Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1978 год
Проснулся я вместе с прорезавшим все щели чердака рассветом. Было прохладно. И голова, и одежда — весь я был нашпигован трухой от сена. За шиворотом кусали кожу мелкие сухие былинки. «Ты ему скажи, пусть той мякиной он своих индюков кормит», — услышал я женский голос. Выглянув из своего ночного убежища на чердаке амбара, я обнаружил, что, несмотря на ранний час, ворота конюшни открыты. Парень, голый по пояс, наполнял водой деревянную бадью, стоящую рядом с колодезным срубом. От конюшни по дороге к дому, прихрамывая, энергично и зло шагал Шамборант...
Сорок лет назад вдоль побережья к югу от заштатного в те времена Каспийска были рассеяны небольшие рыбацкие промыслы Турали, отличавшиеся друг от друга только цифровым индексом: Турали-один, Турали-два... Сейчас рыбацкие постройки отделяют от воды сотни мет ров высохшего морского дна, ровного и гладкого, как полигон для испытания сверхскоростных «болидов». Насколько хватает глаз, море пустынно. Хотя по-прежнему накатывает оно свои рокочущие серые валы на бесконечный плоский берег, на остовы рыбацких баркаров, похожие на скелеты громадных рыб, разбросанные среди дюн.
Мы сидели, прислонившись спинами к борту ушедшего в песок бота, и ветер плотной, ощутимой струей снимал зной.
— Я, знаете, весь Кавказ объездил, — покусывая сухой стебелек, говорил Владимир Петрович. — Ездил в Баку, в Черкесск, в Майкоп. Лучше этого места не нашел. Первое время размещались мы на ипподроме в Махачкале. Потом зимовали еще в трех местах. Наконец выделили под ферму вот эту землю. — Он большелобой своей головой указал в сторону берега,
Он рассказал о том, как отец служивший в драгунском полку, его, шестилетнего мальчишку, усаживал на крутое кавалерийское седло... И сейчас, в свои семьдесят два года, он до мельчайших подробностей (хлопья снега на глазах убитой лошади холод стремени, капканом зажавшего раздробленную пулей ногу) помнит тот хмурый декабрьский день, когда под Рузой в березовой роще их разведэскадрон из соединения Доватора в очередном рейде попат под шквальный огонь засады. Но па мять его, я заметил, все время спешила дальше, к ослепительно ярким, знойным дням в предгорьях Копетдага. Там, в пятнадцати километрах от Ашхабада на плоском как стол холме и сейчас, рассказывал он, еще можно побродить по развалинам Нисы, бывшей некогда столицей Парфянского царства. О коннице воинственных парфян были сложены легенды.
— Неудивительно, — говорит Шамборант, — что красотой и выносливостью нисийские коня пленили и Александра Македонского. Выезжал непобедимый полководец из разграбленной им столицы на прекрасном жеребце по имени Буцефал...
Я работал на туркменском конезаводе «Комсомол». Окна комнаты, где я жил, выходили на Нису, вернее, на холм, где она когда-то стояла. Было время, когда на коннозаводство не обращалось внимания; наоборот, лошадей табунами отправляли на мясокомбинаты. Многие председатели колхозов Туркмении, чтобы спасти хотя бы лучших коней, загоняли их подальше в пески. Но в 1956 году последовало распоряжение сделать все возможное для спасения породы. Вот мы и отправились с представителями министерства рыскать по всем совхозам и кишлакам в поисках чистопородных лошадей. Приехали как-то в совхоз «Советский Туркменистан» — здесь в свое время была лучшая ферма в республике.
Объяснили председателю: мол, нужны лошади, спасать надо породу. А кабинет у него метров шестьдесят и весь в коврах. В Туркмении обычай такой: выигрываешь большой приз — тебе ковер. Так сколько же этот совхоз взял призов, что председатель смог закрыть все стены в таком кабинете?.. Отправил, говорит, всех лошадей в пески за шестьдесят километров отсюда. Разыскивать лошадей поехали на машине. Среди пустыни нашли колодец. Сидит подле него старик водолив, сухой, как саксаул. Спрашиваем: «Лошади где?» — «Не было, — говорит, — три дня. Как захотят пить, так и придут». Сели на машину, поехали искать. Смотрю, на такыре, гладком, как пол украинской мазанки, лежат золотые пятна. Лежат под солнцем в пяти километрах от колодца. Увидели нас, вскочили — только в тот раз мы их и видели.
Выносливость туркменской лошади поразительна. Хивинские туркмены, например, отправляясь в Персию, давали лошадям пять-шесть пригоршней зерна и скакали по сто двадцать верст в сутки. Стояли лошади на привязи летом под солнцем, зимой под дождем, ветром, под кошмой, покрытой снегом. С мая пустыня высыхает. От трав остаются только сухие стебли. Но именно в этих условиях создал человек такую лошадь...
