Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1995 № 04
Род Гарсия-и-Робертсон
На дальнем берегу на живца лучше берёт[2]
Наветренный МатЛежа лицом вниз на поверхности теплой, как кровь, воды, Кафирр видел: у него на глазах безобидное животное превращалось в плотоядное чудище. Еще мгновение назад плавал себе простой донный падальщик, а теперь тело рыбины, насыщаясь соленой водой, раздавалось и вытягивалось. Хвост заострился, превратившись в жесткую, как ножевая сталь, лопасть, челюсти изменили форму, зубы обнажились в злобном хищном оскале. На спину животного наползли темные тени, брюхо же его покрылось трупной белизной. Такое сочетание цветов подражало защитному — в два тона — окрасу, который предпочитали глубоководные хищники. Быстрее забили псевдоконечности, медлительность, обычная для падальщика, сменилась резкими, решительными рывками. Мелкие, жадные до добычи зубы готовы были рвать в клочки все, что ни попадется на пути.
Увидев такой спектакль в исполнении подражалы впервые, Кафирр когда-то так перепугался, что пробкой вылетел из воды.
Да еще больше сотни часов трясся от страха на суше. Только голод пересилил тот страх: кто из подросших детей не ныряет, тот не ест. Теперь же, проведя бессчетные тысячи часов под водой, Кафирр чуть ли не радовался этим внезапным превращениям. Существа безвредные, подражалы умели подделываться под дюжину разных хищников, чтобы самим не попасться в зубы крупным и отпугнуть тех, что поменьше. Наблюдая за подражалой, Кафирр мог определить, какие настоящие хищники ищут поживы в гротах поблизости. Собственно, ни подражалы, ни плотоядные, которых они имитировали, на самом деле рыбами не являлись. Это были хитрые, коварные теплокровные морские животные, передвигавшиеся в воде при помощи похожих на плавники псевдоконечностей. Кафирр понятия не имел, что имена, которыми он называл обитателей моря, были неправильными: он ведь не ихтиолог, а просто дитя Земли, заброшенное на дальний берег, вот и употреблял слова материнского мира, которого сам никогда не видел.
Любой новый запах, едва заметное колебание воды — и сразу подражала начинала меняться. Эта вот услышала или почуяла поднимающегося снизу глубинного дьявола. Глубинные дьяволы никогда не едят себе подобных, так что хорошая маскировка становилась для подражалы надежной защитой.
У Кафирра не было ни защиты, ни маскировки, однако юноша был предупрежден. Погружаться следовало быстро и с делами покончить раньше, чем пожалует настоящий глубинный дьявол. Сильно работая ногами в ластах, ныряльщик резко устремился вниз по прямой к ближайшему гроту. В подводную пещеру, наполненную зловещими тенями, вел проем между корнями, словно отороченный бахромой. Работать быстро — не значило работать по-дурацки. Корни повсюду вокруг были увешаны пуфками — существами похуже глубинного дьявола. Шарами пуфок был забит весь грот, своими пестрыми краснооранжевыми и желтыми иглами они предостерегали всех хищников: держитесь подальше. Пуфок если кто и ел, то изредка. Кафирр раз видел, как один ныряльщик задел пуфку и умер, не добравшись до поверхности. Тело бедняги свело такими чудовищными судорогами, что ему поломало спину, а изо рта кишки повылезали. Если и есть за что помянуть пуфок добрым словом, так только за их смертоносную быстроту. Яд жаловласов растягивает убийство на сотню мучительных часов, а то и побольше: у их жертв хватает времени пожалеть о допущенном промахе.
Кафирр потянул страховочный конец так, чтобы появилась слабина про запас, и вплыл в грот. Со всех сторон его окружали большущие корни, образовавшие извилистый, сумеречный тоннель шириной едва-едва в три метра. Кафирр сомневался, что глубинный дьявол последует за ним сюда. В гроте малейшая промашка приводила охотника или его добычу к роковому соприкосновению с ядовитыми тварями, обитавшими среди корней. Глубинные дьяволы предпочитают рыскать у кромки матов, где отыскивать пищу, может, и труднее, зато безопаснее. А Кафирру приходится работать здесь, внутри, плавая голым среди многоцветных пуфок и синеполосых жаловласов, поскольку по краям все морские самоцветы уже обобрали дочиста.
Пока позволял запас воздуха в легких, Кафирр орудовал своим щупом-прутком, отдирая им морские самоцветы от корней. Когда же желание вдохнуть полной грудью сделалось неодолимым, он перестал набивать мешок, развернулся и стал рывками подниматься по страховке к поверхности.
