Юрий Беспалов - Людмила Зыкина. На перекрестке наших встреч
На ее даче на Пахре я увидел связку удочек, валявшихся в углу подсобки.
– Что это здесь за удочки валяются? – спрашиваю.
– Не валяются, а лежат, – поправила она меня и продолжила: – Это мои бывшие рыбацкие доспехи… Не могу выкинуть, жаль с ними расстаться, память все-таки.
Ловила она всякую рыбу – окуней, лещей, ершей, линей, но к щукам относилась предвзято, бросая крупные обратно в воду: «Болотиной пахнут».
Когда подружилась с Щедриным и Плисецкой, приобщилась к футболу. Те были почти что фанатами ЦСКА и в свободное время отправлялись на стадион поболеть за любимую команду. Зыкиной импонировало больше «Динамо», ее кумиром был легендарный Лев Яшин. «Если Майя реагировала на каждый промах армейцев порой слишком эмоционально, – вспоминал Родион Щедрин, – то Люся вела себя более сдержанно и была всегда на стороне своих любимцев. Когда «Динамо» проигрывало, говорила убежденно: «Сегодня не наш день, но будет и у нас праздник. Разнесем вашу Красную армию в клочья в следующий раз, вот увидишь»…
Хотя она мало интересовалась спортом, но все же всегда болела «за наших». Бывало, артисты ансамбля «Россия» смотрели по телевизору в гостинице игру сборной страны по хоккею, и она, проходя мимо, непременно спрашивала: «Ну как наши? Выигрывают?». И радовалась победе. Когда я восторгался успехами многократного чемпиона мира в классе королевских гонок «Формула-1» немца Михаэля Шумахера, то она говорила: «Так это же наш человек, Миша Шумахеров». Считала, что все лучшее в мировом спорте – это у нас, наше или заимствовано у наших спортсменов. Хоккей с шайбой был ей ближе по духу – сборная страны радовала победами долгие годы. У нее на даче на стене комнаты одно время красовались две клюшки финских фирм «Титан» и «Коно» с автографами наших чемпионов мира разных лет – подарки сборной страны. Она тщательно снимала с них пыль мягкой тряпочкой. На это ее действо я замечал: «Людмила Георгиевна, автографы покрыты специальным прозрачным лаком, ничего им не будет». «Но пыль все равно на них садится», – отвечала она.
В 1983 году Зыкина с мужем вылетели на гастроли в Канаду. Турне совпало с финальными играми на Кубок Стэнли, и по заказу была сделана клюшка для подарка Уэйну Гретцки, в ту пору «канадцу № 1». Клюшка была выполнена с большим вкусом и мастерством в цветах клуба «Эдмонтон Ойлерс», за который играл знаменитый форвард под номером «99». Подарок упаковали в плотную бумагу, кое-где заклеили. На контроле в Шереметьеве клюшку проносил Гридин. Таможенник попросил развернуть бумагу. Подошла Зыкина с объяснением: «Эта клюшка – подарок Гретцки. Чего ее досматривать? Вы думаете, она золотая?». Но таможенник оказался страстным хоккейным болельщиком и попросил развернуть бумагу и посмотреть на клюшку просто из любопытства. «Какая красотища!» – обалдел он от увиденного и вернул клюшку Зыкиной. Она потребовала, чтобы клюшку вновь хорошенько упаковали, что и было сделано с величайшей расторопностью и качеством.
Клюшку в Канаде отдали чиновнику посольства для передачи Гретцки. Дальнейшая судьба ее мне не известна. Но когда на пресс-конференции Зыкина сказала, что привезла клюшку в подарок знаменитому хоккеисту, журналисты обступили ее со всех сторон и долго не отпускали, задавая множество самых разных вопросов.
– Шуму с этой клюшкой было столько, – говорила по возвращении домой певица, – что можно было и не петь в Монреале. Она затмила все, только о ней и говорили всюду. Как же там любят хоккей!
Когда узнала, что какой-то болельщик поставил на месте гибели Валерия Харламова памятник знаменитому форварду сборной страны и ЦСКА, стала расспрашивать меня, что он из себя представляет. Я рассказал все, что знал о памятнике.
– Какой же молодец! – восторгалась певица. – Один из всей страны на свои деньги взял и поставил памятник. Вот это болельщик! Да ему самому за такое уважение к великому хоккеисту можно памятник поставить.
«Сколько раз мне предлагали фантастические условия в Канаде, США, Австралии! А почему я должна была уехать? Я не могу жить в другой стране. Даже две недели на гастролях не выдерживаю – скучаю. Потом у меня начинается такая ностальгия, что просто не могу… Где бы человек не находился, сердцем своим, он всегда с Родиной». (Людмила Зыкина)
Глава VI
Портрет. – На концерте «рок-музыкантов». – Об эстраде. – Сомнения певицы. – Двойник. – Баянисты и Черномырдин. – Сюрприз в Ташкенте. – Совет Моисеева. – Наряды. – Меломан из Воронежа. – Пожар в Мельбурне
На одной из встреч Зыкиной с Е. Фурцевой министр культуры предложила ей:
– Почему бы вам, Люда, не заказать портрет. У нас много художников-портретистов, и любой из них мог бы запечатлеть вашу внешность… Подумайте.
