Журнал «Если» - «Если», 2012 № 07
— А что это за бумаги, которые вы хотите раздобыть для господина Энштейна? Как я поняла, вы считаете их очень важными для нашего дела, — начала она без всяких предисловий. — Извините, я не представилась: графиня Эстер Эгерхази.
— Разве вы еврейка?
— Неужели для того, чтобы противиться несправедливости, непременно надо быть еврейкой?
Я счел ее реплику несколько театральной и не удержался от улыбки. Эстер улыбнулась в ответ. Она была великолепна. На вид около тридцати, с молочно-белой кожей, миндалевидными глазами, что подчеркивалось очень сдержанным макияжем, волосы цвета черного агата собраны на затылке, что позволяло видеть уши с изящными мочками, украшенными жемчужными серьгами.
— Я могу вам помочь.
— Простите?
На мгновение я даже забыл о своих хлопотах, но эта фраза моментально вернула меня в реальность. Тут же я особенно болезненно почувствовал, насколько мы далеки друг от друга — изящная, благоухающая духами аристократка и полунищий оборванец, в которого я превратился.
— Я могу вам помочь, — повторила она. — Знаете, я ведь присутствовала на вашей последней лекции.
— В лицее?
— Нет, в университете. Я гораздо старше, чем кажусь. И я умею проходить, куда нужно. Просто скажите, что именно вы ищете, и я постараюсь это достать.
Некоторое время я колебался. Эффективная работа императорской полиции давно вошла в поговорку. Один шанс из двух был за то, что Эстер — секретный агент, которому поручено раздобыть бумаги Альберта. Но другого выхода у меня не оставалось. Сейчас я отдал бы все, что угодно, лишь бы еще хоть раз встретиться с ней. А тогда я как можно точнее описал, что нужно отыскать и где это лежит.
Прошла неделя, во время которой я буквально умирал от беспокойства и нетерпения. Наконец Эстер встретилась со мной и незаметно отдала пакет, заботливо упакованный в коричневую бумагу. После мы немного прошлись.
— Вы увидите господина Энштейна? — спросила она с самым простодушным видом.
Я едва не ответил ей утвердительно, но вовремя вспомнил, что мое путешествие должно сохраняться в строжайшем секрете.
— Нет-нет… — пробормотал я. — Мне всего-навсего поручено раздобыть эти бумаги.
— Если бы я осмелилась…
— Простите, о чем вы?
— Нет, ничего… Я только подумала, что моего мужа недавно назначили вторым секретарем императорского посольства в Париже. Говорят, что мэтр Перго любит устраивать совершенно грандиозные приемы, на которые приглашает самых разных гостей: интеллектуалов, политиков, людей искусства и дипломатов.
Я осторожно взял Эстер за пальцы и наклонился, чтобы поцеловать их, но она остановила меня, взяв за плечи, и быстро поцеловала в обе щеки. При этом даже покраснела от смущения.
— Мне всегда так нравилась ваша манера преподавать…
Сказав это, она резко повернулась и исчезла в ночи.
Двумя месяцами позже я добрался до Парижа. Я был уверен, что раз выезжаю официально, никто не станет чинить мне препятствий. Но все оказалось не так-то просто, к тому же эмигрируя, я терял право вернуться назад. А деньги на дорогу пришлось занять у Эстер и ее мужа.
Наконец-то я был в безопасности — в богатой квартире на авеню Дю-Мэн, которую занимал Альберт со своей семьей.
Горничная принесла мне стакан портвейна, Альберт же поторопился проверить содержимое пакета, который я ему привез.
— Это связано с теми часами, отправленными в будущее?
— А, ты не забыл… С тех пор столько всего произошло…
Я прекрасно знал, что находится в пакете. Я не настолько глуп, чтобы вести документы с одного конца Европы на другой, даже не зная, о чем идет речь. Но должен признать, что за исключением нескольких страниц, посвященных эксперименту 6 февраля 1934 года, я почти ничего не понял.
Я подождал, пока горничная выйдет, и наконец-то задал вопрос, буквально висевший у меня языке:
— Альберт, ты и в самом деле веришь, что путешествия во времени возможны?
— Ну, разумеется, я же отправил те часы в будущее, хотя ты, как и все остальные, решил, что я немного не в себе.
Альберт произнес «не в себе» по-французски. Он в совершенстве изучил этот язык, и я подумал, что он уже получил французское гражданство и, скорее всего, принят в академию наук. Не за горами день, когда его изберут и во Французскую академию… Но больше всего меня тогда волновало совсем другое.
