Журнал «Если» - «Если», 2006 № 02
— Да я понимаю. Не волнуйся, отдыхай. Когда время подойдет, разбужу.
— Разбудит он! А я не нуждаюсь! У меня библио… биологический будильник вот тут. — Азотов приоткрыл один глаз, постучал пальцем по макушке. — С хромо… хронометром на стене секунда в секунду связанный. Но если в четыре сорок две пойдет несуществующий, Лёнька… Если только пойдет! — Он воздел указательный палец, грозно покачал им — и отключился.
Леонид глянул на свою «Омегу», сверился с настенными часами. Вовкины ходики безбожно врали. «Хронометр…» — пробурчал он ехидно, покачал головой и установил стрелки максимально верно. Потом накинул на плечи побелевший от старости боцманский кожушок Азотова и, поманив колбасным огрызком Жулика (одиночества он не терпел), вышел из дома.
Рельсы были покрыты мельчайшими капельками воды. От недавно уложенных шпал резко пахло креозотом. Возле механизма перевода стрелки покачивалась на одной ножке «хохотушка». При взгляде на нее создавалось отчетливое ощущение, что она до чертиков озябла, нахохлилась и съежилась.
— Иди сюда, скотина, — ласково позвал «хохотушку» Леонид. — Иди, согреем теплом живых сердец. Жулик, ты не возражаешь?
Жулик не возражал, против была сама тварь. Она отскочила на десяток метров, издала хриплое «хе-хех-с!» и снова встала на одну ножку.
— Ну и зря, — обиженно сказал Леонид. — Ведро ты ржавое.
«Хохотушка» снесла оскорбление молча. Должно быть, заснула. Леонид потрепал Жулика по холке, заснул руки в карманы кожушка. В одном обнаружилась пачка «Балканской звезды» и зажигалка. Он не курил очень давно, да и раньше всего лишь баловался — но тут почему-то вдруг страстно захотелось глубоко втянуть едкий дым, выпустить из ноздрей две густые струи. Может быть, закашляться…
Он спросил вслух: «А кто мне мешает?», достал сигарету, прикурил. После первой же затяжки начала кружиться голова. Это было не так чтобы очень приятно, но не было и противно. Скорей, забавно.
Леонид медленно посасывал сигарету и размышлял. Судя по всему, думал он, старый мистификатор Азотов разыграл его, как несмышленыша. Ну что такое — эта «хохотушка»? Засунул в списанный семафор ручную ворону, умеющую подражать человеческому смеху, привязал с боков шнурки от ботинок, чтобы казалось — ножки, вот и все чудеса. А Синяя Бригада? Еще того проще. Договорился за пузырь со знакомыми железнодорожниками, пригласил вокзальную шалаву для антуража, налил в фирменную бутылку сто граммов какого-нибудь дешевого молдавского бренди для запаха — и готово. Аттракцион под названием «разыграй товарища» или, положим, «остроумный стрелочник и доверчивый политтехнолог». А сейчас топчись тут как идиот, несуществующий поезд жди. Потом Леонид вспомнил, как ловко загрузил Вовку байкой о новогоднем телевизионном обращении выдуманного президента (которое якобы можно поймать тонкой подстройкой приемника между останкинским и «культурным» ТВ-каналами за пять минут до боя курантов), и на душе потеплело. Неотомщенным не остался!
С тем он и засмолил вторую сигарету… которая оказалась, безусловно, лишней. Голову вмиг обнесло — не успел докурить до половины, — к горлу подступила тошнота, ноги задрожали. Он поспешно опустился на землю, кажется, придавив задремавшего Жулика. Легче не стало. Земля понеслась вкруговую, норовила вывернуться из-под седалища, опрокинуть его — и обязательно лицом вниз. Леонид изо всех сил вцепился руками в рычаг путевой стрелки. Мир кувыркался. Рельсы и шпалы водили вокруг него бешеный хоровод, пробудившаяся «хохотушка» ходила колесом и шумно радовалась, Жулик выл, и только холодный стержень рычага, неколебимый, точно земная ось, оставался на месте.
Леониду показалось, что головокружение тянулось невообразимо долго. Он худо-бедно оклемался, лишь услышав приближающийся крик. Кричал Азотов. Он бежал от избушки каким-то странным зигзагом, бежал до чрезвычайности медленно, на каждом шагу ноги его переплетались, а перед ним тем же зигзагом двигалась ржавая семафорная коробчонка на тонюсеньких ножках. «Та-та-тат-та… Та-та-тат-та…» — стучал внутри коробчонки деревянный молоточек. Наконец Вовка шлепнулся и заорал совсем уж страшно:
— Стрелка! Лёня, перебрось стрелку! Скорый! Четыре сорок две! Несуще…
Окончание его слов заглушил пронзительный рев тепловозного гудка. Леонид судорожно задергал рычаг, который никак не желал поддаваться. Не то роль мировой оси показалась капризной железяке очень уж привлекательной, не то просто Леонид действовал ошибочно — но стрелка так и осталась неподвижной.
