Юрий Беспалов - Людмила Зыкина. На перекрестке наших встреч
Были ли у него неудачи? История умалчивает. Но все же в самом начале пути случались. Лет тридцать назад мы – Ростропович, Щедрин и я – возвращались домой поездом из Нижнего Новгорода, где выступали с концертами. Музыкант тогда уже приобрел широкую известность, и все его хвалили.
– Слав, вот ты такой-сякой образцово-талантливый. Неужели у тебя не было никаких просчетов, ошибок, все шло так гладко, скоро?
– Ну как же, всякое бывало. В 19 лет мне досталось «на орехи» от «Вечерней Москвы» за исполнение сюиты Баха. Не сумел передать глубокую жизненность баховских мыслей. Упрекала меня газета и за невыразительное исполнение концерта Сергея Прокофьева. Пятилетки качества тогда еще в природе не существовало, однако написали, что «качество исполнения оставляет желать лучшего». Так что было, все было.
Мстислав Леопольдович Ростропович (1927–2007) – советский и российский виолончелист, пианист и дирижер, общественный деятель, защитник прав человека и духовной свободы, педагог. Народный артист СССР (1966)
– Было редко, – вмешался Щедрин. – Его все больше обзывали. То гением, то чемпионом мира по виолончели, то феноменом и даже чертом.
– Дьяволом, – поправил виолончелист Родиона. – Говард Таумбмэн в «Нью-Йорк таймс» написал: «Ростропович играл, как дьявол». (Делаю маленькое отступление. В начале моих гастролей в Токио – Ростропович только что улетел, закончив тур в Японии, – на моей пресс-конференции журналисты вспоминали русского «колосса виолончели». Один из них, коверкающий русские слова, восторгался больше всех: «О! Ростропович! Америка, русский музыканта супер серт!». «Что за «серт»?» – не могла я взять в толк. И только в отеле вспомнила: «Так ведь это «черт», «дьявол» – японец имел в виду именно это высказывание нью-йоркской газеты).
Весной 1972 года Ростропович вместе с А. Сахаровым, А. Галичем, Е. Боннэр, В. Некрасовым, В. Кавериным и другими видными деятелями культуры подписал два обращения в Верховный Совет СССР: об амнистии политических заключенных и об отмене смертной казни. В письме говорилось: «Свобода убеждений, обсуждения и защиты своих мнений – неотъемлемое право каждого. Вместе с тем эта свобода – залог жизнеспособности общества».
Такого поворота власти тем более стерпеть не могли, и тут же последовали контрмеры: Ростроповича попросили покинуть Большой театр, в репертуаре которого значились оперы «Евгений Онегин» и «Война и мир» под его управлением. Он помчался к Е. Фурцевой, не раз высказывавшей ему свое расположение, устроил скандал. Фурцева предупредила, что его лишат зарубежных гастролей. Он ответил что-то вроде: «А я и не знал, что выступать на родине – это наказание». К слову сказать, оказавшись в марте 1971 года на гастролях в Магадане, музыкант не отказал себе в удовольствии послать телеграмму Екатерине Алексеевне: «Поздравляю женским днем. Ростропович из Магадана. Подготовил себе место жительства».
Ведавший зарубежными контрактами Госконцерт стал сообщать о мнимой болезни Ростроповича – о зарубежных гастролях музыкант уже не думал. Получили указание не приглашать Ростроповича столичные оркестры, городские и областные филармонии Союза. Телефон в квартире молчал, с Ростроповичем теперь общались лишь друзья. Подоспела еще одна беда – умерла мама, Софья Николаевна, безумно любившая сына. Из консерватории Ростроповича не увольняли, но делали вид, что такое может произойти в любой момент. Стала прогрессировать депрессия, и утешение он начал искать в водке. Я не знаю, какие мысли одолевали музыканта в то время, но, видимо, решение направить коротенькое письмо Л. Брежневу с просьбой о командировке за рубеж на два года было принято на семейном совете. Получив неутешительный ответ, Ростропович вскоре эмигрировал в Англию.
– После моего изгнания, – вспоминал музыкант, – никто из композиторов не двинулся, не шелохнулся в мою сторону. Первым, кто нарушил «заговор молчания» и прислал мне свою «Стихиру», был Щедрин. Это был гражданский подвиг – по тем временам (пьеса «Стихира» была написана Родионом к 1000-летию Крещения Руси и посвящалась М. Ростроповичу).
