Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1984 год
Лазить вверх-вниз слишком хлопотно, поэтому, раз забравшись в поднебесье, Перри больше не спускался: дневал и ночевал там, прилежно записывая результаты своих наблюдений и фотографируя все, достойное внимания. Перекидывая канаты от кроны к кроне, он передвигался по горизонтали, не спускаясь на землю.
Такой же кочевой образ жизни — горизонтальный — ведут многочисленные обитатели лесных чердаков, путешествуя от дерева к дереву. Многие из них никогда не касались земли — родились и выросли между небом и землей.
Невиданных зверей Перри не обнаружил — на это он особенно и не рассчитывал,— зато ученый сумел сфотографировать животных и растения, которые ранее были известны только по неточным описаниям и схематическим рисункам.
Наверху — ив этом замечательная особенность тропических лесов — густые заросли, образующие сплошной полог. Он сплетен искусницей природой из ветвей вечнозеленых гигантов, лиан и растений эпифитов. Как известно, эпифитами называют самые разнообразные растения, например, орхидеи, некоторые виды папоротников, лишайники, которые не имеют связи с почвой: они поселяются на других растениях — на ветвях, стволах и даже листьях. Эпифиты отличаются от паразитов тем, что получают питание не от дерева-хозяина, а из окружающей среды. Они начинают свое развитие на деревьях, а потом выпускают длинные воздушные корни — те проникают в почву и доставляют из нее воду и минеральные вещества.
Дональд Перри не сразу освоил профессию «древолаза», но упорство натуралиста принесло желанные плоды. Например, фотография исполинского козодоя — гордость коллекции ученого.
Лианы служат «мостиками» между деревьями и порой образуют густые сети, на которых и произрастают мхи, лишайники, папоротники. По «мостикам» бегают с кроны на крону обезьяны, ящерицы, деловито снуют муравьи. С ветки на ветку перепрыгивают лягушки, питающиеся теми самыми насекомыми, которые живут на вершинах и за которыми Перри гонялся с сачком, рискуя головой.
В одном из гигантских дупел на высоте более пятнадцати метров ученый обнаружил сразу и тараканов, и скорпионов, и летучих мышей, и змей, и даже земляных червей.
Еще выше растут цветы. Снизу они совсем не заметны, да и вблизи не бросаются в глаза — до того упрятаны в зелени. Именно в хитросплетении лепестков и стеблей, на высоте сорока метров, Перри встретил и сфотографировал исполинского козодоя — редкую птицу, немного похожую на сову.
В других дуплах исследователю попадались ленивые цепкохвостные медведи-кинкажу, которые выходят на кормежку только ночью. Эти зверьки, питающиеся фруктами и насекомыми, напоминают обезьянок — круглая голова, круглые уши, хвост, достигающий полуметра.
Перри, подытоживая свои наблюдения, рассказывает:
— Если не считать шквальных ветров и тропических ливней, то особых опасностей не было. Ведь по сравнению с другими натуралистами я обладал большим преимуществом: на вершинах нет ни одного серьезного хищника. Вот только обезьянки здорово досаждали — приходилось глядеть в оба, чтобы они не растащили весь мой провиант...
О. Лавров По материалам зарубежной печати
Проложите на карте дорогу
Сегодня 24 октября 1958 года. Мы ловим ожидающие взгляды товарищей по Мирному, их одобряющие улыбки и слова. Красивые легкие облака над головой. И голубеющая полоска у самого горизонта, над Южным полюсом,— значит, там держится солнечная погода. «Эх, подольше бы она там подержалась!»
Наш Ил-12 стоит на припае, готовый взлететь в любую минуту. На борт уже поднялись начальник Третьей континентальной антарктической экспедиции Советского Союза Е. И. Толстяков, руководитель аэрометеорологического отряда профессор В. А. Бугаев, биолог В, М. Макушок. Да и нам пора.
11 часов по московскому времени. Метеорологи еще раз «дают погоду», и через минуту командир авиаотряда В. М. Перов поднимает Ил в воздух.
Маршрут проложен от Мирного на самую отдаленную нашу станцию Советская. Внутриконтинентальные станции. Пионерская и Комсомольская остаются слева, а станция Восток еще восточнее. Начальный отрезок пути нам знаком по предыдущим полетам в сторону Антарктического купола, когда обеспечивали снабжение станций и движение санно-тракторных поездов. Часто на обратном пути в Мирный мы отклонялись от маршрута и пролетали параллельно пройденному ранее пути для уточнения рельефа восточной Антарктиды. Так что кое-какие антарктические «околицы» известны. Но вот что ждет дальше — не знаем... Собственно, для того и летим. Так нам и сказали: «Проложите на карте дорогу!»
