Виталий Калгин - Виктор Цой. Последний герой современного мифа
К примеру, певица Мара считает, что в песнях Цоя была такая сила и такая мощь, такой посыл двигаться вперед, что это чувствовали даже дети. По ее мнению, Цой – проводник великой солнечной космической энергии. Проводник всех солнечных, не лунно-солнечных и не лунных, а именно всех солнечных религий. И человек такого масштаба имеет определенное время воплощения на Земле в своей оболочке. Сколько было отмерено ему вдохов и выдохов, столько их и должно было быть. То есть, в понимании Мары, Цой – это человек, но все, что он нес, это соединение двух миров – земного и небесного.
На первый взгляд кажется, что «возвеличивание» меньше вредит репутации Цоя, чем попытки облить его грязью. Но это не так. Ведь, в соответствии с расхожим утверждением: «Каков поп, таков и приход», о звезде судят по ее поклонникам. А если поклонники смотрятся как юродивые, то обыватель по ним будет судить и о предмете их обожания. В результате многие цоененавистники и интернет-тролли ненавидят не реального Цоя (чтобы что-то ненавидеть, нужно знать), а его отображение. Их раздражает (или веселит) излишняя шумиха вокруг его имени и излишняя категоричность фанатов, за которую они всегда цепляются, чтобы спровоцировать неадекватную реакцию людей, твердо уверенных в своей правоте. Чем большая шумиха вокруг имени, тем больше дискуссий, тянущихся месяцами, желтых статей в прессе и презрительных насмешек в адрес «психованных фанатов». Цой этого явно не хотел. И поклонники сделали ему медвежью услугу своими гипертрофированными восторгами.
Вместе с тем процесс «канонизации» Цоя исторически объективен и неизбежен, хотя людям, которые хотят его воспринимать как человека, может быть, и больно это видеть. Цой стал мифом, а для возникновения мифа необходима жертва. Он погиб и стал недосягаем. Кто-то однажды сказал, что бывшие соратники Цоя – Гребенщиков и Кинчев – благополучно состарились и уступили дорогу молодым. А лидер группы «КИНО» останется молодым навсегда, и кто знает, может быть, через тысячу лет его песни будут называть, ну например, евангелием русского рока…
Время признало в Цое своего героя, хотя, конечно, всякие попытки назвать его пророком выглядят полной ерундой. Цой просто любил петь песни.
Посвящается Виктору Цою…
21.06.62-5.08.90. Мало кто из настоящих поклонников рок-музыки не скажет, что это за даты. Ответят наверняка все, но только каждый по-разному: кто-то с улыбкой, кто-то с грустью, а кто-то со слезами на глазах.
Может быть, и не стоит об этом писать, а может быть, и стоит. Обо всем этом как-то трудно говорить. Такого количества горя не было никогда. Кому-то до некоторых пор казалось, что еще не все потеряно, но теперь все горизонты закрылись, понимаете?
Конечно, я знаю – смерти нет, но все равно очень больно. Поэтому я радуюсь в тихом помешательстве, когда слышу любимый голос. Ведь голос – это все-таки бесконечно много. Миллионы часов, которые никто не сможет отнять… А в смерть я не верю. Он жив, потому что еще живы мы. Хотя, скорее всего, мы живы им. Вот уже две недели идет дождь. А его голос – мое единственное убежище. Это маленький дом в ночи.
Наш дом. Общий. Уже давно живется мимо. А дальше что? Ведь только благодаря ему где-то кто-то еще не умер, окончательно не сошел с ума, не погиб в пьяной драке, не повесился на собственном шарфе… Вот идут, идут дни, а легче не становится. И я боюсь, что отдадут, так сказать, память и успокоятся. И не хочется ограничиться номером счета. Мы все по разным городам, но все мы в одном доме. Он странный, этот дом. Он кривой и с ржавыми водосточными трубами. И с подворотней. Наверное, по ночам в ней горит свет. А может быть, и не горит. А может, подворотни там вообще нет. Просто за окнами дома идет дождь… Прощай, дорогой…[1038]
19.08.1990.
Без подписи.
