Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1982 год
Енисейский воевода Афанасий Пашков, с отрядом которого плыл к месту ссылки Аввакум, не баловал протопопа вниманием. Более того, он ему «укорачивал жизнь», всячески издеваясь над ним. Протопоп жалуется в «Житии»: «На Байкалове море паки тонул. По Хилке по реке заставил меня лямку тянуть: зело нужен ход ею был. На том же Хилке в третье тонул. Барку от берега оторвало водою,— людские стоят, а мою ухватило да и понесло...» Через пять лет, возвращаясь из ссылки, Аввакум, видимо, поднаторел в мореплавании. «Лотку починя и парус скропав, чрез море пошли. Погода окинула на море, и мы гребми перегреблись: не больно в том месте широко — или со сто, или с осьмдесят верст. Егда к берегу пристали, востала буря ветренная, и на берегу насилу место обрели от волн. Около ево (Байкала.— В. Г.) горы высокие, утесы каменные и зело высоки...»
Не менее интересное свидетельство о плавании по Байкалу оставил Н. Г. Спафарий-Милеску. В 1675—1676 годах он возглавил миссию в Китай и написал о путешествии книгу. Считая, видимо, себя первым летописцем озера, он пишет в книге «Сибирь и Китай»: «Байкальское море неведомое есть ни у старых, ни у нынешних земноописателей, потому что иные мелкие озера и болота описуют, а про Байкал, который толикая великая пучина есть, никакого упоминания нет».
Но мореходы, с которыми шел Спафарий, знали свое дело. Через озеро вожи на дощаниках «бежали парусом» и матицей (компасом) пользовались, а когда «за ветрами идти было страшно», учиняли ворот и тянули на берег с моря дощаник...
Любопытны сведения о массовых «переездах» через Байкал в связи с волнениями во многих острогах в конце XVII века. В 1696 году восстали служилые, посадские и пашенные крестьяне и ясачные буряты в Братском остроге. В это же время служилые люди Забайкалья заключили договор, чтобы бороться «за одно вместе» против самоуправства «начальных людей», за право войскового совета «чинить управу при всяких неправдах». В мае 1696 года отряд забайкальцев (свыше 200 человек) под предлогом получения жалованья переправился через Байкал и подошел к Иркутску. «Заглянуть за пазуху» тем, кто заперся в Иркутске, забайкальцы не решились без поддержки иркутян и пошли назад, разгромив по дороге заимки «детей боярских» и зажиточных казаков. Снова скрип уключин многих дощаников раздался в истоке Ангары: необычная флотилия направилась восвояси...
В конце XVII и начале XVIII века по Байкалу плавают уже «многие торговые люди» в Даурию и Китай, перевозят переселенцев и ссыльных на новые земли. В это же время начинается первый этап научного познания Байкала. С целью его исследования прибыл в Сибирь по заданию Петра I Д. Г. Мессершмидт; коллекции, собранные этим ученым, не потеряли своего значения и сегодня.
В 1733 году натуралист И. Г. Гмелин, академик Петербургской академии наук, сделал первое научное описание Байкала. Финн Лаксман, «минералогический путешественник при императорском Кабинете», ставший русским академиком, открыл многие минералы и в их числе байкалит. Большой вклад в изучение флоры и фауны озера внес русский академик И. И. Георги и подштурман Алексей Пушкарев, о котором уже шла речь и с которого, собственно, начался мой «байкальский» поиск...
Второй этап научного познания Байкала приходится на середину XIX века, когда в изучение озера активно включается сибирский отдел Русского географического общества. Вот лишь краткое упоминание важных исследований:
— 1810 год. В экспедиции Н. X. Ахте создана новая карта озера, основанная на серии астрономических наблюдений.
— 1857 год. Натуралист Г. И. Радде совершает на лодке круговой объезд Байкала. Радде наряду с Палласом и Георги считается зачинателем научного байкаловедения.
— 1866—1890 годы. Неоценимый вклад в изучение Байкала вносят ссыльные революционеры. И. Д. Черский совершает на лодке очередной объезд озера и создает геологическую карту береговой полосы. Карта Иркутской губернии А. Л. Чекановского удостоена медали на выставке в Париже. Работы Б. Дыбовского и его помощника Б. Годлевского по гидрологии озера были отмечены Малой золотой медалью географического общества.
— 1888 год. Озеро исследует В. Обручев, получивший уникальную должность первого государственного геолога Сибири к востоку от Енисея.
— На рубеже XX века экспедиция Гидрографического управления под руководством Ф. Дриженко создает атлас и лоцию Байкала.
Третий этап в изучении Байкала — это создание в 1916 году Комиссии по изучению озера, реорганизованной впоследствии в лимнологическую станцию, которая с 1961 года становится Институтом Сибирского отделения АН СССР.