Наши преемники — 4-я Антарктическая экспедиция — готовят поход санно-тракторного поезда на Южный полюс. Столь длительный переход протяженностью более пяти тысяч километров по антарктической пустыне при температуре порой ниже 50 градусов, подчас и с ветром, «чреват последствиями». Солярка, на которой работают двигатели вездеходов, загустевает и превращается в битумообразную массу. Стальные пальцы, соединяющие траки гусениц вездеходов, становятся хрупкими и ломаются, словно карандаши.
Ну а о кислородном голодании — ведь высота над уровнем океана порой достигает четырех километров — и говорить не приходится...
Но нашим ученым предстояло так или иначе обследовать весь восточный сектор Антарктиды, дойти до Южного географического полюса. И мы обязаны выяснить реальность такого похода, выяснив, есть ли трещины, непроходимые горы и другие препятствия.
Что ж, сказано — сделаем. Но вот беда! Расстояние от Мирного до полюса 2610 километров. Значит, одолеть маршрут в оба конца без посадки и дозаправки нельзя. Предел действия нашего Ила с бортовым номером Н-440 ограничен 4000 километров. Выход один: надо сесть на промежуточный, ближайший от Южного полюса, аэродром, то есть на американской базе Мак-Мердо, находящейся от полюса в 1350 километрах. В этом случае расстояние от Мирного через полюс до Мак-Мердо составит 3960 километров. Тоже не сахар, ведь «под самую завязку»! А вдруг оставленный сорокакилометровый запас из-за непогоды окажется чуточку длиннее? Но выбирать не приходилось.
На тогдашних картах Антарктиды достаточных данных о рельефе восточной части континента не имелось. Не было уверенности и в точности нанесенных изогон (Изогоны — линии равного магнитного склонения на географической карте) . Правда, полеты в Антарктиде нас многому научили: как и где отыскивать нужные ориентиры, выходить из положения, когда уже на подлете к станциям самолетный радиокомпас совершенно не реагировал на приводные радиостанции. Плюс ко всему коварный характер антарктической погоды...
Нам оставалось всецело положиться на свой опыт и на вечный ориентир путешественников — солнце, которое в это время года (октябрь в Антарктиде соответствует апрелю в северном полушарии) не заходит...
Через тридцать пять минут полета высота 3000 метров. Скорость в пределах трехсот километров в час. Совсем неплохо. Первые три часа радиолокатор дает нам пеленги. Периодически беру в руки секстант и измеряю высоту солнца. Сделав необходимые расчеты, наношу их на карту. Все хорошо, настроение отличное.
Еще через полтора часа на высоте 4170 метров проходим последнюю на маршруте нашу глубинную станцию — Советскую. Видно, как полярники выскакивают из домиков, приветствуют, подбрасывая вверх шапки. Такое внимание, конечно же, радует и вдохновляет. Да и погода просто балует. Следуем по меридиану 87° восточной долготы строго на юг к полюсной станции Амундсен-Скотт. Теперь внизу совершенно не исследованный район восточной Антарктиды; всем известно, что над этим белым безмолвием не пролетал ни один самолет, а по его снегам никогда не ступала нога человека.
Профессор В. А. Бугаев колдует за штурманским столиком, определяя истинную высоту местности. Скоро она ляжет на карты Антарктиды.
Толстиков и Бугаев наблюдают за деталями рельефа, направлением заструг — эти приметы помогут определить направление господствующих ветров, подскажут — есть ли опасные трещины.
На высоте 4500 метров становится трудно дышать. Конечно, на крайний случай у нас есть запас кислорода. И скоро он понадобился. В какой-то момент, выходя из пилотской кабины к себе в штурманскую, вижу, что у Бугаева губы и ноздри стали чуть ли не фиолетовыми. Первый признак кислородного голодания. И тут происходит феноменальное. Не будь сам участником-свидетелем — никому бы не поверил. Прямо-таки что-то из области фантастики.
— Виктор Антонович, как вы себя чувствуете?
— Неважно,— с трудом ответил он. Я подал ему кислородную маску и открыл вентиль, установленный между индикатором, показывающим поступление кислорода в маску. Через минуту лицо профессора порозовело. Когда же я вновь спросил его о самочувствии, он показал мне поднятый вверх большой палец.
