Виталий Калгин - Виктор Цой. Последний герой современного мифа
В 2007 году писательница Марина Струкова написала любопытный текст, который мне очень хочется тут привести. Его простые, искренние слова несут в себе глубокий смысл…
Страна романтиков
Знакомые упрекают тем, что в Санкт-Петербурге для меня существует только одна достопримечательность – Богословское кладбище. Там на Братской дорожке стоит строгий черный монумент с надписью: «Виктор Цой».
Благодаря Цою многие из моих сверстников состоялись как личность и выжили в эпоху перемен, потому что в его песнях мы действительно находили ответы на вопросы о смысле жизни, под их влиянием делали нравственный выбор, – абсолютно разные молодые люди, потому что его песни не навязывали никаких политических взглядов, не апеллировали ни к одной из религий, а лишь воспитывали сильную, независимую личность, декларируя самоутверждение, мужание молодого человека вопреки любым катаклизмам, равнодушию окружающих, судьбе.
Никогда ничто не влияло на меня так сильно, как русский рок. Как многие мои сверстники в 90-е, я слушала Шевчука, Башлачева, Бутусова, Янку, известных и малоизвестных рок-музыкантов, ленинградских, московских, сибирских. Уважала, как поэта, Башлачева с его по-русски трагическим «Временем колокольчиков», яростного мятежника Кинчева, но вот все их кассеты забыты дома, стерты, потеряны. И только альбомы Цоя покупаю снова. Через много лет после гибели Виктора его песни так же актуальны, а наша деградировавшая рок-сцена не может явить столь же яркого и сильного автора. Постоянство среди перемен. Искренность среди лжи и зауми современного искусства. Прогулка романтика по грязи двадцатого века, романтика, не отрекшегося от идеализма, благородства, честности. Тоску по осмысленной, яркой жизни он призывал воплощать в действие по законам совести.
У Цоя много песен, где упоминается война. Эта война абстрактна, если попытаться подойти к расшифровке ее философии с точки зрения примитивного противостояния красных и белых, правых и левых, потому что она неизмеримо выше примитивных схваток между стаями под пестрыми флагами. Его Война – это борьба за собственную душу с миром, охваченным тьмой, спасение ее от растворения в болоте обывательского безразличия к вечным истинам. «Между Землей и Небом – война», «Весь мир идет на меня войной», «Война – дело молодых, лекарство против морщин». «Спокойная ночь» – про тех, кто спит, и тех, кто отправляется в путь, чтобы спасти этих спящих. «Белые дни», где «мне нужно только несколько слов и место для шага вперед». «Ты должен быть сильным, ты должен сказать: „Руки прочь, прочь от меня“, ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть? Что будут стоить тысячи слов, когда важна будет крепость руки?..» Так понятие войны стало раскрываться для меня как многогранное, неисчерпаемое и прекрасное испытание человека на прочность, искренность, верность идеалам; война – как храм героев, меняющих мир. Даже одного героя. Воинствующий индивидуализм человека, разочарованного в окружающей действительности, готового изменять ее, несмотря на непонимание и осуждение «маленьких» людей. «У меня есть братья, но нет родных», «оставь меня в покое – не тронь мою душу». «А те, кто слаб, живут из запоя в запой, кричат: „Нам не дали петь!“, кричат: „Попробуй тут спой!“… Мы идем, мы сильны и бодры, замерзшие пальцы ломают спички, от которых зажгутся костры. Попробуй спеть вместе со мной! Вставай рядом со мной». Пусть могилы других поэтов посещают официальные делегации с пафосными речами, государство устанавливает им монументы, славой Цоя наделил народ, российская молодежь – не указ чиновника из Минкульта или литературные критики.