Америка, собиравшая таланты со всего мира, не стала медлить. Зная тягу Ростроповича к дирижированию, ему предложили художественное руководство в нескольких оркестрах. Он выбрал вашингтонский. В 1978 году я была свидетелем сенсации – музыканты Национального симфонического оркестра США забастовали. «Белые воротнички и фраки – музыканты Национального симфонического оркестра всегда выдерживают стиль, даже когда образуют пикеты, – отмечал американский журнал «Тайм». – Самой высокой ноты забастовка, начавшаяся за четыре дня до открытия концертного сезона, достигла, когда к манифестантам присоединился дирижер оркестра Мстислав Ростропович, продемонстрировавший невиданную солидарность с музыкантами. Отвечая полиции, потребовавшей, чтобы бастующие освободили пространство перед входом в Кеннеди-центр, Ростропович был безукоризненно вежлив. «Даже в моей стране, – сказал он, – меня никогда не пытались посадить в тюрьму».
Сколько лет знаю артиста, ему всегда претили однообразие, чрезмерная усидчивость.
– У него в одном примечательном месте человеческого тела торчит гвоздь, и поэтому он не может сидеть сиднем на одном и том же месте, – утверждал Огнивцев, когда речь заходила о Ростроповиче. – Ему все время куда-то надо бежать, спешить, ехать. Он ни за что не откажется от того, что его страшно интересует или волнует. (Огнивцев был большим другом виолончелиста, и эта дружба продолжалась десятилетия, вплоть до отъезда музыканта из страны. Именно Александр Павлович способствовал близкому знакомству Ростроповича с Вишневской на фестивале искусств «Пражская весна» в мае 1955 года, куда он приехал вместе с ней, начинающей певицей оперной труппы Большого театра. Кстати, придя в театр, Вишневская в любое время находила в певце понимание и поддержку, с удовольствием пела с ним в спектаклях).
«Мне всегда было трудно разложить жизнь по общественным, политическим и музыкальным полочкам, – заметил Ростропович как-то. – Я просто испытываю внутреннюю потребность что-то делать. Внутри меня происходит нечто вроде взрыва». Примечательно, что взрыв этот не поддается никаким прогнозам и предположениям. И я нисколько не удивилась, когда услышала, что музыкант отважился продирижировать оперой «Жизнь с идиотом», где герои прямо на сцене мочатся, испражняются, матерятся.
В апреле 1996 года ему вдруг приспичило спасать леса Америки. Узнал, что Элтон Джон, Стинг, Дайана Росс, Дон Хэнли и другие звезды эстрады дают в «Карнеги-холл» в Нью-Йорке благотворительный концерт, вырученные средства от которого пойдут в Фонд спасения лесов. Помчался туда.
Японский император, увлекающийся виолончелью, пригласил артиста в свою резиденцию, и Ростропович был единственным музыкантом, которому довелось играть дуэтом с правителем Страны восходящего солнца.
В кругу друзей и единомышленников Ростропович мог блеснуть эрудицией, поспорить, рассказать, например, байку о своих собаках, одна из которых по кличке Муха справила у него за пазухой большую нужду, а ее дочурка – малую, пока он их тайно провозил в «Боинге».
Помню торжество во Владимире, куда я приехала на премьеру «Поэтории» Р. Щедрина. Чтобы отметить успех предприятия, местные власти после концерта устроили прием. Компания подобралась знатная – Плисецкая, Щедрин, Ростропович, Вознесенский, Рождественский, звезды оркестра. Тосты следовали один за другим, и Ростропович, приняв на грудь две бутылки «Пшеничной», как заметил один из оркестрантов, «держался вполне лояльно по отношению ко всем присутствующим» и сыпал анекдотами, вставлял словечки не для дамских ушей. Замечу, что с водкой у музыканта отношения давнишние, хотя я никогда не видела артиста пьяным.
Когда я вспоминаю о встречах с Ростроповичем, всегда думаю вот о чем: общался он за границей со множеством выдающихся личностей современности – от президентов до великих артистов. Знаменитости разного ранга искали знакомства с ним. При всем ослепительном фейерверке кажущегося счастья артист оставался одиноким человеком – настоящие друзья оказались по другую сторону границы. «Мне не хватает их каждую секунду», – говорил музыкант. Вот почему после почти 16 лет изгнания, едва вступив на родную землю в аэропорту «Шереметьево», Ростропович заявил встречавшим: «Сначала я еду на Новодевичье кладбище…». Поехал, чтобы поклониться праху матери, великих соотечественников – Шостаковича, Прокофьева, Ойстраха, Гилельса, Огнивцева… Он никогда и ни перед кем не скрывал, что его всегда тянуло в Россию. Вдали от родины и рядом с ней, на разных материках и меридианах он всегда представлял русский народ и его искусство».
Думала ли певица в тот момент, когда эта речь записывалась на мой диктофон, что Новодевичье кладбище – жребий, предстоящий и ей вслед за Ростроповичем, что могилы их напротив друг друга разделит лишь неширокая аллея, на которой будут толпиться ее поклонники…