Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1984 год
Я понимал, что мне несдобровать, если я угожу в этот хаос ледяных обломков. Надо во что бы то ни стало замедлить спуск. Память подсказала: надо уменьшить угол развала между главным и запасным парашютом. Ухватив за внутренние свободные концы запаски, потянул их на себя, стараясь как можно ближе свести купола. Напрягая последние силы, я с трудом удерживал парашюты в таком положении.
Скорость снижения немного замедлилась, но это уже не могло мне помочь. Гряда торосов, ощетинившись голубыми ребрами глыб, неслась навстречу. Я затаил дыхание в ожидании удара. И тут сильный порыв ветра подхватил меня и легко перенес через ледяное месиво. Чиркнув подошвами унтов по гребню, я шлепнулся в центр небольшой площадки и по шею провалился в сугроб. Мягкий снег залепил лицо, набился за воротник куртки, в рукава, за голенища унтов. Выбравшись из сугроба, тяжело дыша, я попытался раскрыть грудную перемычку, но тугая пружина карабина не поддавалась задеревеневшим от напряжения пальцам. Тогда я лег на спину, раскинул руки и закрыл глаза. Обострившимся слухом уловил, что неподалеку возится с парашютами Медведев. Слышал, как пробирается ко мне, увязая в глубоком снегу.
— Вставай, лежебока,—услышал над головой голос Петровича.— Радикулит наживешь.
— Так это же будет особый, полюсный,— сказал я, неторопливо поднимаясь на ноги.
Вдруг Медведев схватил меня в охапку, и мы начали тискать друг друга, крича что-то несуразное, пока не повалились, обессиленные, на снег.
— Все, Андрей, кончай. Надо делом заняться.
Я вытащил из-под куртки фотоаппарат и, несмотря на чертыхания Медведева, заставил его достать парашюты из сумки, снова надеть на себя подвесную систему, распустить купол по снегу. Щелкнув десяток кадров, передал аппарат Медведеву и, придав себе «боевой вид», застыл перед объективом старенького ФЭДа.
Увлекшись фотографированием, мы на некоторое время забыли, где находимся. Об этом напомнил зловещий треск льда и зашевелившиеся глыбы торосов. Не теряя времени, взвалив сумки с парашютами на спину, вскарабкались на гребень вала. На фоне бескрайнего, гладкого как стол ледяного поля, присыпанного снежком, четко рисовался зеленый силуэт самолета.
Мы спустились вниз, и пока Андрей Петрович, мурлыкая популярную летную песенку «Летят утки», запихивал что-то в сумку, я поставил друг на друга три плоские ледяные плитки, накрыл их белым вафельным полотенцем, достал из сумки небольшую плоскую флягу, две мензурки для приема лекарств, плитку шоколада и пачку галет.
— Прошу к столу, уважаемый Андрей Петрович!
Медведев повернулся и даже крякнул от удовольствия.
— Ну доктор, молоток! А я уж решил, что без праздничного банкета обойдемся.
Мы наполнили мензурки. С праздником. С Победой. С полюсом. Крепко обнялись. Это было девятого мая 1949 года.
Виталий Волович, доктор медицинских наук
Пуми пасет отару
Школа для пуми
Ч апик был щенком венгерской овчарки, или, как еще называют собак этой породы,— пуми. Родился он в Казахстане, под Алма-Атой, в опытно-показательном хозяйстве имени Мынбаева Казахского научно-исследовательского технологического института овцеводства. При институте есть питомник пастушьего собаководства, и разводят в нем, среди других пород,— пуми.
Первым, кого увидел Чапик из незнакомых ему животных, была тонкорунная овца. Видимо, она показалась щенку громадным зверем. Этот зверь смотрел на Чапика не моргая, и Чапик сначала попятился, а потом бросился наутек. Тут-то его и поймала щенятница Любовь Степановна Шрейн.
Есть в штатном расписании питомника такая должность — щенятница. Этот человек в ответе за жизнь щенков — и не только за их здоровье, но и за «умственное развитие». Именно такими словами называют в питомнике все, что связано с дрессировкой собак.
— Какой же ты трусишка,— сказала Любовь Степановна, поймав Чапика.— Это же овца.
Она повторила еще несколько раз: «Овца, овца» — и, опустив щенка овце на спину, разжала пальцы.
Чапик вполне уместился на спине даже после того, как улегся поперек, вцепившись в густую шерсть. Неожиданно овца побежала, и Чапик свалился на землю. Но тут же поднялся и пустился в погоню. Но куда двухмесячному щенку было угнаться за ней!
На следующее утро Чапик, едва выглянув из конуры, снова увидел овцу. Она стояла на том же месте. Чапик радостно тявкнул раз-другой и стремглав помчался к ней. Любовь Степановна быстро открыла дверь вольера и крикнула: «Гони ее, Чапик, гони!» Овца бросилась бежать, щенок преследовал ее.