«Много народа приходит к Цою?» – спрашиваю у работницы церкви на Богословском. «О, много. Взрослые ненадолго появляются, бывает, на машинах приезжают, положат цветы, постоят у памятника. А подростки часов с четырех сидят до ночи». «Цой жив!» – говорят ребята. Для них он действительно присутствует здесь и сейчас. Подходя к памятнику, они прикасаются к надгробию, здороваются с Виктором, уходя, прощаются. Я на Богословском была свидетелем того, как парень, по словам его друзей совершивший какой-то проступок, подойдя к могиле, извинился перед Цоем; если они ссорятся, то выходят выяснять отношения за ограду. Когда нам плохо, мы слушаем «КИНО»… Меня тронула одна заметка о том, как одиннадцатилетняя девочка Ася сбежала буквально из вагона, увозившего экскурсионную группу школьников обратно в Грозный. Девочка из далекой, разрушенной войной республики хотела увидеть могилу кумира. Без копейки денег, десять часов ребенок блуждал по чужому городу, и все-таки она вышла на Богословское. К сожалению, побыть там ей не позволили милиционеры, спешившие возвратить беглянку под опеку учительницы. Пусть этой девочке песни Виктора помогут так же, как помогли нам. Разве кому-то еще можно так верить в этом государстве – продажным политикам различных направлений, журналистам с их культом гламура, адептам сект? Эх, русский рок, пропадающий пропадом, где твои новые герои – свободные, сильные, не подконтрольные никому? Константин Кинчев, последняя настоящая рок-звезда из выживших, поставил своих поклонников перед выбором: или вы принимаете мои новые взгляды, или не слушайте. «Я не червонец, чтобы нравиться всем». Кинчев теперь только для православных патриотов, но молодежь не только из них состоит. Кажется, могла бы заинтересовать метаморфоза, произошедшая с одним из уважаемых авторов, но его песни так похожи на статьи из патриотической прессы, что нет в них ничего нового, лучше газету почитать. Нужен русскому року размах вселенских и всечеловеческих смыслов, а не «красный уголок» какой-нибудь идеологии. Поклонники Цоя взрослеют, но верят ему так же, как верили в юности. В вахтовом журнале кочегарки, где работал Виктор, кто-то из ребят написал: «Давайте скорей его забудем, чтобы он снова вернулся» – давайте снова заблудимся, отчаемся, изверимся, и тогда небо сжалится. «Отдай нам Витю, Бог!» Им и мне кажется – страна была бы другой, если бы не погиб ее певец.
…Темнеет, замерцали огни рекламы над домами, по серой улице идут серые, усталые люди. На кладбище вырубили аллею под новые захоронения – земля дорожает. Перед монументом глинистая грязь в машинных колеях, а на скамейке снова сидят подростки, преданные всеми – преданные кумиру, и звучат юные голоса под гитару:
Есть чем платить,
но я не хочу победы любой ценой,
я никому не хочу ставить ногу на грудь,
я хотел бы остаться с тобой,
просто остаться с тобой,
но высокая в небе звезда
зовет меня в путь…
Россия остается страной романтиков.
Марина Струкова. 2007 г.О памятниках и памятных местах
Несмотря на то что после гибели Цоя прошло уже 20 лет, люди его помнят. Он по-настоящему народный музыкант, его песни поют во дворах, а лаконичные надписи «Цой жив» и по сей день украшают подъезды. Цитаты из его песен пошли в народ, а политики и бизнесмены используют их в своих рекламных акциях и агитационных кампаниях. По количеству поклонников в молодежной социальной сети «ВКонтакте» Цой едва ли уступает модным сегодня среди подрастающего поколения звездам русского уличного рэпа.
Во множестве городов есть спонтанно возникшие народные знаки памяти и уважения – всевозможные «стены Цоя». Первой такой стеной стала стена на Старом Арбате в Москве. Что уж говорить о родном городе Виктора Санкт-Петербурге, где есть легендарная котельная «Камчатка» с мемориальной доской, и БК, где на даты собираются толпы фанатов. Есть небольшая скульптура на месте гибели Цоя в Латвии, и там тоже собираются поклонники.
Есть также памятники в Барнауле, группе «КИНО» в Морском, неоднократно пытались, но так и не смогли поставить памятник в Москве, и до сих пор в процессе сбора средств проект памятника Цою в Питере. Казалось бы, зачем Цою в Питере еще и памятник, когда там и так полно мест, связанных с ним? Но основная причина, по утверждению инициаторов и сторонников проекта, – мнение родителей Виктора, которые считали, что памятник перетянет молодежь от БК, чтобы там стало спокойнее.
Однако, во-первых, подобные надежды вряд ли оправдаются. А во-вторых, мнение родителей – это одно, а мнение их сына – совсем другое. И те, кто больше разделяет мнение самого Виктора, такую идею не оченъ-то одобряют.
Корр.: Как отнесетесь к тому, если на вашей кочегарке прикрепят мраморную памятную доску: «Здесь жил и работал Цой»?
В. Цой: Надеюсь, что этого не произойдет. Если же произойдет, то спокойно, так же, как отношусь к славе.[1039]
Когда приводишь сторонникам идеи памятника эти слова, то в ответ обычно следует аргументация, что никто из адекватных людей не сказал бы, что хочет себе памятник, и не стоит прислушиваться к словам Цоя. Но здесь важна причина реакции «любого адекватного человека» – то, что памятники ассоциируются с косностью и помпезностью, с официозом, а также со смертью, ведь их возводят обычно, только когда человек умер. Для некоторых близких и поклонников Цоя он психологически еще жив как личность, еще довольно-таки ярок его образ в памяти.