— Чем хороши Турали? — продолжал Шамборант. — Тем, что здесь природа та же, но есть еще и море. Лучше разве придумаешь?
Тень от бота, под которым мы расположились, заметно съежилась, но Шамборант словно не замечал обжигающего солнца. Лениво прикрыв глаза под длинными, вопрошающе приподнятыми бровями, не мигая, смотрел он за горизонт, где под раскаленным небом лежала Туркмения. О чем думал он? Может, его воображение рисовало, как гарцуют в мареве слепящего моря его нисийские кони? Вспомнив обо мне, он сказал:
img_txt
— Я опишу вам Юлдуза. Был у меня такой жеребец. Юлдуз по-туркменски значит «Звезда». Так вот, был он отличного происхождения. Сын Гелишикли, чемпиона породы, изумительно красивого жеребца золотисто-гнедой масти, и Гуль, самой красивой нашей кобылы. Юлдуз имел самую длинную шею и самую сухую голову. Его шаг был в полтора раза длиннее, чем у других. У него была тонкая нежная шерсть. Его отличали высокий выход шеи, длинный затылок и необыкновенная сухость ног, говорящая о прочности связок и сухожилий... И вы обратите внимание, какие имена давали туркмены лошадям. У Юлдуза мать звали Гуль, что значит «Роза». Брата Юлдуза звали Гунешли — Солнечный. У Гуль были сестры: Ак-Ял-Меле — Буланая с белой гривой и Кара-Кыз — Черная девочка. Любовь к лошади — характерная черта для туркменов. Лошадь они всегда выбирали не только по работоспособности, но и по красоте...
В Туркмении можно было встретить людей, у которых, кроме старого халата и прекрасного скакуна, ничего не было. Таким именно был знаменитый Бек-Назар. Вся его жизнь прошла в уходе за конем, носившим его же имя. Так и пошла от его коня линия, знаменитая линия Бек-Назар-Дора. На любовь человека ахалтекинская лошадь отвечает всегда поразительной преданностью. Был такой случай. Картоманы, по-туркменски «разбойники», угнали приглянувшегося им жеребца. Через три недели они привели его обратно к хозяину. Все это время конь отказывался от воды и зерна. И разбойники пожалели его.
— Я иногда думаю, — после паузы сказал Владимир Петрович, — много поколений покинуло землю, но остались же после них и пирамиды и Парфенон.
Каждый народ знаменит чем-то своим. Так вот туркмены подарили человеку скаковую лошадь. И не будь туркменской, может быть, не было бы сейчас ни знаменитой арабской породы, ни персидской, ни английской чистокровной верховой. Потому что, и это доказали ученые, при создании этих пород использовалась ахалтекинская скаковая лошадь...
Море было пустынно. Лишь зной и ветер гуляли над ним. Ничто не нарушало тишины пустынного побережья. Мы шли молча, каждый думая о своем. Но что это? Сначала темное пятнышко, потом полоса вдоль берега, туча, растущая на горизонте. И вот уже слышны топот и ржанье. Неужто кони?! И верно. Вот видно, как два молодца, один в ковбойке, другой обнаженный по пояс, оба чубатые, ликующие, летят, сбивая с волны пыль, заворачивая косяк от берега. А кони-то! Золотисто-буланые, золотисто-соловые, белоснежные...
А. Маслов, фото автора
Ковер пяти цветов
С Бамбахуу я встретилась случайно. В гостинице поселка Халиун, где мы остановились, в номере, на красной деревянной кровати, расписанной сине-зеленым замысловатым орнаментом, лежало ковровое покрывало. Тяжелое, шерстяное, коричнево-малиновое с ручьями орнамента по краям и простым геометрическим рисунком посредине. Были в нем цельность, некая сдержанность. Я поинтересовалась, чья это работа, и тогда в гостиницу, познакомиться, пришла худенькая женщина в зеленом шелковом дэли и пестром зеленом платке. И так нарядна и естественна была мастерица, что я не удержалась и спросила ее не о ковре, а о том, сама ли она сшила одежду.
Бямбахуу улыбнулась.
— У нас все шьют сами. Это так просто. Кроишь сразу с рукавами...
Разговор потек сам собой. Бямбахуу объяснила, почему именно дэли самая удобная одежда для скотовода-кочевника. Подбитое овчиной или простеганное верблюжьей шерстью, оно во время ночевки в степи легко превращается в одеяло. Стоячий ворот защищает от ветра — не нужен шарф; длинные рукава заменяют перчатки; за пазуху — как в карман — кладешь все, что нужно, а широким и очень длинным поясом можно при случае привязывать лошадь или перетягивать спину, когда устанешь от долгой скачки в седле.
