Журнал «Полдень XXI век» - Полдень XXI век, 2011, № 02
— Коннити-ва, — поприветствовал я госпожу Хоши Агиёку, проживающую этажом ниже соседку. Как и всегда в ранние утренние часы, надев свое лучшее кимоно и уложив волосы в высокую прическу (мне иногда казалось, что она не вынимает канзаши[3], даже укладываясь в постель рядом с мужем), она выгуливала в нашем садике свою пушистую персидскую кошку на длинной шлейке.
— Коннити-ва, Гото-сан! — ответила она и остановилась, ожидая, пока я подойду ближе.
Разговора с ней было не избежать, да я и не стремился. Лучше с самого начала расставить все точки над «i» и все черточки на «t», как говорят гайдзины[4], да и придуманную легенду пора опробовать.
— Я слышала женский крик из вашей квартиры, — начала госпожа Хоши, почти не двигая набеленным лицом, но так и впившись в меня своими любопытными глазками. — Уж не случилось ли чего ужасного с вашей маленькой Юрико?
— О нет! — ответил я, ограничившись полупоклоном с по-европейски приподнятым над головой котелком. — Маленькая Юрико так торопилась налить мне чай, что нечаянно брызнула кипятком на руку, да к тому же уронила на пол мою любимую чашку с синим драконом!
— Ах, какая жалость, — зацокала языком Агиёку. — Чашка — Бог с ней, еще купите, а вот ручка Юрико… Что, очень больно?
— Да, конечно, — снова поклонился я, выказывая благодарность сочувствию, — но теперь уже меньше. В домашней аптечке нашлись и бинты и противоожоговая мазь.
— Как хорошо, что вы доктор, милый Каи! — воскликнула госпожа Хоши. — Если Юрико повезет, и она сумеет выйти за вас замуж… Свой доктор в семье — великое дело, Гото-сан, вы согласны?
Конечно, я согласился и даже обмолвился, что дело неуклонно движется к помолвке — уже и родители Юрико согласились на наш брак, осталось лишь добиться благоприятного ответа от моего неуступчивого отца. Госпожа Агиёку была не слишком-то довольна услышанным, хоть и изобразила сладенькую улыбку. Соседи всячески скрывали свое неодобрение современных нравов, допускавших не только свидания, но и — о, ужас! — совместное проживание молодых людей, не сочетанных узами одобренного родителями и освященного в храме брака, однако принятие Юрико моей фамилии, безусловно, укрепило бы репутацию жителей дома в квартале. Причина же холодности Хоши Агиёку к только что сообщенной ей новости мне была абсолютна ясна — она только что перешагнула опасный для женщины барьер, вступив в пору увядания. Муж ее, всю жизнь проработавший клерком в банке Дайити, был много ее старше, и Агиёку — я уверен в этом по многим причинам — была бы совсем не против пару раз в неделю навещать меня в холостяцкой квартирке… Скажем так, для непродолжительных консультаций по частным медицинским вопросам.
Вот и сейчас, выслушав ее непременные жалобы на изжогу (это наш ежеутренний ритуал), я без тени улыбки посоветовал принимать активированный уголь или толченый мел в небольшом количестве воды. Когда же она упомянула еще и головные боли с жаркими приливами к лицу, то сразу поспешил закончить разговор, сославшись на отсутствие специальных знаний в эндокринных расстройствах. Честное слово, иногда мне бывает жаль эту несчастную женщину, тратившую массу времени и сил на придание себе красоты — в том смысле, как она ее понимает, — и подкарауливание меня по утрам возле дома с подглядыванием вечером сквозь чуть раздвинутые бумажные экраны штор[5] за моим возвращением. Однако благоразумие до сей поры удерживало меня от потаканий своим слабостям, чреватым последствиями в виде ряда унизительных проблем, которыми придется заплатить за краткие минуты сомнительного удовольствия.
Распрощавшись с госпожой Хоши, я устремился по намеченному маршруту.
Путь лежал на вокзал Токио, в район Тиёда-ку. Дорога от места моего проживания неблизкая, и сначала пришлось около получаса провести в звенящих и вздрагивающих на стыках рельсов трамваях (добрался довольно быстро, хоть и с пересадкой), а потом почти столько же простоять в очереди в билетную кассу.
