Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1967 год
За Аральском рыбачий стан на берегу. Верблюды, тяжело ступая, тянут невод. Над костром вода в котле кипит. Скоро уха будет из сазанов морских, огромных. Одного сазана еле поднимешь, а в неводе их сотня, только верблюды могут столько вытянуть.
Когда уху поели, один рыбак рассказал, как он встретил тигра в тростниковых джунглях в дельте Аму-Дарьи:
— ...лодочка в берег ткнулась, смотрю, лежит на берегу и на меня глядит, не шевелится, только кончик хвоста играет. У меня от страха волосы шапку на голове подняли. Хотел шестом лодку оттолкнуть — боязно.
Так и остолбенел, не шевельнулся, пока лодку на быстрине не унесло. И сомов мне не надо — только скорее домой... С тех пор без ружья в тростники не хожу рыбачить!
А сомы в Аму-Дарье громадные. Рыбак его на спине тащит, а хвост у сома в пыли волочится. Такое чудище диких уток глотает.
На берегу под камнями скорпионы сидят, и еще в песке нашел я раковину окаменелую, блестит, синевой отливает. Раковине этой миллионы лет. Раньше, очень давно, на месте пустыни было море. Если поискать, зубы акул найдешь. Каждый зуб величиной с ладонь. Коричневый, острый и по краям зазубренный, как пила.
Вечером, над пустыней, на том месте, где солнце потухло, зажегся зеленый луч. Черный песчаный смерч закрутило столбом. Все ближе, ближе несется. Верблюды как увидели этот столб, сразу легли. А то налетит, закружит, поднимет и бросит на землю.
Всякое бывает в пустыне.
Дикий зверь
У Веры был бельчонок. Его звали Рыжик. Он бегал по комнате, лазил на абажур, обнюхивал тарелки на столе, карабкался по спине, садился на плечо и коготками разжимал у Веры кулак — искал орехи. Рыжик был ручной и послушный.
Но однажды на Новый год Вера повесила на елку игрушки, и орехи, и конфеты и только вышла из комнаты, хотела свечки принести, Рыжик прыгнул на елку, схватил один орех, спрятал его в галошу. Второй орех положил под подушку. Третий орех тут же разгрыз...
Вера вошла в комнату, а на елке ни одного ореха нет, одни бумажки серебряные валяются на полу.
Вера закричала на Рыжика:
— Ты что наделал, ты не дикий зверь, а домашний, ручной! Рыжик не бегал больше по столу, не катался на двери, не разжимал у Веры кулак. Он с утра до вечера запасался. Увидит кусок хлеба — схватит, увидит семечки — набьет полные щеки и все прячет.
Папа стал надевать пальто — в кармане яблоко и сухарь. Шапку надел — семечки посыпались на пол.
Рыжик и гостям в карманы положил семечки про запас. Никто не знал, зачем Рыжик делает запасы. А потом приехал папин знакомый из сибирской тайги и рассказал, что в тайге не уродились кедровые орешки, и птицы улетели за горные хребты, и белки собрались в несметные стаи и пошли за птицами, и даже голодные медведи не залегли на зиму в берлоги.
Вера посмотрела на Рыжика и сказала:
— Ты не ручной зверь, а дикий!
Только непонятно, как Рыжик узнал, что в тайге голод.
Жулька
Вокруг станции песок, и на песке растут сосны. Дорога здесь круто сворачивает на север, и паровоз всегда неожиданно вылетает из-за холмов.
Поезда ждут дежурные смазчики.
Но раньше всех выходит его встречать собака Жулька. Она сидит на песке и вслушивается. Вот рельсы начинают гудеть, потом постукивать. Жулька отбегает в сторону.
Дежурный смотрит на Жульку. Он покашливает и поправляет красную фуражку, и смазчики звякают крышками масленок.
Если поезд вдет с севера, Жулька прячется: в северных поездах люди едут в отпуск. Моряки с громким хохотом прыгают из вагонов и стараются затащить Жульку к себе. Жульке неудобно: она виляет хвостом, прижимает уши и тихонько рычит.
Жульке очень хочется есть. Вокруг жуют, и вкусно пахнет. Жулька беспокоится — паровоз уже загудел, а ей еще ничего не дали. Часто Жульку завозили так далеко, что домой она бежала целый день.
Она пробегала мимо домиков, где живут стрелочники. Они махали ей на прощанье флажками. Потом за ней погналась большая черная собака. В лесу девочка пасла козу и двух козлят. Козлята играли на рельсах и не слушались девочку. Ведь их может задавить, Жулька показала им зубы и зарычала, а глупая коза хотела боднуть ее.
