Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 1987 год
С. Демкин, наш спец. корр.
Как слеза на реснице...
Держись! — Василий Стодоля круто повернул руль. Всхлипнули тормоза. КамАЗ правым бортом чиркнул по скале. Левая кромка дороги у самых колес отвесно обрывалась вниз — из ущелья доносился глухой рокот Пянджа.
Я вцепился в поручень, напрягся, но смотрел не вперед, на дорогу, а вверх, на пыльные скалы,— надеялся увидеть остатки древних памирских оврингов. Ведь это из-за них я оказался на узкой горной дороге...
Путешествуя по Таджикистану, я немало слышал об этих опасных тропах на скалах. Сам расспрашивал о них геологов, пограничников, дорожников. Но все, словно сговорившись, решительно утверждали: да, раньше висячих троп было много и по Пянджу, и по Бартангу, и по Язгулему, а сейчас не осталось — везде дороги, тракты, кати себе по ним хоть в Ош, хоть в Душанбе. Но я продолжал поиски. Не верил, что дороги, которые когда-то связывали памирцев, могли бесследно исчезнуть. Так не бывает. Тропа, по которой однажды прошел человек, а за ним сотни других, не забывается. Позднее, в Душанбе, на страницах старых книг и трудов этнографов я нашел подтверждение этому. Но сейчас мне нужен был овринг. Хоть остаток, хоть кусок, на который можно было бы ступить ногой. «Путник на овринге, как слеза на реснице»,— твердил я восточную пословицу.
В Джеландах, когда я спустился с перевала Койтезек, мне неожиданно повезло. Геологи, с которыми провел несколько вечерних часов в каменной ванне, наполненной горячей водой из подземных источников, вдруг вспомнили, что видели остаток овринга неподалеку от Даштака. Этот кишлак расположен на тракте Хорог — Душанбе примерно в том месте, где в Пяндж впадает река Ванч, рожденная под языками ледника Медвежьего. Геологи советовали торопиться: не сегодня-завтра дорожники, расширяющие тракт, взорвут тропу...
И вот памирский шофер Василий Стодоля, лихо заломив шляпу, бросает КамАЗ в отчаянные виражи. Василий родом с Украины, кажется, из-под Полтавы. В пятидесятых годах служил на погранзаставах на Памире — карабкался по крутым склонам, переправлялся через реки, расчищал от обвалов и снежных заносов дороги. После службы, как ни тянуло домой, пересилило любопытство: как живут люди в горах, куда ведут дороги, уходящие за перевалы? Так и остался парень в Таджикистане. Женился здесь, освоился: на кручах рядом с облаками чувствует себя не хуже, чем в белобокой хате под полтавскими вишнями. Сейчас живет и работает в Душанбе. Впрочем, это не совсем точно: его рабочее место на горных дорогах республики.
С нами едет худощавый молчаливый Тилло Тиллоев. Тилло — памирец, работает учителем в кишлаке под Хорогом. Его воображение тоже, видимо, будоражат опасные тропы — овринги, коли взялся он быть моим добровольным попутчиком.
Сразу же за Ванчской «развилкой» — кишлак Даштак. Ущелье сузилось, скалы закрыли солнце. На афганской стороне на отвесной горной стене — отчетливый пунктир тропы-овринга. Ненадежное, хлипкое сооружение — с нашего берега даже без бинокля можно различить перекладины, подпорки, лесенки, вбитые в скалу сучья. Кажется, и младенца не выдержит, чихнешь — и рухнет все в реку. Но что это? По оврингу движется ослик с мешком на спине, за ним вышагивает старик в длинном халате и чалме. Идут спокойно, размеренно, не останавливаясь, не оглядываясь, будто под ногами не пропасть, не стремительная вода, а тенистый тротуар с журчащим по обочине арыком.
Ну а на нашей стороне? Шея занемела — сколько я ни всматривался в скалы над кабиной, даже признака старой тропы не увидел. Может, уже взорвали?..
На обочине, опершись о лопату, стоял дорожный рабочий в оранжевом жилете, старая выцветшая тюбетейка была сбита на затылок. Василий притормозил.
— Бобо, где у вас тут овринги? Рабочий долго не мог понять, что от него хочет веселый шофер в шляпе. Василий кивнул мне: мол, твоя забота, объясняйся сам. Я показал на афганский берег, стал на разные лады повторять «овринг», «рафак» (так еще на Памире называли эти тропы). Наконец рабочий оживился и протянул руку в сторону зеленого склона, который пучился буграми, поросшими редкими тутовыми деревьями, глинистыми выступами, скальными обнажениями. Далеко, почти под самым хребтом, в который упирался склон, белели домишки.
— Там, видишь... нет, смотри, еще выше... кишлак Пошхарв,— сказал он.— Ничего, вы молодые, крепкие, минут за двадцать добежите. Там и будет овринг. Он ведет в другой кишлак — Пшихарв. Иной дороги туда пока нет.