Танака-сан, начальник отделения в Токийском госпитале медицинского колледжа, в котором я служил, был наслышан о моем происхождении из префектуры Канагава, поэтому я предусмотрительно взял билет на поезд до Йокосуки. Некоторое время спустя, заняв место в жестком вагоне, я раскрыл утреннюю газету, купленную с лотка на перроне, и погрузился в чтение. До Иокогамы я успел подробно изучить внешнеполитический раздел «Токё симбун» (ничего интересного: продолжаются вялотекущие переговоры о создании Тихоокеанского союза, чему активно препятствуют Северо-Американские Штаты и Российская империя) и украдкой заглянуть в раздел городских новостей. Главный санитарный инспектор озвучил планы по строительству двух новых лечебниц для зараженных проволочником. Вспышка инвазии в Синагаве локализована. Моряков Императорского военно-морского флота при заходах в иностранные порты будут бесплатно обеспечивать латексными презервативами германского производства. В пяти крестьянских хозяйствах обнаружены зараженные проволочником свиньи (Господи, уж свиньи-то как смогли заразиться?) — забито более ста голов, в деревне объявлен строжайший карантин и проведено тотальное внеплановое медицинское освидетельствование. Все это напрямую касалось нас — меня и Юрико, но я был настолько заряжен на действия, что прочитанное не откладывалось в памяти. Лишь укрепившись в своей решимости, после объявления остановки в Иокогаме я встал и быстро вышел.
С пристанционного телеграфа я отправил на свой адрес не слишком краткое сообщение, текст которого держал в уме всю дорогу. Теперь, когда я уложил в основание собственного плана первый прочный камень, мне предстоял обратный путь в столицу, который я и завершил в первом часу пополудни.
3
«Развитие личинок Trichinella solida в половозрелых червей происходит непосредственно на слизистой оболочке полых органов (различающихся в зависимости от способа заражения, но исключая желудок с его кислой средой). Эта фаза проходит, как правило, незаметно. Самка сбрасывает в просвет органа живые личинки. Прикрепляясь к слизистой, они пенетрируют ее, проникая в рыхлый подслизистый слой, где в течение нескольких дней происходит их взросление. Начав миграцию, часть гельминтов оказывается заброшенной с током крови и лимфы в мышечные ткани и богатые кровоснабжением паренхиматозные органы, такие как печень, легкие, почки, селезенку и лимфоузлы. Здесь они вырабатывают ферменты, расплавляющие окружающие ткани, а организм хозяина, соответственно, пытается сформировать вокруг паразитов соединительно-тканную капсулу. Другая часть паразитов, оказавшись на слизистой, приступает к новому циклу размножения…»
(Там же, с. 128–129).Юрико оказалась весьма дисциплинированной девушкой, и, в строгом соответствии с полученными инструкциями, не вставала с постели до моего возвращения. Не знаю уж, как она смогла столько выдержать с полным мочевым пузырем (чайник был пуст), но страх смерти оказался намного сильнее прозаичных желаний.
Я внимательно, но быстро ее осмотрел. Жалоб у нее не было, новых червей под кожей обнаружить не удалось. Конечно, надеяться на то, что он был единственным, не приходилось: в благоприятных условиях самка рожает до полутора тысяч личинок каждые 4–5 дней. На цикле паразитологии, который я еще не успел подзабыть, нам демонстрировали фотографические снимки с результатами вскрытий умерших больных, и я отлично помню пережитый шок от одного из кадров, запечатлевших буквально выеденное изнутри легкое одного из них.
Сопроводив девушку в туалет, я помог ей вернуться и занять в постели прежнее место. После чего накормил ее остатком вчерашнего ужина, который мы забрали по ее настоянию из ресторана: суси с креветками и сасими на дайконе. Пока она ела, я провел ревизию в собственном холодильнике и заодно сварил мисо, заправив несколькими перьями привядшего зеленого лука, обнаруженными в овощнице. К сожалению, пополнять запасы продуктов сегодня предстояло тоже мне — было боязно выпускать Юрико одну на оживленную улицу.
Несмотря на болезнь (а, быть может, отчасти и благодаря ей), отсутствием аппетита моя любимая не страдала. Я не успел ухватить с блюда, поставленного рядом с матрацем, чего-нибудь себе «на зубок» и в результате остался ни с чем: когда наконец сумел выбраться из кухни, перестав греметь ящиками и посудой, — Юрико уже начинала задремывать, а на тарелке оставалась лишь горсть подсохшего риса. Он да чашка мисо и составили весь мой обед.
Пришлось забрать из дома все деньги — я еще не представлял, сколько и в каких количествах мне предстоит приобрести, — и даже забраться в сумочку к Юрико. Впрочем, там оказалось не больше тридцати или сорока иен, так что совесть моя возмущалась недолго.