Но самое страшное было перебежать через мост. Посредине стоял солдат с ружьем. Он охранял мост. Жулька подошла к солдату поближе и стала подлизываться: она поджала хвост и на брюхе подползла к нему. Солдат сердито топнул на нее ногой. И Жулька без оглядки побежала до своей станции.
«Нет, — подумала она, — больше никогда не буду подходить к поезду». Но скоро Жулька все это забыла и снова стала попрошайничать. Однажды ее завезли очень далеко, и обратно она не вернулась.
Геннадий Снегирев
Шифры сокровища Викса
Эта загадка родилась более века назад...
В середине прошлого столетия французские археологи начали раскопки древних кельтских городов Бибракте и Алезии. Бибракте был главным городом одного из крупнейших кельтских племен, а в Алезии когда-то был окружен и пленен воинами Цезаря предводитель всеобщего восстания галлов против Рима — Верцингеторикс, «великий Викс».
Среди многочисленных находок — скульптур, посуды, оружия — археологи нашли и огромное количество монет.
В «Сокровище великого Викса», как назвали археологи эту коллекцию, были монеты и античные и кельтские... На одних монетах застыла лучезарная улыбка солнцеликого Аполлона, на других — легкие колесницы Филиппа Македонского, на третьих — грозный лев. А рядом с этими античными лицами и фигурами — золотые кружочки с изображением взлохмаченных воинов, непонятных чудовищ, странных овалов, квадратов, линий...
И казалось, что между этими монетами не было ничего общего: четкость античности и неистовство «варварства», классическая законченность и буйство фантазии... Казалось, что кельтские чеканщики просто не могли в своих мастерских повторить образы античной классики, а создать что-либо свое не умели. И появились на их монетах вместо красавца Аполлона всклокоченный «варвар», вместо льва — непонятное чудовище...
Так родилась гипотеза о прогрессирующем вырождении кельтского искусства.
Но вот все новые и новые изделия кельтских металлургов попадали в руки исследователей. И постепенно становилось ясно, что «варвары» умели обращаться с металлом ничуть не хуже греческих и римских мастеров, что по своему изяществу многие их изделия не уступают лучшим образцам античности.
Но почему же тогда это мастерство не сказалось на облике монет? Почему чеканщики Северной Европы не могли повторить образцы античности, хотя явно стремились скопировать их?
Пути к решению этой загадки начали открываться лишь в наше время.
...В ту давнюю эпоху торговые и культурные связи между Средиземноморьем и Северной Европой были много оживленнее, чем это предполагали вначале исследователи. Олово и свинец, янтарь и меха, проделав долгий путь с Северного моря, попадали даже в далекий Египет и таинственную Индию. А из полуденных стран в земли гипербореев шли украшения, драгоценные раковины, оружие. И вместе с изделиями ювелиров, ткачей, оружейников путешествовали по тысячекилометровым торговым путям и монеты. И если оружие, куда бы оно ни попадало, оставалось оружием, то монеты уже переставали быть только монетами. Они становились украшениями, какими-то непонятными, таинственными символами, талисманами.
Вначале кельтские чеканщики копировали изображения чужеземных монет, не особенно, правда, заботясь о полном сходстве с оригиналом, а затем, когда жрецы окончательно приспособили эти талисманы к местным вкусам, верованиям и обычаям, античные лица и фигуры исчезли совсем. Именно поэтому златокудрый Аполлон превратился в лохматого галла, легкие кони, македонской колесницы — в непонятных чудовищ...
Но теперь предстояло выяснить, что же изображают эти талисманы, какой смысл вкладывали кельтские жрецы-друиды в эти таинственные изображения и знаки?
Как ни странно, первыми дешифровалъщиками кельтских монет стали... лингвисты, специалисты по ирландским сагам.
«Все суставы, сочленения и свяжи его начинали дрожать. Его ступни и колени выворачивались... все кости смещались и мускулы вздувались, становясь величиной с кулак бойца — Один глаз уходил внутрь так глубоко, что цапля не смогла бы его достать, другой же выкатывался наружу. Рот растягивался до самых ушей, волосы на голове спутывались как ветки терновника. Это отрывок из саги «Угон быков из Куалнге», повествующей о подвигах «кельтского Геракла» Кухулина. На некоторых кельтских монетах можно увидеть неистового кельта именно в том состоянии, которое описывает сага. Саги сообщают также, что Кухулин «приходил в неистовство» во время посвящения в воины, а испытания и упражнения Кухулина во время этого обряда долго были обязательными для кельтских юношей. Таким образом, кельтские монеты с фигурой «неистового» воина как бы рассказывали о подвигах легендарного героя, изображали систему упражнений и испытаний при посвящении в воины, а возможно, и являлись знаком, отличающим прошедших посвящение.
