Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1975 год
Словом, терминология модная, в ногу со «сложностями» нынешнего века, но основа ее более чем старая — все то же смертоносное дыхание каннабиса. Сцена в темном, грязном переулке была случайным всплеском на поверхности тайного наркотического омута, крутящего свою черную воронку за глухими стенами сомкнутых в шеренгу домов.
«Вы выпиваете глоток из чашки оябуна, — гласит одна из инструкций по поводу церемонии вступления в гангстерскую банду, — он выпивает из вашей, и тем самым вы причисляете себя к группе и выражаете свою преданность оябуну. Даже если ваши жена и дочь умирают от голода, вы прежде всего должны помнить об оябуне. До конца ваших дней у вас не должно быть никаких других привязанностей. Оябун ваш единственный родитель, идите за ним в огонь и воду».
Своеобразная эта «семья» может потребовать и смещения «оябуна», если он недостаточно «заботится» о «детях» (плохо обеспечивает «работой», «мало платит» и т. д.). Конечно, это бывает не слишком часто, ибо в гангстерских районах, таких, как Камагасэки в Осаке, оябун обычно содержатель немалого количества ночлежек, целых кварталов публичных домов. Он взимает мзду с армии рэкетиров, обладает не только полнотой власти, воплощенной в деньгах, но и авторитетом, утвержденным кровью. Опереточный реквизит и манеры персонажей из гангстерских фильмов, дорогие сигары и татуировка в сочетании с преувеличенной галантностью обладателей черных лимузинов, откровенная жестокость, демагогически опирающаяся на классические категории самурайского кодекса «бусидо», причастность к рыцарскому духу, пропитывавшему когда-то отношения сюзерена и вассала, — все смешалось в. этом страшном мире.
Наверное, весьма странным может показаться сочетание якудза... и чайной церемонии.
Грохот и дым стрельбы, хрипы жертвы, уложенной ударом кинжала, и... тишина и чистота тайного дома. Можно ли придумать что-нибудь более несовместимое? И тем не менее существует особая чайная церемония «теутисики», необходимость в которой возникает при выборах нового «оябуна» или при выдвижении кандидатуры «сотё» — главы подчиненной банды.
Правда, торжественность церемонии не всегда остается безусловной гарантией мирного разрешения вопроса. Якудза, недовольные выбором нового «отца», делятся на группы и устраивают кровопролитные сражения.
...Холеный господин, самодовольный вещатель, ушел, а я все еще топталась в нерешительности.
Почему—не знаю, хотя прекрасно понимала, что помочь здесь ничем не могу. Я стояла в полутемном переулке чужого города над совсем чужой мне девчонкой, которая, вероятнее всего, даже не видела меня. Стояла и думала, что это не просто случайная встреча, не какая-нибудь маловажная деталь, едва заметная с парадного подъезда. Темное чрево большого города среди многих горьких проблем вынашивало еще одну неразрешимость — проблему подростков.
Заросшие, нестриженые, немытые, неопрятные, вызывающе демонстрирующие свое презрение к обычным, сложившимся нормам жизни... Сколько их со своими идеологами, идеалами и кумирами появилось за последние годы? «Битники», новозеландские «рокеры» и «моды», английские и американские дети-цветы — «хиппи», а затем и «йиппи», их японская разновидность «футэн» — «тронутые» и, наконец, последователи доктора Тимоти Лири — члены американской лиги ЛСД, восторженные поклонники наркотического безумия. Смешно думать, будто кто-то в мире не знает, что идущее из года в год обновление разнообразных экзотических феноменов в среде молодежи имеет свои серьезные причины, отражает сложные психологические и социальные процессы. Молодежь не устраивает мир, в котором она живет. И за убогой бравадой и клоунадой, за сногсшибательной экстравагантностью — отчаянный бунт против лживости и лицемерия буржуазного общества. Однако полная несостоятельность и наивность теорий, не выдерживающих столкновения с действительностью, приводит к тому, что выступление против общества оборачивается нелепостью, изолированностью этих «апостолов» нового мира. И тогда на сцену выходят уверенные господа. Они безразличны к теоретическим концепциям, им неважно, кому сдавать залы, разнообразные помещения, притоны. И в этом смысле бунт молодежи с появлением все новых и новых феноменов радует их, представляется обильным и неиссякаемым источником золотой монеты.
