Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1982 год
Гуляли мы до восхода солнца. Островитяне нас не съели. Вопреки мнению лоции они вели себя исключительно учтиво. Правда, один из них перепил пальмового вина и начал было скандалить, но незамедлительно был схвачен четырьмя лучшими друзьями и предъявлен пред светлые очи короля. Тот разразился длинной речью на местном языке, а потом повелительным жестом указал на лагуну, сверкавшую под луной метрах в шестидесяти от нас.
— Ходи-ходи,— позвал он нас на ломаном английском.
Король, жители деревни и мы с Норманом поспешили к пляжу, где мужчины, зайдя по колено в воду, полоскали своего упившегося дружка.
Король поднял руку. И тотчас же четверка обмакнула жертву в воду. Они держали его в таком положении до тех пор, пока король не опустил руку. Пьяный давился и отплевывался. Король снова поднял руку. Голова нарушителя приличий тотчас скрылась в соленой воде. О том, что он еще жив, свидетельствовали только трепыхавшиеся ноги. Движения их становились все более вялыми. Мановение королевской руки — и четверка поставила своего друга на ноги. На этот раз из его желудка шла уже чистая, прозрачная вода. Но король был правителем строгим и обстоятельным. Еще один взмах руки — и... ноги охальника совсем перестали шевелиться. Нас охватил страх. Может, это и есть как раз тот подозрительный обряд, о котором предостерегала лоция?
Четверка выволокла безжизненное тело на берег. Там его сперва опрокинули вниз головой, чтобы вытекла вода. Потом начали катать взад и вперед по песку. Глядь, а он уже раскрыл глаза, глубоко вздохнул, поднялся и склонился в поклоне перед королем — абсолютно трезвый! Все снова потянулись к королевскому «дворцу». Праздник продолжался.
Мы решили выйти 19 сентября. На прощание островитяне столь щедро одарили нас мясом, кокосовыми орехами, связками бананов и корнями ямса, что бедняга «Тиликум» едва смог все это вместить.
Мы вышли со свежим пассатом. Провожала нас вся деревня. Я взялся за румпель и аккуратно провел «Тиликум» между рифами в открытое море.
Без особых приключений (да расстояние-то пустяковое — всего несколько сотен миль!) через атолл Манихики и острова Самоа мы добрались до Фиджи, где задержались на несколько дней в Суве — главном городе колонии. Здесь меня подстерегала неожиданность. 21 октября Норман произнес речь:
— Джон! Я обмозговал наши дела со всех сторон. Бесконечное плавание совсем не оставляет мне времени для работы над газетными статьями и книгой о наших дорожных приключениях. Поэтому я решил плыть отсюда в Австралию на пароходе. Пока ты доберешься до Сиднея, я напишу обо всем, что мы пережили до сих пор, а потом ты расскажешь мне о своих новых перипетиях, и я обработаю этот материал для печати.
Я не знал, смеяться мне или плакать. Идеальным компаньоном я Нормана, откровенно говоря, не назвал бы, однако, с другой стороны, не бывает ведь ни праведника без порока, ни грешника без покаяния, а одной рукой и узел не завяжешь. Да, ничего себе — сюрприз! Что же мне теперь делать?
— В моих краях говорят: не задерживай того, кто уезжает,— сдержанно ответил я Норману.
В Сиднее мы с ним встретились еще разок и больше не виделись никогда.
По Австралии с «балаганом»
Двадцать второго октября я нанял Луи Бриджента, профессионального моряка. Он искал рейс в Тасманию, где хотел навестить сестру. То, что я собираюсь пройти сначала 1800 миль до Сиднея, потом 1000 миль вдоль австралийского побережья и, наконец, еще 1000 миль до Тасмании,— его не смущало. Вечером мы уже вышли из Сувы.
На пятый день нашего путешествия ветер стал медленно, но упорно крепчать. Мы убирали один парус за другим. В мою вахту, с восьми вечера до полуночи, стояли только фока-стаксель да грот. «Тиликум» шел на полный бакштаг. Время от времени мне удавалось довольно долго глиссировать на склоне волны, и тогда судно неслось полным ходом в облаке пены и брызг.
Как всегда, когда ветер начинал крепчать, я опоясался страховочным концом и надежно закрепил его за скобу, вделанную в стойку рубки.
Незадолго до полуночи погасла подсветка компаса. Однако звезды на небе сияли вовсю, и я не стал будить Луи, а взял курс на яркую звездочку, мерцавшую прямо у нас по носу.
В полночь я прокричал нараспев традиционное:
— Новая вахта выходит на смену!
И моя смена немедленно вышла наверх. Старый моряк Бриджент поднимался сразу, без проволочки, стоило лишь окликнуть его. Я показал звезду, на которую он должен держать курс, а затем вытащил компас из нактоуза и забрал прибор в каюту. Фитиль маленькой керосиновой лампы совсем обуглился. Через несколько минут неисправность была устранена, и я протянул компас Луи. Для того чтобы вставить компасный котелок в нактоуз, ему потребовались обе руки, и он зажал румпель между коленей.