– На моих рекламных фотографиях моя внешность меня вполне устраивает, – ответила певица.
– Ну смотрите, смотрите. Вам виднее.
И вот однажды приехавший к Зыкиной по делам конферансье Б. Брунов, увидев неказистый портрет Зыкиной, стоявший у нее в кабинете, обратился ко мне:
– Вот вы, пресса, что можете сказать об этом творении?
– Скорее всего, это работа непрофессионала. Зыкина – я уверен – даже в противогазе выглядела бы лучше, чем изображена здесь.
– Люся, твой помощник недалек от моих художественных впечатлений. Позвони Шилову, давай я наберу номер телефона, хочешь, сам поговорю от твоего имени. Напишет портрет, не откажет. И твое одухотворенное лицо будет запечатлено на век рукой хорошего мастера. Ты в Большом театре давно не была?
– Признаться, давно.
– Сейчас там в Белом зале экспозиция картин какого-то Прика. Портреты всех известных артистов Большого театра. Посмотри, будет свободная минута-другая.
– Юраш, – обращается Зыкина ко мне. – Ты слышал о Прике что-нибудь? Что за художник? Откуда он?
– Валерий Прик из Одессы. В 1976 году была персональная выставка в ЦДРИ, посвященная 200-летию Большого театра, выставлялся в МГУ, в Центральном доме журналиста. Пишет маслом, портреты большие, примерно 100 на 80. Судить о творчестве не берусь, но он действительно написал портреты всех без исключения артистов оперы и балета Большого. Часть из них хранится в музее театра, при желании можно посмотреть.
– Может, мне Илюше (Илье Глазунову) позвонить? Мы с ним почти близнецы-двойняшки, родились в один день. Уж он-то напишет портрет. Сколько он их написал за жизнь, да каких! Даже Папа остался доволен. (Глава католического мира Папа Иоанн Павел II был действительно доволен своим портретом, написанным Глазуновым в очень короткий срок, о чем писали итальянские газеты. – Ю.Б.)
Выбрав свободный от концертов и репетиций день, Зыкина с мужем отправились в Большой театр, а через несколько дней посетили галерею Шилова. Через некоторое время спрашиваю Гридина:
– Как решили с портретом Людмилы Георгиевны?
– Да никак. Я заранее знал, что ничего путного из наших вояжей в Большой и к Шилову не получится. Угодить Людмиле Георгиевне трудно, а бывает и невозможно. То, что ей казалось хорошим утром, станет плохим вечером. И наоборот.
Через пару дней задаю тот же вопрос Зыкиной.
– Ты знаешь, в Большом театре некоторые работы меня просто озадачили. Например, портрет Лены Образцовой. Не увидела в нем ничего. Должна же быть в портрете определенная изюминка, выраженная кистью художника, индивидуальность человека, какие-то черты личности. Я ничего этого не увидела. Портрет Сергея Яковлевича Лемешева у Шилова я тоже забраковала. Артист таким упитанным никогда не был. Ира Архипова от своего портрета работы Прика тоже не в большом восторге. Да и потом, чтобы написать портрет, надо позировать и, возможно, проводить не один сеанс. А у меня, как знаешь, времени свободного почти нет. Ты как-то цитировал какого-то философа (А. Шопенгауэра), дословно не помню, но смысл такой: чтобы запечатлеть хорошенько внешность или лицо человека, надо наблюдать его, когда он сидит одиноко, предоставленный самому себе. У меня как-то в памяти это отложилось, я подумала, что не стоит тратить время зря. И «сидеть одиноко» у меня вряд ли получится.
* * *Осенью 1988 года по инициативе Гридина Зыкина с мужем отправилась на концерт групп «металлического» рока в Дворце культуры Перовского района Москвы. Поскольку я никогда не общался с ней относительно «металлических» рок-групп и эстрадных ансамблей, имеющих ярко выраженное творческое лицо, – «Браво», «Аквариум», «Диалог» и другие – спросил на другой день о ее впечатлениях от концерта.
– Впечатление? Сногсшибательное. После первых аккордов группы «Шах» публика в кожаных безрукавках, браслетах, металлических цепях, намотанных по всему телу, вскочила на кресла, вытягивая вперед руки и вопя: «Металл!!!». Потом началось соревнование зала и сцены: кто кого? С одной стороны – электродецибелы, с другой стороны – истошные ругательства не без мата, взвизги. Тексты песен ничего общего с искусством не имели: со сцены на дурном английском языке звучали сентенции типа «Я тебя люблю, я тебя убью!». «Шаха» сменила группа «99 %». Солист с быстротой карманника выскочил на сцену и швырнул микрофонную стойку в публику. Вначале началась борьба за обладание ею, перешедшая в рукопашную поклонников обеих групп. Странно было слышать русскую речь, казалось, что ты где-нибудь в Чикаго. В зале бушевала энергия молодых, которым, по правде говоря, думаю, было наплевать на весь этот «металлизм», требовалось лишь самовыражение, всплеск своих кипучих сил. Им, конечно, далеко до Элтона Джона, группы «Юрай хип», «Дип перпл»…
