике.
— Почему?
— Если наше общество и наша биология нездоровы, мы не можем позволить им развиваться.
— Но…
Кэндес ворвалась в комнату с воплем:
— У меня утенок проклюнулся!
И мы отправились смотреть на то, как склизкий, похожий на ящерицу птенчик клювом пробивает скорлупку. Но из головы никак не шли слова матушки Редд, и, размышляя о них, мы то и дело касались друг друга ладонями. Именно тогда, пока мы любовались новорожденным утенком, я впервые осознала вдруг, что есть те, кто считает наиболее перспективным путем развития уничтожение общества цепочек.
* * *На следующий день доктор Томасин приехал снова. Теперь он появлялся на ферме каждую неделю и часами осматривал свою подопечную в ее комнате. В тот вечер после его отъезда Кэндес не вышла к ужину, и матушка Редд велела нам сходить за ней.
— Кэндес! — окликнула Меда, постучав в дверь.
— Напомни, что ей надо проверить температуру в инкубаторах, — сказал Бола. Мы, конечно, делали вид, что совершенно не интересуемся ее проектом, однако это было не так. И потом, не могли же мы позволить утятам погибнуть!
— Да! — негромко отозвался мальчишеский голос. Ого! Значит, ее мужское звено умеет не только скромно стоять в сторонке?
Меда толкнула дверь и вошла. Все шесть девочек-Кэндес лежали на кроватях с раскрасневшимися лицами, покрытыми испариной. В комнате стоял тяжелый запах напряженных мыслей.
— Что с тобой?
— Все в порядке, — ответил мальчик. Он единственный сидел на постели, а не лежал.
— Ужинать будешь?
— Что-то нет аппетита. Мы не очень хорошо себя чувствуем.
Одна из девочек открыла глаза.
Кажется, раньше глаза у нее были зеленые? Да.
— Если хочешь, мы сами присмотрим за твоими утятами.
— Какими еще утятами? — удивилась она.
— Ну как же! Твой проект для Научной ярмарки!
Они схватились за руки для согласия.
— А-а… Хорошо. Спасибо.
— Ты правда в порядке?
— Все прекрасно. Правда.
Может, доктор Томасин сделал ей прививку?
Она достаточно взрослая, чтобы самой делать себе прививки.
Мы торопливо поужинали, после чего отправились в лабораторию, чтобы покормить утят Кэндес. Нашим до вылупления оставалось еще несколько дней.
С подстилкой все было в порядке, а сами птенцы оказались и не слишком активны, и не чересчур шумны — значит, температура стояла оптимальная. Мы накрошили в воду немного хлеба и оставили корм в клетках.
Только бы у птенцов на нас не случился импринтинг.
А почему бы и нет? Было бы забавно.
Потому что тогда они не смогут выжить в дикой среде. Они должны привязаться друг к другу.
Как мы.
Мы переглянулись. Да, нас правда привязывает друг к другу что-то вроде импринтинга.
* * *Два дня спустя начали вылупляться и наши утята. В первый день проклюнулись двенадцать птенцов, что было очень неплохо. Двадцать пять вылупились на день позже. Затем еще пятьдесят. Потом нам было уже некогда замечать, когда появлялись на свет остальные.
Сарай внезапно превратился в утиный роддом с конвейерами для размоченной кукурузы, фабрикой по производству подстилки и бесконечными измерениями температуры и влажности.
Вскоре обнаружилось, что ящики для кур, в которых мы собирались держать утят, слишком малы, так что пришлось в срочном порядке сооружать новые — из фанеры и проволочной сетки. Одну клетку приходилось держать про запас, чтобы было куда пересадить выводок на время уборки.
— М-да, надо было поаккуратнее нам с экспериментом… — проворчал Стром, который был занят тем, что вытаскивал утят из одной клетки и пересаживал в другую. Он указал на птенчика с торчащим из нежного пуха крокодильим хвостом.
Бола заглянул в освободившуюся клетку и зажал нос. Запаха мы не почувствовали, но нас тоже накрыло волной брезгливого отвращения.
— Когда, наконец, они станут самостоятельными!
Недель через шесть.
О-о… Не скоро…
* * *Утят было так много и с ними было столько хлопот, что нам просто не хватало времени, чтобы как следует понаблюдать за их поведением. Зато Кэндес обожала, встав возле сарая, хвастаться своими последними успехами.
— Я отделила одного птенчика, — рассказывала она, — и дала ему немного корма. Представляете, остальные тут же начали пищать!
— Они просто почуяли еду, — мстительно сказали мы.
— Возможно. Но это сработало и с болевым стимулом.
— Болевым стимулом?!
— Ну да. Когда я ущипнула одного утенка, остальные сразу подняли шум.
— Ты что, щиплешь своих утят?
— Совсем чуть-чуть. И потом, это ведь ради науки!
— Ну да…
— Я записала все на видео, — продолжала она. — Выглядит весьма убедительно.
— Значит, у тебя получится отличный доклад на Научной ярмарке, — вздохнули мы.
Кэндес помолчала, а затем изрекла:
— У вас ужасно много уток.
Мы обернулись и все шестеро раздраженно уставились на нее.
— Мы в курсе.
— Ой! А у этой пятнышки, как у далматинца!
— Мы в курсе!
У нее снова зеленые глаза.
И какая-то она бледная.
— Ты опять нездорова?
Кэндес снова поменяла интерфейс (теперь это происходило с ней постоянно).
— Немного. Наверное, аллергия.
— Что такое аллергия?
— Реакция на частицы пыли и пыльцу растений. Раньше это было очень распространено. Доктор Томасин говорит, она всегда у меня присутствовала, но проявилась только здесь, на ферме.
— Будем надеяться, в следующей партии септетов он исправит эту оплошность, — язвительно заметила Меда.
— Думаю, да.
Когда она ушла, Кванта продемонстрировала нам воспоминание о Кэндес сразу после ее приезда. За месяц она выросла на пятнадцать сантиметров!
Скачок роста.
И сиськи выросли, — хихикнул Мануэль.
— Перестань.
Что-то не то с ней творится. Эта постоянная смена интерфейсов, аллергия, забывчивость…
Все остальные лишь пожали плечами.
Мы-то что можем сделать?
Сказать матушке Редд.
Однако нам просто некогда было всерьез задумываться о странностях Кэндес, и мы так и не собрались поговорить с матушкой Редд. Надо было кормить утят.
* * *Через две недели мы начали выпускать птенцов во двор.
Смотрите! Если их разделить, они снова собираются в отдельные группы!
Я не понимала, в чем дело, пока Бола не поделился с нами тем, что видел. У него была пространственная специализация, и через секунду я увидела, как почти неотличимые друг от друга утята сбиваются в кучки, когда мы достаем их из клеток.
