Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1974 год
Вдруг раздраженный, начальственного оттенка бас:
— Поймите же наконец, полковник, пока вы находились в пути, ситуация изменилась. В Рыбинске нашими силами командует капитан Смирнов, а для руководства там Савинков. Вы не поспеете, срок везде перенесен с восьмого на шестое, на двое суток раньше. Выгружайтесь! Это приказ Перхурова.
— Где он сам?
— Уже у Всполья, перед артиллерийскими складами. Приказано сосредоточиться на Леонтьевском кладбище с ночи.
— Простите... но с кем имею честь?
— Генерал Карпов, с вашего позволения.
— Очень рад, ваше превосходительство!.. Господин подъесаул, скомандуйте высадку!
— Позволю себе доложить вашему превосходительству, — прозвучал голос Губанова, — на борту есть арестованные агенты красных. Полагал бы разумным... без промедления...
Чей-то петушиный дискант подсказал:
— Военно-полевым судом... Бас рассыпался смешком:
— Помилуйте, каким там судом... До того ли. Просто, не поднимая пока лишнего шума... Спешите с высадкой, господа, пока все спокойно! Ого! Ну, благослови господи!
Откуда-то донесло выстрел, другой, третий. Застучал пулемет. Где-то пронзительно вскрикнула женщина... В предрассветный час 6 июля 1918 года в Ярославле начался белый мятеж.
— Сестрица! — шепотом позвал один из новых больных. — Что здесь за народ в арестантской? Коммунисты есть?
Во тьме Антонина перекрестилась. Слово показалось ей таким же страшным, как «безбожник».
Где-то ухнула пушка. В отдалении грянул разрыв.
— Граната, — сказал Чабуев. — Дивизионное, трехдюймовое. — Он был артиллеристом из огневого взвода.
Неподалеку ударил пулемет тремя короткими очередями.
— По кирпичной стене и по булыжнику, похоже, хлещет. Из броневиков, должно быть, — шепотом проговорил Надеждин. — Сам-то ты кто? Коммунист?
— Кандидат еще. Зовут Иван Бугров. Костромич. В Юрьевце был, у тещи, угодил вот, на беду, сюда. Главное, брать меня не хотели, вижу, военфельдшер-то вроде из бывших, я и вверни ему тихонько «ваше благородие». Мигом принял. Вот она куда заводит, угодливость-то, чуешь?
— А с тобой кто, остальные двое?
— Эти из пароходной команды. Как смекнули, что это за госпиталь, задумали сбежать. Офицеры изловили.
Часовой в коридоре услышал голос Бугрова. Грянул винтовочный выстрел.
— Смерти захотели, зашевелились? Получай, сволота красная!
Пуля пробила стенку каюты, прошла на палец от головы Антонины, оставила аккуратную дырочку в стенке. Через эту ровную дырочку ворвался розовый утренний луч. Второй часовой тоже щелкнул затвором, но с мостика прозвучало повелительно:
— Отставить стрельбу на борту! Чего попусту палить, когда город уже наш. Броневики по улицам за красными гоняются.
Перестрелка отдалялась, откатывалась к окраинам. Стреляли и на другом, левом берегу. Антонина помнила, что там находится поселок Тверицы. Рядом железнодорожная станция Урочь. Оттуда слышались гудки паровозов, винтовочные выстрелы и пулеметные очереди.
В каюте стали видны все предметы — золотые лучи тянулись из каждой щели. Сделалось душно, время шло к полудню.
Голос капитана, что утром велел прекратить стрельбу на борту, провозгласил с мостика:
— Внимание, часовые! Пленных к берегу ведут, сюда, под откос. Приготовиться! Сейчас, верно, и за нашими придут.
— Эх, сестрица, — с сожалением проговорил костромич Бугров. — Даже ножки от кровати оторвать не успел, все ж накостылял бы напоследок какому-нибудь благородию... Ну, ребята, чтобы под «Интернационал» у стенки, слышь? Недолго им царствовать, а нас народ не забудет, помянет...
Дверь отлетела в сторону. Крик из коридора: «Выходи!»
Шаров поднялся и шагнул было к выходу, но Бугров спокойно остановил его:
— Постой, постой, не больно спеши! Негоже больных на произвол бросать, парень! Их тут моментом штыками к койкам... Бери лежачих, клади на одеяла, берись за концы. Пошли, ребята, и... без паники!
Так, таща всемером Савватия и Овчинникова, арестанты по трапу сошли на берег. Им помогали ударами револьверов и прикладов. По береговой гальке повели к паромной переправе. С парома перед узниками открывалась панорама Ярославля. Выходя к Волге руслами стародавних оврагов, превращенных в плавные спуски, улицы Ярославля как бы ныряли под каменные арки мостов, протянутых вдоль набережных выше береговых откосов.