Каждое утро овцу подводили к вольеру, где жил Чапик, и постепенно он усвоил, что овца послушное животное, нужно только ему самому слушать и выполнять команды человека.
Так шло время. А когда Чапику исполнилось семь месяцев, его перевели в другой вольер. Теперь он остался один, потому что его братьям и сестрам выделили по такому же вольеру, просторному и теплому. И воспитанием его стал заниматься другой человек — вожатый.
Зоя Александровна Киреева учила щенка высоко прыгать, не бояться воды, ходить по тонкому бревну. Каждый день его водили на пастбище, где он должен был следить, чтобы ни одна овца не отбилась от отары и чтобы каждая щипала траву на своем месте, не мешая другим.
Есть множество тестов, с помощью которых определяют, готова ли собака для работы на пастбищах. Сотрудники лаборатории пастушьего собаководства проверяли и «готовность» Чапика: учитывали скорость его реакции на команды, отмечали, как он выполняет их, охотно или нет. Была еще и такая сложность: пуми вывели в Венгрии, а места, где пасутся тамошние отары, отличаются от казахстанских степей, следовательно, и это также приходилось учитывать при подготовке собаки к службе.
Однажды с высокогорных пастбищ спустился в долину человек на лошади и не спеша подъехал к питомнику. Это был чабан Абданбай Алпысов.
Вскоре показался Чапик. К этому времени ему исполнился год. На нем был новый ошейник, а за поводок, пристегнутый к ошейнику, Чапика вела вожатая.
— Вот он — ваш помощник,— сказала Зоя Александровна.
Чабан, не вытаскивая ног из стремян, чуть склонившись, глянул на Чапика и проговорил: «Хороший пес, совсем хороший, такой нужен!»
Начинается служба
Юрта, в которой жила семья чабана, стояла на горном субальпийском пастбище. В отаре Абданбая Алпысова насчитывалось 440 голов племенных баранов. Это был отборный молодняк, и для пастьбы чабану выделили 12 гектаров, покрытых густым и высоким разнотравьем. Рядом с пастбищем Алпысова лежали участки других чабанов, но пересекать их границы он не имел права, впрочем, так же, как и отарам чабанов-соседей не дозволено было заходить на пастбище Абданбая.
Обычно летом в горах прохладнее, чем в долинах. Однако на этот раз лето было, как никогда, жарким, сухим, и чабаны нет-нет да поглядывали на небо, надеясь увидеть облачко. Но, кроме заснеженных горных пиков, за которыми начиналась Киргизия, ничто больше не напоминало о прохладе. Да и сами горы, лежащие синими спинами к солнцу, изнывали от жары и безводья, как киты, выброшенные на раскаленный берег.
Ровно в пять утра Абданбай сел верхом на лошадь и не спеша погнал отару на пастбище. С чабаном отправился в путь и Чапик. Временами Абданбай терял своего помощника из виду: его скрывала высокая трава. Однако чабан заметил, что пес все время внимательно следит за отарой. Он вовсе не рассчитывал только на свое чутье и поэтому то и дело выпрыгивал из высоких трав. Та легкость, с которой Чапик это делал, поражала Абданбая — находясь в воздухе, пес успевал окинуть взглядом всю отару, а потом внимательно посмотреть и на него — чабана, по всей вероятности, ожидая, что ему скажут. Но отара двигалась хорошо, и ничто не смущало чабана.
Но вот заросли кончились, и теперь нужно было разогнать баранов по всей ширине пастбища, чтобы они не шли гуртом, когда идущие впереди животные поедают большую часть скудной растительности, почти ничего не оставляя задним.
Эта работа отнимала у Абданбая немало времени, к тому же он был немолод и, даже сидя верхом на лошади, изрядно уставал, прежде чем ему удавалось равномерно распределить животных по всему пастбищу.
«Может быть, Чапик справится с этим?» — подумал Абданбай, отыскивая пса глазами. Но Чапика нигде не было видно: ни рядом с лошадью, ни возле отары, идущей чуть впереди,— нигде. И тогда, поднявшись по склону горы, чабан развернул лошадь и остановился. Оглядевшись, Абданбай выпустил из руки уздечку, а затем, сложив рупором ладони, позвал: «Чапик!»
И тут же услышал, прямо за спиной, радостный лай. От изумления старый чабан на мгновение замер, потом потянулся рукой за спину и наткнулся на лохматую голову Чапика, который преспокойно сидел на лошади. Видно, Чапик смекнул, что со спины лошади ему будет удобнее наблюдать за отарой. Но как ему удалось запрыгнуть так высоко и незаметно? Одно Абданбаю стало ясно: пуми — умные псы.
