Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1976 год
Парень сразу же отскочил, закружился приплясывая, смешался со свитой колдуна.
«Посланец от капитана Мориса». Сжимая в ладони ручку, Майк быстро огляделся. Все шло своим порядком: слаженное, веками отрепетированное представление.
Два хора — мужской и женский— то наступали друг на друга, то расходились, отбивая все убыстряющийся ритм ладонями, образуя то сужающийся, то расширяющийся крут, в котором медленно кружился колдун. Майк невольно улыбнулся: белые чулки хоть и скрывали тощие ноги колдуна, сходство их с ногами отца Игнасио было несомненным.
Операция начинается
Мама Иду принимала гостя. Одноглазый ветеран Нхай важно сидел в холле виллы Мангакиса, в глубоком зеленом кресле, и потягивал из высокого стакана холодное пиво, степенно беседуя с Евгением. На нем почти новый красный пиджак, слегка великоватый, как и бирюзовые брюки, — все это было уступлено Нхаю одним из приятелей, которые имелись у него повсюду, в том числе и в Габероне.
Юноша пил прохладительный «севен ап» прямо из зеленой, по-огуречному пузатой бутылки и с интересом слушал рассказ бывалого «фридомфайтера» о своем отце и отце Елены, которые находились сейчас за много километров от Габерона — в буше, в Освобожденной зоне.
Мама Иду и Елена сновали между холлом и кухней — и на низком столике у кресел появлялось все больше блюд с арахисом, фисташками, хрустящей соленой соломкой. Мама Иду — веселая, одетая в свое самое лучшее платье из розоватой переливающейся парчи и в тюрбане той же ткани, с десятками тонких золоченых браслетов на обеих руках, была неотразима.
Красочно, насколько позволял его неуверенный английский язык, Нхай повествовал Евгению, как доктор Балла оперировал Корнева-старшего и как в этот момент туги начали бомбить госпиталь. С «алуэтов». По ним ударили ракетами, один даже сбили. А доктор Балла — хоть бы что, продолжал свое дело.
Но Нхай не рассказал Евгению, почему ему вдруг опять пришлось прибыть в Габерон. Это было задание, а старый солдат умел держать язык за зубами.
Потом Нхай поведал, как вместе с другими партизанами загонял «десперадос» к форту — словно кабанов-бородавочников в сеть, сплетенную из лиан. Их уводил белый офицер.
Да, да, тот самый офицер, который попал в плен во время разгрома «Огненной колонны» Великого Охотника Фрэнка Рохо...
— Майк? — вырвалось у Елены, которая в этот момент подошла к столу с большим блюдом.
— Майк? — переспросила девушка и, побледнев, опустилась в кресло. — Он... жив?
— Он бежал, — Нхай хитро улыбнулся. — Бежал, убив двух охранников.
Разве мог старый Нхай рассказать обо всем, что действительно было? Так доложил старый Нхай даже в штабе, когда его вызвал начальник контрразведки Кваме Араухо.
— Странно, — сказал начальник, пристально вглядываясь в плутоватое лицо одноглазого ветерана, держась за щеку длинными тонкими пальцами и морщась от зубной боли. — Офицер тугов... бежал из плена? И капитан Морис... не смог этому помешать?
Араухо поманил худым, похожим на сухую костяшку пальцем Нхая, стоявшего навытяжку у самой двери.
— Иди сюда... — И вынул из папки пачку фотографий. — Посмотри-ка... Не узнаешь?
На старого солдата смотрело со всех фотографий одно и то же лицо. Юноша на теннисном корте, прижимающий к груди ракетку...
Он же на охоте... Вырезка из газеты — получает приз в Клубе стрелков. А вот он — вместе с мисс Мангакис, даже мама Иду оказалась на этой фотографии!
— Майк Браун, — твердо отчеканил Араухо. — Это был он?
Чувствуя, что совершает непоправимое, Нхай кивнул.
Кваме Араухо откинулся на спинку кресла:
— Майк Браун... Очень забавно...
— Он бежал, убив двоих... — торопливо заговорил старый солдат.
— Ах да.., Тем хуже... Тем хуже...
Нхай не знал, не мог знать, что после его ухода Араухо поспешил в кабинет Кэндала, но вошел он туда спокойно, уверенно, и на лице его была лишь гримаса, вызванная зубной болью.
Молча протянул он Кэндалу тоненькую папку с надписью на обложке: «Майк Браун».
Кэндал с недоумением взял папку.
— Это... сын плантатора Брауна, бежавшего в Колонию, когда земли его были национализированы. Этот мальчишка стал наемником и служит тугам. Он был здесь вместе с майором Хором в ночь, когда туги организовали высадку десанта. Тогда капитан Морис отпустил его.
Араухо не сводил с Кэндала пристального взгляда.
