Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1988 год
— Чай поспел. Приглашаю,— сказал Николай Васильевич, отвечая на приветствие.
— Николай Васильевич, не припомните ли,— начал Миша,— когда вон те бревна клали? Видите, выше помеченного, явно новые...
— Без меня это было. Видно, в войну...— помедлив, ответил Окуловский и вздохнул.
Потом мы долго сидели с Николаем Васильевичем на крыльце его избы. Гасла папироса в его руках, он зажигал снова, уснула белая кошка, прижавшись к его валенку, уже ушло солнце с крыльца и потянуло холодком, а он все вспоминал, вспоминал... Свою жизнь, свою деревню, которая еще была, но которой уже как бы и не было.
— Воевал я с 42-го года по 14 февраля 45-го. Был пулеметчиком. В тот день ранило меня, в Прибалтике. Как кувалдой по ноге шибануло, оглянулся— пятки нет, одна кость торчит... Выжить-то выжил, а нога больная. Сорок лет в валенках хожу — и зимой и летом. Не жизнь, а одна мука. Вернулся к старикам, а у них даже поесть нечего. Хотел уехать, честно скажу, хотел — что в такой нищете оставаться? А отец говорит: «Креста на вороте у тебя нет, коль стариков бросаешь». Остался. Выучился на бухгалтера, чтоб сидячая работа была. Потом пошел на строительство, потом со скотом много лет возился. Хорошая ферма у нас была. Восемь детей мы с матерью подняли, подсчитали как-то: сто лет всех их учили... Теперь они кто где — кто экономист, кто оператор вычислительных машин, один на строительстве атомной электростанции. Все при деле, все в достатке, все зовут к себе — а я не хочу. Не хочу уезжать!
Николай Васильевич откинул рукой густые седые волосы, которые растрепал ветер, повернул ко мне сухощавое загорелое лицо с яркими, еще молодыми глазами:
— Вот был у нас некий Павел Петрович Пономарев. Пономарем в церкви служил, потом в милиции работал. Самый грамотный мужик был, все в истории края знал, документы собирал. Говорят, архив его вроде бы в Яхреньгской школе остался. Точно не знаю, не скажу, а вот только думаю — кто бы сейчас нашу историю записал?! Как удержать, чтоб не ушло, как вода сквозь пальцы, все то, что было в прошлом, что есть теперь?
— Многие этим заняты, Николай Васильевич. Хотя бы вот те ребята, что работают в соседней избе.
— Согласен. Понимаю. Но только этого мало.
И снова, как бы вглядываясь в себя, тихо закончил разговор:
— Народу нет... А то бы взяться всем миром да поставить хозяйство так, чтобы и крестьянину прибыль была — да разве от такой красоты кто уедет?
Возвращались мы уже в сумерках, когда работать с чертежами стало невозможно. Долго светило нам вслед одно-единственное окно...
Кировская область
Лидия Чешкова, наш спец. корр.
Амазонский щит
В Перу хорошо известна легенда об Ольянте, отважном предводителе инкского племени танцу, и генерале победоносной армии Верховного Правителя, покорителя многих новых земель и народов Пачакутека. Молва гласит, что Ольянта выиграл сто сражений. Но даже столь славные подвиги на бранном поле и благородное происхождение не могли преодолеть стену кастовых предрассудков, вставших на пути его любви к дочери Пачакутека, прекрасной Куси Кольюр, что значит Звезда Радости. Ольянта и принцесса сочетались тайным браком, который стал достоянием гласности с рождением дочери, нареченной Има Сумак. Разъяренный Пачакутек заточил принцессу на десять лет в Акльяуаси — «Храм жриц Солнца». Ольянта сумел спасти свою жизнь, укрывшись в родовой крепости Ольянтайтамбо. Воины Пачакутека много лет безуспешно осаждали ее и взять сумели благодаря лишь хитрости другого блестящего полководца той эпохи — Руминьяуи, Каменного Глаза.
Однажды израненный Руминьяуи появился перед крепостными воротами. Он воззвал к Ольянте, прося защитить от убийц — сторонников нового инкского правителя Тупак Юпанки, который сменил на троне умершего отца Пачакутека. Поверив беглецу, Ольянта впустил его в крепость и осыпал милостями. Оправившись от ран, Руминьяуи во время праздника Солнца ночью открыл крепостные ворота, в которые хлынули атакующие воины.
К чести инков, эпопея закончилась благородно и счастливо. Тупак Юпанка по ходатайству юной Имы Сумак не только пощадил жизнь Ольянты, но и поставил его губернатором всего Антисуйю — одного из четырех регионов, составлявших империю. Куси Кольюр смогла покинуть храм весталок и воссоединиться с мужем.