В это самое мгновение с кормы послышался рокот. Мне показалось, что волна захлестывает нас.
— Полундра! Держись! — заорал я и постарался поплотнее заклиниться в люке, чтобы вода не могла попасть в каюту. Как я и предполагал, вал слегка лизнул нас и с шумом прокатился мимо. Ничего страшного. Случалось, «Тиликум» и прежде принимал немного водички на полном ходу.
Я отплевывался и яростно тер кулаками глаза: ведь стоял-то я как раз лицом к волне. Вдруг «Тиликум» рыскнул к ветру и начал медленно ложиться на борт.
— Проклятье! Заснул ты там, что ли? — рявкнул я, проталкиваясь через люк на палубу. Румпель беспорядочно болтался из стороны в сторону — рулевого не было.
Я тотчас же раздернул фалы фока-стакселя и грота. Потом, чтобы дрейф был как можно меньше, спустил за борт плавучий якорь. Проделывая все это, я беспрестанно громко звал Луи.
Теперь «Тиликум» стоял на плавучем якоре. В ночной тьме чуть светились белые барашки. Я зажег керосиновую лампу, приладил ее повыше и прислушался. Завывание ветра да шипение пены, срывающейся с гребней волн,— вот все, что я услышал. Луи исчез бесследно. С левого борта свисал в воду сорлинь. Что же это такое?! Выходит, Луи вообще не обвязывался страховочным концом? Волна была настолько слабой, что просто не смогла бы смыть за борт человека, который крепко держится за румпель. Но Луи-то правил коленом, а в руках у него был компас в тяжелом кожухе! Я кинулся к нактоузу. Он пустовал...
В шесть часов рассвело. Ветер засвежел до хорошего шторма. Уже свыше пяти часов Луи был за бортом. От места, где произошел несчастный случай, «Тиликум» снесло за это время по крайней мере миль на десять. В горле у меня стоял ком. Я достал из шкафчика канадский флаг, поднял его на мачте и приспустил до половины. Конечно, это был всего лишь пустой жест, но я не мог поступить иначе.
До чего же тяжело было у меня на душе! Я снова и снова возвращался в мыслях к событиям прошедшей ночи. Не в силах вынести этого, я поднялся и принялся искать запасной компас. Правда, у меня оставался всего лишь маленький карманный компас, но и такой все же лучше, чем ничего. Я вывернул наизнанку каюту, но компаса так и не нашел. Как выяснилось впоследствии, это горе луковое — Лакстон прихватил его с собой «на память». Итак, мне суждено было болтаться без компаса в Южных морях в 600 милях от Сувы и 1200 милях от Сиднея! Если учесть к тому же, что я забрался далеко в сторону от всех пароходных и парусных трасс, то ситуация получалась почти безнадежной.
И вот 30 октября меня, как сонную курицу, застал врасплох страшный шквал. «Тиликум» резко накренился. Я с размаху треснулся о пайол рубки и, оглушенный, никак не мог подняться на ноги. Фок-мачта треснула и повалилась за борт. Она тотчас же сработала, как плавучий якорь. Судно круто привелось к ветру и потеряло ход. Грот и бизань заполоскались. С трудом поднявшись на ноги, я спустил паруса. Потом забрался в каюту и стал размышлять о своей судьбе.
«Итак, капитан Восс, хотите капитулировать?» — без обиняков спросил я сам себя.
«Нет, сэр!» — не менее откровенно ответил я.
Я вышел на палубу, вытащил из воды фок-мачту вместе с парусом и залег спать. Десять часов подряд я проспал крепким, глубоким сном, после чего снова был в полной боевой готовности.
На следующее утро я привел в порядок фок-мачту и намертво прикрепил ее к обломку. К полудню я снова шел под всеми парусами на зюйд-вест.
К 14 ноября до Сиднея, по моим расчетам, оставалось всего 150 миль. В радужных мыслях я уже входил в гавань. Однако яхтсмену никогда не следует забывать святое правило: человек предполагает, а ветер и погода располагают. Часа через четыре мне снова пришлось отстаиваться на плавучем якоре, ожидая, когда промчится жесточайший вест.
Стемнело. Выставив на палубу керосиновую лампу, я улегся спать. Среди ночи проснулся и выглянул в люк. Лампу мою задуло ветром, а прямо на меня, огромные и грозные, надвигались зеленый, красный и белый огни.
Лишенный маневренности, без огней, «Тиликум» стоял на плавучем якоре прямо по курсу парохода. Я торопливо схватил попавшийся под руку шерстяной носок, плеснул на него из бидона керосином и поджег. С пылающим факелом в руке я выскочил на палубу и замахал им над головой. Заметил ли меня с мостика рулевой? Успеет ли отвернуть? Мне нестерпимо жгло руку, но я упорно продолжал размахивать горящим носком.