— Альберт, а возможно ли отправиться в прошлое и вернуться?
— Теоретически это не представляет особенной проблемы, но на практике…
Я почувствовал, что сердце у меня перестало биться.
— На практике?
— Ну да, на практике это очень дорогостоящее предприятие, так как вместе с перемещаемым объектом нужно отправить вторую машину, которая должна будет его вернуть. А для этого потребуется гораздо больше энергии. Честно говоря, я не думаю, что такой туризм когда-нибудь станет легко осуществимым.
Я рухнул с небес на землю. Все ночи, проведенные под открытым небом и в случайных жалких пристанищах, я вынашивал свой проект, все время мысленно возвращаясь к нему. Но без путешествия в прошлое было никак не обойтись. И вот после всего этого Альберт заявляет мне, что дело не выгорит! В конце концов, я решил ему полностью открыться.
Альберт внимательно слушал — так, как умел лишь он, не перебив меня ни единым словом. Впрочем, не могу сказать, что он отнесся к этому с большим энтузиазмом. Ему совсем не нравилось, что его открытие может способствовать убийству. Но тем не менее ему пришлось согласиться, что мой план был наилучшим решением. Оставалась одна проблема — найти источник энергии. В Вене Альберт использовал атомную батарею Ферми. Но тогда всей ее мощи хватило лишь на то, чтобы переместить всего-навсего обычные часы на три минуты вперед. В то время как на осуществление моего проекта…
— Не думаю, чтобы мы и в самом деле смогли переместить человека, даже на самое короткое время. Но существует еще одна возможность, о которой ты, Отто, не подумал. Нет никакой необходимости отправляться туда самому. Достаточно лишь приоткрыть временное окно и заменить один предмет. А проблема возвращения решается при помощи самодвижущейся машины.
— Самодвижущейся?
— Ну да, той, которая может, как автомобиль, передвигаться со всем своим содержимым.
— А как скоро это можно осуществить?
— К сожалению, даже по самым скромным подсчетам потребуются месяцы. Надеюсь, ты понял, что, начиная с этого мгновения, вся эта история должна держаться в строжайшем секрете.
Последующие месяцы казались нескончаемыми. Я поддерживал контакт с Альбертом при посредничестве Эстер, когда она приезжала с мужем из Вены, которую я покинул тайно. Эмма тогда просто-напросто указала мне на дверь. А ситуация ухудшалась день ото дня. Поговаривали о погромах в районах Зальцбурга, Тимишоары, неподалеку от Балатонского озера и в Каринтии. В Турции правительство единомышленников Мустафы Кемаля устроило массовую резню армян, отправив большинство выживших в ссылку. Тем не менее оно же угрожало Империи военным вмешательством, если Гитлер не перестанет третировать евреев. Обстановка повсюду становилась все более и более напряженной.
В России царь Михаил призвал к власти Керенского, бывшего лидера социал-демократов, и сплошной фронт протянулся от Санкт-Петербурга до Мадрида, проходя через Берлин, где революционное правительство свергло старого кайзера и провозгласило республику. Эта республика сразу же заключила долговременный союз с Францией ценой частичного возвращения областей, захваченных в 1871 году, а также разорвала дипломатические и торговые связи с Францем-Фердинандом. Принц Отто, который был мне симпатичен, так как носил то же имя, что и я, в свою очередь публично порвал со своим отцом и покинул страну. Это еще больше укрепило меня в моем решении.
С помощью подпольщиков я смог тайком навестить родные места. При поддержке славянской организации сопротивления я сделал все выписки и фотографии, которые нужны были Альберту, чтобы провести операцию.
Между тем время нас торопило. Наступил апрель 1943 года, когда Франц-Фердинанд ко всеобщему удивлению заявил о своей поддержке Сеутского пакта. Тогда обе стороны, подписавшие соглашение — Франко и Гамелен, внесли раскол в движение сопротивления против их правительств.
Все это было вовсе не в наших интересах. Альберт мне передал через Эстер, что его уже притесняют и держат на подозрении, так как он недостаточно однозначно осудил мятежников. Это могло значительно замедлить нашу работу.
Должен признаться, что я тогда всерьез упал духом и подумывал, не оставить ли эту затею. При этом я отдавал себе отчет, что в случае благоприятного исхода двадцатый век не останется в истории как эпоха мировой войны, которая приближалась семимильными шагами.