Здесь, в пыли и темноте токийского переулка, тоже был бунт. Жалкий, нелепый бунт самоуничтожения с огненным обручем наркотического похмелья, со все убыстряющимся круговоротом новых доз, несущих временное забытье...
Г. Навлицкая
Город в двух частях света
Ровно в полдень видавший виды мотор чихнул в последний раз, выплюнул фонтанчик бензина и окончательно заглох. Делать было нечего, и старик лодочник, кряхтя, взялся за весла, тяжело погружая их в спокойную воду Мраморного моря. Вскоре наша 17-футовая лодка обогнула острый мыс Сераглио, и передо мной открылась неповторимая панорама Стамбула. Слева, с холмов к берегу, спускалась древняя часть города, где на каждом шагу были реликвии славного прошлого: шесть минаретов «Голубой мечети» («Голубая мечеть» — Султан Ахмед джами (мечеть султана Ахмеда) — получила свое название из-за голубой майолики, покрывающей почти все стены от пола до верхнего ряда окон. (Здесь и далее прим. пер.)), одетые легкой прозрачной дымкой, словно ниспадающей с небес вуалью; Айя-София (2 Айя-София (греч.) — храм св. Софии — трехнефная базилика, построенная в 533—537 гг. императором Юстинианом.), чей белоснежный купол и теперь не менее величествен, чем в те времена, когда этот храм был главной святыней всего христианского мира; дворец Топкапы (Топкапы — Эски-Сарай — бывший султанский дворец, ныне главный исторический музей Турции.), где османские султаны, сидя на золотых тронах во всем своем царственном великолепии, вершили дела империи.
Турок-лодочник еще раз призвал гнев аллаха на упорно отказывавшийся работать мотор и приналег на весла. Когда мы причалили к берегу в Золотом Роге (1 Золотой Рог — турецкое название Халич — залив длиной свыше 10 километров при средней ширине 450 метров и глубине до 45 метров.) я обратил внимание на то, что знаменитый залив не миновало проклятье XX века — загрязнение окружающей среды: единственное, чем он может гордиться, несмотря на мутную стоячую воду, это своим славным местом в истории.
Стамбул — единственный большой город в мире, который расположен сразу в двух частях света, Пролив Босфор (1 Босфор по-гречески означает «коровий брод». По преданию, это название было дано проливу потому, что через него переправлялась Ио, превращенная Зевсом в корову. По-турецки Босфор называется Богаз или Богазичи.), соединяющий Черное и Мраморное моря, делит город на азиатскую — Ускюдар — и европейскую части, а залив Золотой Рог, в свою очередь, разделяет последнюю на старый район Эминеню и более новый — Бейоглу. На протяжении веков Стамбул был столицей трех империй — Римской, Византийской и Османской, и перипетии бурной истории наложили свой отпечаток на лицо города. Мне случалось идти по капустному полю, где на многие мили вокруг, подобно морской ряби, застыли зеленые кочаны и, словно в пустыне, царила абсолютная тишина. И все же это был Стамбул. Я стоял на Галатском мосту над Золотым Рогом, и вокруг бурлил и кипел немыслимый людской водоворот. Это тоже был Стамбул. Я встречал цыган с дрессированными медведями и говорящих на испанском евреев-сефардов, предки которых пять столетий назад бежали сюда от преследования инквизиции; я не спеша трусил в тени каштанов по выбитой подковами траве на месте дорожек римского ипподрома и поднимался на крутой холм в подземном фуникулере — одном из древних чудес, называемом «Туннелем».
А ранним мартовским утром, когда лицо освежал прохладный северный ветерок, я ступил на мост через Босфор и преспокойно перешел из Европы в Азию. Этот мост совсем еще молод, но его история уходит в прошлое. В VI веке до нашей эры персидский царь Дарий первым навел переправу через пролив, по которой из Азии в Европу прошло его 70-тысячное войско. Для этого он крепко-накрепко связал бортами сотни галер, положил сверху настил и получил плавучий мост. Прошло 2500 лет, прежде чем две части света вновь были соединены мостом, правда, на сей раз не наплавным, а висячим. «Длина основного пролета этого четвертого по величине моста в мире — 3542 фута при высоте в 200 футов позволяет пропускать под ним любые океанские суда», — объяснил мне Уильям Браун, английский инженер, автор проекта. Впрочем, я и сам убедился в этом, когда далеко внизу подо мной проходил русский сухогруз в балласте. Немного непривычно было только то, что судно шло на север у левого, а не у правого берега, как это чаще всего принято на морских магистралях.