Древнее предание об инкских Ромео и Джульетте (правда, к этой паре судьба оказалась более благосклонной) на рубеже XVI—XVII веков неизвестный автор записал латинским шрифтом на языке кечуа, и это одно из наиболее ранних литературных драматических произведений Перу имеет под собой вполне реальную историческую основу. Как реальны и все его главные персонажи, включая Руминьяуи, который прославился особенно упорным сопротивлением испанским конкистадорам в районе Кито и ныне почитается как один из национальных героев Эквадора. Свидетельствуют о достоверности тех далеких событий и величественные руины Ольянтайтамбо. Они находятся в департаменте Куско, в знаменитой Священной долине инков, недалеко от города Урубамба.
Оранжевый, как апельсин, автобус, в который я сел на площади Санта-Тереса в Куско — бывшей столице инкского государства, а ныне — «археологической столице Южной Америки», лихо одолел подъем из долины на плато. Остались позади циклопические стены храма — крепости Саксайуаман, священный валун Ккенко, «Красная крепость» — Пука-Пукара, у подножия которой пасутся грациозные ламы с красными ленточками, вдетыми в треугольнички всегда настороженных ушей.
За котловиной Корао после живописного индейского городка Писак с его необыкновенно красочным воскресным базаром началась, наконец, Священная долина, рассекаемая голубым мечом реки Урубамба, которую инки называли Вильканота. Четырехколесный «апельсин» прокатился мимо Ламая с его целебными источниками, провинциального центра Калька, местечка Урко, где, говорят, растет самый лучший в стране маис. Купленный у местной крестьянки початок не обманул ожиданий: обнажившиеся под листьями крупные зерна отливали такой жемчужно-молочной белизной, что слоновая кость пожелтела бы от зависти.
На 87-м километре показалось мощное, сооруженное из типично инкских тяжелых тесаных блоков основание каменного моста, снесенного столетия два-три назад напором особенно высокого и неукротимого паводка. Рядом прогнулся, стыдясь своей хрупкости, современный мост из металлических конструкций. Асфальтовая лента шоссе теперь резко повернула вправо и стала карабкаться по крутому горному склону. Автобус втиснулся между стенами узенькой улочки — с ослом и то не разойтись — небольшого городка, прилепившегося к подножию инкской крепости. И вдруг словно из тоннеля вынырнул на простор широкой площади, обнесенной высокой каменной стеной.
Сюда, на площадь Маньяраки, осиротив священную «Стену ста ниш» — каждая ниша содержала по обожествляемому каменному идолу,— приказал грозный Пачакутек приволочь эти статуи в пору жестокой засухи. «Даю вам три дня, чтобы вы ниспослали дождь на окрестные поля»,— надменно повелел Пачакутек каменным богам, бесцеремонно призванным со своего Олимпа. Когда срок ультиматума истек, а долгожданный дождь не пролился, правитель подал знак к публичной казни: всем идолам отпилили головы. Не надеясь на помощь сверхъестественных сил, Пачакутек приказал вырубить в неприступных, казалось бы, скалах широкие террасы. Они экономили и рационально распределяли драгоценную влагу, покончив на многие годы вперед с неурожаем и голодом.
Уступы террас, ведущие к крепости на горной вершине, слишком высоки, чтобы на них мог подняться человек без опыта скалолазания. Есть, однако, длиннющая каменная лестница, уходящая, кажется, прямо в небо. Через каждые 30—40 ступенек приходится останавливаться: высота здесь почти 3000 метров над уровнем моря, и крутой подъем заставляет сердце трепыхаться как у финиширующего марафонца. Штурмовать такую вершину под градом камней и копий воинам Пачакутека было смертельно трудно.
А ведь крепость, при всей ее неприступности, была недостроена! Вокруг, на горных склонах и у их подножий, раскидано немало полуобработанных валунов и плит — так называемых «пьедрас кансадас» («уставших камней»). Волокли глыбы сюда из каменоломни Качигата, что в 10 километрах по другую сторону реки, а на гору тащили с помощью сплетенных из растительных волокон канатов по специально устроенным наклонным рамам, густо поливая их жидкой глиной, чтобы облегчить скольжение.
Над леденящим сердце обрывом застыли козырьки Пункулыоны («Горы Флейт»). Отсюда вынуждали прыгать приговоренных к смерти: женщин — с высоты 20 метров, мужчин — 50...
На самой вершине, там, где всегда гуляет сильный ветер, расположился каменный алтарь четырехметровой высоты, сложенный из шести монолитных блоков весом по 40—50 тонн каждый. Они состыкованы так плотно, что никто и сейчас не просунет в шов даже швейной иглы. Руки индейцев и неутомимый ветер, постоянно несущий с собой песок и мелкие крошки скальной породы, словно наждаком отшлифовали поверхность алтаря. Украшавшие его барельефные изображения пум почти полностью стерлись.