У входа в грот его поджидал глубинный дьявол. Настоящий. Кафирр с одного взгляда понял, что перед ним истинный хищник: двухсоткилограммовую тушу голодного пожирателя плоти украшал такой же жуткий оскал, какой пловец видел у подражалы, да вот только длинные кинжалы внутреннего ряда белых клыков не под силу было изобразить даже подражале. Коварной смекалки у глубинных дьяволов было не меньше, чем жестокости. Кафирр раз видел, как глубинный дьявол пожирал детеныша морского змея, превосходившего его размерами в несколько раз. Хищник отрывал от ревущего змееныша кусок теплого мяса за куском и, не желая есть остывающий труп, делал все, чтобы не нанести добыче смертельный удар.
А этот глубинный дьявол, разглядев тянувшийся в грот страховочный конец Кафирра, стал преспокойно ждать, когда сам обед к нему выплывет. На какое-то мгновение Кафирр сник, словно рыбешка, попавшая на крючок, — другой конец страховки держала смерть. Потом юноша резко выдохнул, выскользнул из набедренной повязки, оставляя пояс с грузом и мешком на веревке. Голый, в одних только ластах, он нырнул поглубже во мрак грота, отыскивая другой проход, который бы вел на поверхность. Давление кольнуло барабанные перепонки, тени сомкнулись вокруг него. Кислородное голодание давало о себе знать все больше, зрение слабело, все расплывалось перед глазами, руки-ноги наливались свинцом.
Не видя ничего, кроме бледного пятна розоватого света, Кафирр из последних сил рванул вверх. Легкие его готовы были разорваться, когда он в фонтане мелких брызг вырвался на поверхность. Кафирр хватал воздух судорожными, огромными глотками, вымотан он был настолько, что едва мог плыть. Здесь, у кромки Наветренного Мата, в переплетении ветвей, над головой открывались просветы. Кафирр мог оторвать взгляд от зловещей воды и поднять глаза к небу, туда, где над густой растительностью стояли розовые облака. Тонкие извивы молний с треском рвали низ розовой облачности, высвечивая в ней багровые расщелины многокилометровой высоты.
Ухватившись за ветку, Кафирр с трудом вылез из воды, и густой, горячий, влажный воздух тут же согнал с него морскую воду, взамен кожу сразу покрыли бисеринки пота. Кафирр предпочитал воду на несколько градусов прохладнее и не насыщенную статическим электричеством. Он готов был никогда не покидать прохладных объятий океана, если бы не населяли его жаловласы, пуфки, иглоспинки и полчища крупных хищников.
Перенасыщенный влагой воздух имел озоновый привкус. Несколько секунд, пока шел дождь, юноша сидел дрожа и мечтая никогда больше не спускаться под воду. Когда дрожь унялась, он поднялся и стал пробираться по узким мосткам к причалу, где была закреплена его страховка. Зеленые жаброгунчики, тощие гуманоиды с хиленькими плавниками, покрытые мелкой сухой чешуей, проскакивали, толкаясь, мимо него, будто он и не человек вовсе, а так — движущаяся помеха. Жаброгунчики не обращали внимания даже на огромный океан, плескавшийся вокруг их матов, где уж было им заметить юное человеческое существо!
Когда Кафирр еще только подрастал и учился нырять, он страстно хотел быть жаброгунчиком. Иметь такую же зеленую кожу и чешую, никогда не голодать, никогда не погружаться в воду. Нынче все эти ребяческие бредни не для Кафирра. Он родился ныряльщиком, ныряльщиком ему и умереть суждено.
Мать погружала его, новорожденного, в воду и просила море сделать ее сына сильным пловцом. Оба родителя Кафирра были ныряльщиками — обоих смерть нашла под водой. Юноша выучился не обращать на жаброгунчиков внимания, так же как и они на него.
Кафирр дошел до конца мостков и сошел на причал. Здесь всюду царил запах негодного для питья, перламутрово переливающегося океана. Граница соприкосновения воздуха и воды была абсолютно ровная, без ряби, отутюженная многокилометровой атмосферной толщей; парниковый эффект делал воздух горячим, а воду — теплой, как кровь. Путеводитель по Системам утверждал, что воздух этот пригоден для дыхания, только лучше было бы сказать: сносен при дыхании. Экскурсанты делали один-единственный вдох и тут же мчались обратно к доставившим их посадочным аппаратам за фильтрами. Где-то в вышине за розовыми облачными грядами скрывалось хилое красное солнце, которого юноша никогда не видел. Дневная Сторона постоянно обращена к этому невидимому источнику всего живого, так что половина планеты пребывает в красном сумраке, а другая половина — словно огромная, черная, жаркая духовка. Кафирр ни разу в жизни не бывал на Темной Стороне — бед да напастей хватало и на Дневной.