Линию этих верхних набережных оттеняла липовая аллея, уходившая вдаль сколько глаз хватал. Торжественно белело на Стрелке здание Демидовского юридического лицея рядом с мощным пятиглавием кафедрального собора. Из густой парковой зелени уютно выглядывали шатры колоколен и главы знаменитых церквей. Вдоль набережной красовались фасады особняков с балконами, резными перилами, итальянскими окнами...
Но шла здесь сейчас кровопролитная, беспощадная война.
За поймой Которосли, слева, отстреливались красные дружины, отступившие к Коровникам. Бой шел за городской мост, прозванный Американским.
Справа, где четко рисовались в небе огромные дуги металлических ферм железнодорожного моста через Волгу, бой кипел с особым ожесточением. Запах пороха и гари достигал парома с узниками.
Кое-где с балконов свисали прежние флаги, бело-сине-красные. Антонина приметила каких-то людей на колокольне затейливой церкви Благовещения с фигурными куполами-«чернильницами». Люди наклонялись к чему-то приземистому, осевшему на задние лапы. Одна из фигурок приставила к глазам бинокль и вытянула руку. Тотчас кургузый зверь у ног фигурки затарахтел, забился и снова смолк. Это действовала пулеметная точка.
Паром с узниками приближался к дровяной барже, поставленной на якорях посреди Волги, против Арсенальной башни. Перевозчики еще не успели подвести паром к барже, как над головами узников с воем прошел пушечный снаряд. Антонина, державшая угол одеяла с неподвижным Сашей Овчинниковым, невольно пригнулась, чуть не выронила ноши. А ее напарник, костромич Бугров, державший одеяло за другой конец, говорил ободряюще:
— Не бойсь, сестричка! Если слышно, как летит, — значит, мимо! Который сюда, того услышать не успеешь.
Пока паром неуклюже маневрировал у баржи, еще один снаряд почти накрыл суденышко, рядом поднялся шумный фонтан, что-то ухнуло глухо, конвойные заругались... Как только паром стукнулся о дерево баржи, охрана — кто прикладом, кто сапогом, кто кулаком — погнала пленников на борт через один из прямоугольных проемов, зачем-то устроенных в борту этого судна.
Паром оказался много ниже баржи, и даже с пароходного трапа трудно было взобраться к проему. Удар прикладом пришелся Антонине между лопатками, она споткнулась и упала лицом вниз на палубу баржи. Бугров же успел один подхватить тяжелого Сашку за талию и подать наверх. Следом таким же порядком забросили вверх старца Савватия. С узкого палубного настила узников согнали вниз, на грязное, залитое водой дно плавучей тюрьмы. Баржа была загружена березовыми дровами на треть или четверть. Среди поленьев и стали располагаться пленники.
Конвойные тотчас отплыли восвояси. Охраны оставлять не требовалось, потому что у Арсенала установили пулемет. Расположился за ним опытнейший стрелок, в прошлом подъесаул, хромой пациент Антонины Иван Губанов. Его отлично смазанный, сегодня добытый с бою «максим» надежно обеспечивал охрану баржи с заложниками...
4
Над темно-синими хвойными лесами дальнего северного Подмосковья полосою прошел веселый грозовой ливень.
У летчиков военного учебно-опытного авиаотряда шли к концу занятия по тактике. Слушатели все чаще отрывались от учебных карт и поглядывали то на полотняный, потемневший от сырости потолок палатки, то на часовые стрелки. Как известно всем слушателям всех учебных занятий в мире, эти стрелки имеют удивительное свойство — застывать на месте минут за десять до конца последнего урока!
Именно в эти мучительные минуты пилоты первой эскадрильи уловили шум штабной «индианы» — кроваво-красного мотоциклета, на котором разъезжал адъютант командира.
С пулеметным треском мотоциклет промчался от зеленого летного поля к палатке, поднял из свежих голубых лужиц два буруна брызг и затормозил перед пологом. Водитель приподнялся в седле, удерживая машину промеж длинных ног, обутых в высокие, зашнурованные от подъема до колена коричневые летные сапоги. Он сдвинул на лоб большие очки-консервы в кожаной оправе и скомандовал дневальному.
— Комэска-один, Петрова, на выход! Срочно!
Петров протянул было руку за штабным пакетом, но адъютант выразительно указал на багажник с засаленной подушечкой.
Водить мотоциклет Петров любил, но притуляться по-женски за спиной водителя терпеть не мог. За адским треском невозможно было говорить. По торопливости адъютанта комэск догадывался, что в штабе ждут его нерадостные новости.