Скорый налетел, мощно толкнув холодным влажным воздухом.
Несуществующий поезд более всего походил на гигантский многосоставный гоночный автомобиль тридцатых годов — если, конечно, существовали тогда многосоставные автомобили. «Глазастый», металлически-серебристый, обтекаемый, с многочисленными продольными ребрами жесткости и стеклянным горбом кабины. Вагонов было не больше десятка, все такие же блестящие и «зализанные», как локомотив. Вместо окон тянулся двойной ряд овальных иллюминаторов. Колеса гремели, будто трубный глас апокалипсиса, и уплотнившийся воздух теперь уже не отталкивал, а напротив, затягивал под брюхо экспресса. Леонид заверещал и, как был, на карачках пополз прочь.
Секунда — и поезда не стало. Словно не было никогда. Словно он не существовал.
Пронесло, подумал Леонид.
— Эгей, матрос! — насмешливо окликнул его Азотов. Он успел подняться и отряхивал штаны от белой щебеночной пыли. — Жив?
Леонид посмотрел на него диким взглядом.
— Я, кажется, не перевел стрелку, отец, — сказал он сипло. — Что сейчас будет? Крушение?
— Ничего серьезного, — хладнокровно сказал Азотов. — Он же несуществующий, Лёня.
— Ты уверен? — с надеждой спросил Леонид. Сейчас он больше всего на свете нуждался в подтверждении того, что грохочущего чудовища, минуту назад едва не измолотившего его своими колесами в фарш, действительно не существовало.
— Абсолютно, — без колебаний проговорил Азотов. — Абсолютно уверен.
— Слушай, отец, — сказал Леонид, — у нас там водки не осталось?
* * *— Кому сигналили? — поинтересовался Андрей с плохо замаскированной ехидцей. — Волкам? Тут же на сто километров ни души.
Машинист с помощником переглянулись. Стажер за пять совместных рейсов надоел им хуже керосина. Слава Богу, этот рейс — последний. Потом зануду переведут помощником на пригородную пневматичку, на седьмую дистанцию пути. Пусть перед грибниками поехидничает.
— Я сигналил Обходчику, — сдержанно сказал Семён Владимирович. — «О» — заглавное.
— Мертвому, — очень членораздельно добавил Потапов. — «ЭМ» — тоже.
— Господи, ну перестаньте вы меня разыгрывать, — всплеснул руками Андрей. — То у вас Синяя Бригада какая-то на моторной дрезине, то стрелочники несуществующие. То обходчики мертвые. С заглавной вдобавок. Хорош грузить, а?
Семён Владимирович задумчиво потеребил ус.
— Ладно, — сказал он. — Ладно, пацан, я покажу тебе несуществующего стрелочника. Это, конечно, против правил, каждый сам должен его увидеть, но ты меня просто забодал, понял? Через километр по правую руку будет место. Уткнись лобешником в ветровое и смотри внимательно. Если повезет, увидишь ручную стрелку, которая не обозначена ни на одной схеме. Если очень повезет — то и стрелочника. Только моргай пореже и не крути тыквой.
— Ага, а вы будете за моей спиной ржать, — сказал Андрей, но по-слушался-таки: приник лбом к стеклу и стал смотреть.
Когда завыл гудок, он вздрогнул, но не пошевелился. Затем повернулся и дрожащими губами проговорил:
— Он не смог перевести стрелку. Этот упырь не смог перевести стрелку!
— Что?! — в голос заревели Семён Владимирович и Потапов. — Там же товарняк по встречной!
— Но ведь он несуществующий, — почти плача, прошептал Андрей, — этот стрелочник. Скажите, он ведь действительно не существует? Скажите…
?
Сергей Синякин
Башмачник
У Ашота Кареновича была маленькая мастерская. Прямо на дому.
На обувную фабрику она, разумеется, не тянула, но работа Ашота Кареновича славилась далеко за пределами подмосковного города Сходня. Делал Ашот Каренович и мужскую, и женскую обувь, но немного — ровно столько, чтобы прокормить семью, в которой было шесть человек, да выучить в областном педагогическом институте племянника, который решил почему-то заняться ковроткачеством, а потому и учился на соответствующем факультете. В гости к дяде он приезжал редко, общался с ним посредством телеграмм, которые не баловали Ашота Кареновича разнообразием просьб. Ашот Каренович его понимал. Что хочет молодой и здоровый парень от столицы, что ждет от нее? Развлечений, разумеется. Отказать ему Ашот Каренович никак не мог, парень рос сиротой, и, кроме дяди, у него никого не осталось. Нет, жили какие-то дальние родственники в Армении, но слишком уж далеко была Армения, туда если и посылать телеграммы с просьбами о помощи, все равно они дойдут в искаженном виде и текст будет прочитан следующим образом: «У меня все хорошо, ни в чем не нуждаюсь. Приветы Гагику, Денизе и Тимуру».