Нельзя не сказать еще о нескольких моряках, которые, подобно Пушкареву, причастны к освоению и картированию Байкала. Как известно, регулярное плавание по озеру под командою ведомства штурманов существовало с конца XVIII века. Два небольших судна, «гальиотами называемые», ходили от Листвянки до Посольской гавани. «Партикулярные же суда разной величины и названий во множестве плавают по всему Байкалу».
Участник кругосветного плавания Корпуса флотских штурманов капитан Е. А. Клочков плавал в 1812—1815 годах на Байкале, командуя транспортом «Александр». Декабрист М. К. Кюхельбекер, родной брат известного декабриста Вильгельма Кюхельбекера,— тоже кругосветный мореплаватель — после разгрома восстания был на поселении в Баргузине. Он также занимался гидрографическими исследованиями...
В начале XIX века губернатор Иркутска, бывший воспитанник Морского корпуса А. М. Корнилов предложил построить на Байкале маяки и упорядочить движение по озеру. Для этого он считал необходимым заменить плоскодонные галиоты килевыми судами по образцу балтийских. Такое судно было построено, и под командой лейтенанта флота Дениса Бабаева «без всякого затруднения с лавировкой при любых ветрах» за пять часов пересекало Байкал в самом узком месте — от реки Багульдейки до Селенги. «В этом случае,— мечтал губернатор,— кругоморская дорога через хребет Хамар-Дабан... не будет нужна». Тот же Корнилов создал новый вариант морской меркаторской карты Байкала взамен той, которая осталась в наследство от Пушкарева и, конечно, к тому времени устарела.
Пересекая Байкал
Гранитный берег навис над нами, поросший кое-где по расщелинам хилыми березками. Иногда попадались витиевато выложенные каменные трубы водостоков и старые рельсы на редких осыпях — следы Кругоморской железной дороги начала века.
— Вот и приехали.— Смургис садится за весла, а я готовлю фотоаппараты.— Идем к Шаману.— Евгений наваливается на весла. Мы всего в километре от истока, поражающего своей мощью: каждую секунду на наших глазах Байкал покидает почти 2 тысячи кубометров воды. На пути этого грандиозного вала некогда был мощный порог, от которого теперь осталось два обломка. Это и есть Шаманский камень. На него, по преданию, буряты в старину высаживали преступников, чтобы помочь им раскаяться...
— Ничего особенного.— Евгений перегребает течение с завидной легкостью, и я делаю несколько снимков.
Камень, как водится, «украшен» надписями-автографами и изящно повязан «галстуком» — обрывком пенькового троса, который используют для швартовки местные рыбаки. Все же был он похож на бычка, сорвавшегося с привязи и укрывшегося на быстрой протоке от хозяина, тщетно ждущего его на берегу...
— Пошли к берегу,— говорю я и вижу, как надвигается мыс у истока Ангары. На нем — ухоженный участок шоссе, туристские автобусы и фонари на высоких столбах. Потом я нервно бегаю по пятачку пляжа, делаю снимки с видом на «море», и на порт Байкал, и на красный буй, который стоит чуть выше Шамана в самом центре истока: отсюда виден наклон буя и словно чувствуется неимоверное натяжение буйрепа, удерживающего его на воде. Пока Евгений осушает лодку, я поднимаюсь по деревянной лестнице, ведущей к метеостанции «Листвянка». Через полчаса с листком прогноза останавливаюсь на верхней площадке. «Хорошее место для обзора»,— подумалось мне, и, оглянувшись, увидел за зданием метеостанции площадку, где стояло несколько машин и автобусов. Из «Волги» кто-то выскочил и по неухоженному склону спустился вниз к самой воде. Чувствовалось, что человек, да это девушка, здесь впервые. Она приблизилась к воде в том месте, где как бы стоячая, похожая на зеркало, гладь байкальской воды сменялась быстро текущим потоком. Она наклонилась, набрала воды в какую-то флягу и, приложившись к ней, сделала несколько глотков. Потом, подняв флягу, показала ее своим спутникам там, наверху.
Чуть левее среди нагромождения камней стояла «Мах-4»; Евгений возился в лодке, что-то перекладывая, а я вдруг ощутил в ушах какой-то непонятный звон или стон и никак не мог понять происхождение странных звуков, заполнивших, кажется, все видимое пространство. Потом взгляд скользнул вправо к входному бую и Шаману — и все сразу стало ясно. Да это же моторки! Внизу завывание моторов было приглушено плеском волн, наконец, разговорами и хлопотами с лодкой. Здесь же этот стон словно повис в воздухе. Вид Ангары и величественной глади озера с пышными украшениями из гор, облаков и прорвавшегося где-то над Култуком луча солнца, бросившего яркий блик на поверхность воды, не вязался с этими звуками. И мне показалось чрезвычайно важным, чтобы первые гребки нашего байкальского путешествия были сделаны в полной тишине, как в те далекие времена, когда в безвестное плавание отправлялся подштурман Алексей Пушкарев...