Мы с Тилло тут же отправились в путь. Василий наотрез отказался. «Мне и своего «бублика» хватает»,— проворчал он сердито и, прикрыв лицо шляпой, улегся на сиденье. До кишлака добрались минут за сорок (после «пробежки» рубашки были мокрые, будто все это время нас полоскал ливень). Низенькие домишки были в беспорядке разбросаны по склону — где нашлось удобное ровное место, там и селились люди. Между сложенными из плоских камней оградами земля была взбита копытами овец и коз. Приходилось прыгать по валунам, прижиматься к стенкам, обходя лужи.
Вокруг ни души. Наконец на высоком тутовом дереве мы заметили мужчину. Он ловко обрезал кривым ножом молодые побеги. Завидев нас, спрыгнул на землю. Поздоровался, прижимая руку к сердцу. Начались расспросы: кто такие, откуда... Ничуть не удивился, услышав про наше желание пройти по оврингу. Только подтянулся, посуровел.
— Там плохое место. Очень плохое. Многим на той тропе не повезло. Раньше по ней часто ходили. Сейчас легче стало, дорогу к нам снизу пробили. Но мы все равно следим за оврингом, почти каждый год ремонтируем. Зачем? Кому-нибудь да понадобится. Вот вам, например. Пшихарвцы еще по нему туда-сюда ходят, мы к ним в гости, случается, бегаем. Завтра, скажем, геологи забредут. Может, передумаете, не пойдете? Я вам все и так расскажу. Сейчас чай будем пить, лепешки есть, а там и плов поспеет...
Пока мы разговаривали, вокруг собрались ребятишки (восьмеро из них оказались детьми нашего собеседника, которому на вид было лет сорок, не больше). В их сопровождении и отправились мы к оврингу. Постепенно стайка редела — то один, то другой отставал, исчезал за забором. Когда добрались до скал, сопровождающих не осталось.
Меж тем тропинки, разбросанные по склону, влились в одну тропу. Она белела среди камней, рассекала травы и наконец вывела к почти отвесной стене. Тут же прижалась к ней, безропотно повторяя все изгибы и складки. Начался овринг. Я хоть никогда не видел его вблизи, но, сделав несколько шагов, почувствовал: иду по старой памирской тропе — все время хотелось придержать дыхание, очередной шаг делал, наблюдая, как сгибается в колене, вытягивается нога, левая рука невольно тянулась к выступам над головой. Через каждые два-три метра в трещины были вбиты толстые арчовые сучья. Концы их торчали над обрывом и издали были похожи на гитарные колки. Далеко внизу серебрилась нить пограничного Пянджа.
Поверх арчовых подпорок были уложены плоские камни. Сверху они были присыпаны землей. Давно, наверное, это сделали — у самой скалы и по кромке тропы образовался плотный дерн. Над обрывом в некоторых местах торчали кустики, пучки травы. Что я испытывал, идя по оврингу? Трудно передать. Нашел овринг, иду по нему. Вокруг дыбятся хребты. На их вершинах лежат белые чистые снега. Близко небо. Не видно даже птиц. Воздух сух, неподвижен, ни шелеста, ни шороха — все замерло. Кажется, на такой высоте жить можно только, не подавая голоса, затаившись. И вдруг — человек идет по своим делам, со своей земной ношей и земными заботами, по дороге, проложенной для него другими людьми. Человек не может стоять, он всегда должен идти, что бы ни было у него над головой, под ногами, впереди, за спиной...
Стена чуть отклонилась, стало как будто просторнее, светлее. Тропинка заплясала по травянистому склону. Мы пошли быстрее — торопились. Опять начались скалы. Овринг завис над обрывом. Арчовые подпорки стали попадаться чаще. В одном месте тропа сузилась до полуметра. Из-под ноги вдруг выскользнул камень — улетел вниз, будто ушел в темную воду. Я оглянулся. Тилло остановился перед выбоинкой.
— Прыгай!
Тилло грустно посмотрел на меня, дескать, не очень хорошо получается: ты прошел, а я — прыгай! Действительно, неловкая ситуация — мы ведь не на садовой дорожке, а на овринге. Внизу... Лучше об этом не думать. Как же все-таки быть?
Тилло отступил на шаг и легко перепрыгнул опасное место. Оглядел стенку, подергал один камень, другой — в общем-то все они сидели хлипко. Наконец мой спутник нашел подходящий — начал осторожно расшатывать его. Вытащил из гнезда и, присев на корточки, стал ремонтировать овринг. Выпрямился, смахнул с глаз черную прядь и кивнул — все в порядке, пошли дальше. За спиной я все время слышал его прерывистое дыхание и был спокоен. Когда друг идет за тобой следом, тропа кажется надежней...