— Я знаю об этом. Капитану Морису пришлось обосновывать этот свой поступок перед специальной комиссией армии Боганы.
— Так вот! — в голосе Араухо зазвенело торжество. — Капитан Морис опять отпустил Майка Брауна!
— Подожди! — поморщился Кэндал, выставляя перед собою ладонь. — Я тебя не понимаю.
— Я считаю необходимым запросить у разведывательных органов Боганы объяснения относительно действий капитана Мориса на нашей территории! Лично я их квалифицирую... как предательство.
Кэндал улыбнулся, встал, обошел стол и дружески обнял Араухо.
— Ну не мечи молнии, ты же не Шанго! А в отношении Мориса... Кстати, и Жоа обвинял его во вмешательстве в наши дела, считая иностранцем. Ему я ничего не сказал, но начальник контрразведки... — Кэндал спрятал улыбку в бороде, — конечно, имеет право знать, что в последней операции капитан участвовал уже как служащий нашей армии, как человек, которому поручено реорганизовать нашу военную разведку. Араухо нахмурился:
— Вот этого я уж не ожидал от тебя, Кэндал! — Голос его был полон горечи и искренней обиды.
— Хорошо, что ты не столь сверхгоряч, как Жоа. А то бы я нажил сегодня еще одного злейшего врага! — рассмеялся Кэндал...
Старый Нхай тем временем под веселые шуточки курсантов, этих молодых зубоскалов, обряжался в красный пиджак и бирюзовые брюки, собираясь на свидание к маме Иду, своей невесте.
Однако, выйдя за ворота лагеря «фридомфайтеров», Нхай вместо района бывшего сеттльмента, где стояла вилла Мангакиеа, неожиданно свернул к «кладбищу Истории» — так в Габероне называли болотистый пустырь на берегу океана. Туда после провозглашения независимости со всего города свезли бронзовые статуи колониальных губернаторов и генералов-завоевателей и где они валялись теперь, покрываясь зеленью и дожидаясь отправки на переплав.
На берегу океана Нхай прошел к одной из старых лодок. На корме древней посудины сидел рыбак в широкополой шляпе с обвислыми полями, в грязной красной рубахе и неопределенного цвета брюках, закатанных по колено. Стремительно темнело. Рыбак собирал удочки, попыхивая сигаретой.
— Да поможет тебе Катарвири, владетельница воды! — громко сказал старый солдат.
— Катарвири знает свое дело,— лениво отозвался рыбак.
— Начальник говорил со мною сегодня... — сразу перешел к делу Нхай. — Он показывал мне фотографию белого офицера... Он не поверил ни одному моему слову.
Сигарета пыхнула опять. Нхай успел заметить на лице рыбака довольную улыбку.
— Кто-нибудь еще расспрашивал тебя о том офицере?
— Нет, — твердо ответил Нхай.
Капитан Морис вскинул голову:
— Ты уверен?
— Камарад! — обиделся Нхай. — Ты же знаешь, что, хотя глаз у меня только один, никто еще не мог скрыть от меня свои следы.
— Хорошо. Когда ты должен возвращаться в буш?
— Может быть, завтра, может быть, через день. Как только будут готовы люди, которых мне надо вести в отряд.
Морис тихо засмеялся:
— Надеюсь, что твоя невеста захочет видеть тебя и завтра. Тогда — здесь, в это же время.
Здесь, на вилле экономического советника ООН Мангакиеа, Нхай чувствовал себя человеком значительным. Евгению было занятно наблюдать за простодушным стариком. Только когда старый Нхай заговорил о Майке Брауне и побледневшая Елена бессильно опустилась в кресло, Евгений вдруг понял, что старик-то не так уж и прост. Он прекрасно знает: Майк, Елена и Евгений хорошо знакомы. Корнев-младший не раз при Нхае вспоминал о Майке.
Но сейчас старый Нхай упорно делал вид, что всего этого не знает.
— Что с Майком? Где он теперь? — осторожно заговорил Евгений.
Елена в упор смотрела на старого ветерана. Но Нхай выдержал ее взгляд — ведь у него — задание! Он выдержал бы и не такое, но в этот момент ему на плечо тяжело легла рука его невесты — мамы Иду.
— Отвечай, ну! — грозно пробасила она, и Нхаю показалось, что блюдо мой-мой — огромных клецек из ямсовой муки — нависло над его головою.
— Да жив этот ваш... Майк Браун! — невольно вырвалось у него. — О великий Шанго, на этой земле все сошли с ума. Больше я ничего не скажу!
И великодушная мама Иду поняла его.
— Ну что вы набросились на человека! — обернулась она к молодым людям.
Потом смущенно поставила перед женихом блюдо с мой-мой, которое секунду назад, казалось, была готова обрушить на его упрямую голову.