В этом году мне тоже показалось, что многие пришли на Богословку не ради того, чтобы почтить память Цоя, побыть рядом с ним, а просто чтобы выпить, потуситъ. Некоторые напивались до такой степени, что не могли встать, вели себя так, будто они не находятся в очень дорогом им месте, где и следовало бы вести себя соответственно. Поэтому я всегда был рад, что родители Вити приходили с каждым годом все раньше и раньше и не видели этого бардака. На их месте мне было бы противно видеть все это. Как могут люди, которые уважают Цоя, ругаться и драться у его могилы??? Я этого не пойму никогда.
Вот уже 30 декабря 2011 года. За окном снег, холод. А в комнате на стене висит фотография. Его фотография. И от его взгляда становится теплее в самые жуткие морозные дни. Что-то сейчас в Питере, на Богословке? Как там? Наверное, там тоже идет снег, а может быть, наоборот – светит солнце, от которого становится теплее на душе, и кажется, что еще не все потеряно и что все еще можно вернуть. Хотя бы не навсегда, а на несколько минут… Кто знает? И знает ли??? Да и важно ли знать ответ? Может быть, да, а может быть, и нет. Теперь уже все равно. Но когда завтра в полночь послышатся шаги входящих в новый год, его шаги присоединятся к шагам всех тех, кто и сегодня с его группой крови на рукаве. С Новым годом, Виктор.
Стихи Наталии Максимец
«Виктор Цой» – молитва лихих времен,
не осталось Богу иных имен.
На заборах Родины вкривь и вкось
нам чертить в отчаяньи довелось,
утверждая новый высокий миф:
«Цой – жив!»
И в душе, наверно, решил любой,
начиная с миром неравный бой
за любовь, свободу или успех:
«Виктор Цой, с тобой я сильнее всех».
И врубил на полную громкость рок,
повышая свой болевой порог…
Сколько каждый выкурил сигарет,
сколько пленок выдрали из кассет
наши магнитофоны, начав сдавать.
Сколько раз нас вынудил воевать,
сколько нервов вымотал век лжецов.
Цой, спасибо, что воспитал бойцов.
Неудачи делали нас сильней,
и любая дрянь окаянных дней
разбивалась, как о гранитный риф:
«Цой – жив!»
А вдруг ты, Витя, видишь нас оттуда,
где все понятно, просто и светло?
Мы не святые, наша жизнь не чудо,
сражаются в душе добро и зло.
Слова – просты, наивно восхищенье,
и много приземленного в судьбе.
Быть может, мы должны просить прощенья
за все, что в нас не нравится тебе?
Не гении, не боги, не пророки,
а за героем тщимся вслед идти…
А вдруг ты, Витя, эти наши строки
читаешь на Стене или в Сети?
Но за тебя испили б смерти чашу,
чтоб нас швырнуло на асфальт в крови…
Ответишь, понимая чувства наши,
ведь мы – твои в печали и любви:
«Наверное, какая-то ошибка,
так о любом сказали бы певце…»
Застенчивая, добрая улыбка
блеснет на смуглом замкнутом лице.
Открытое небу, векам и ветрам,
всем русским дорогам,
для нас Богословское кладбище – храм
с единственным Богом.
Когда предавали удача и страсть,
и ближний, и дальний,
на помощь мы звали, как высшую власть,
Ваш голос печальный.
Пусть пресса продажная сплетнями «жжет»,
врет радиодиктор,
достаточно нам и того, что не лжет
один только Виктор.
В попутчики к новым вождям и рабам
не рвемся, не светим,
Мы преданы всеми.
Мы преданы Вам –
и счастливы этим.
Не погиб, не убит в бою, журналисты не «достают».
У него гастроли в раю, а нам – билетов не продают!
У него гастроли в раю, где проходят века – за час.
Он вернется в страну свою, но уже не застанет нас.
Весть поразила остро, вдруг –
Погиб… Быть не может, ложь!!!
Сначала – короткий вскрик и испуг,
А после – печаль и дрожь.
Авария… Ехал в машине домой…
Безжалостны строки газет.
Столкнулся «икарус» с легковой –
И нет его, нет его. НЕТ!!!
Газета «Сейшен» (Курск, 1991 год). Авторы Светлана Мезенцева и Марина Мануковская. Фото из архива Марины Гребенвковой
Ему 28 лишь было лет,
И песня оборвалась.
И нет его, нет… Неужели нет?
У смерти крепкая власть.
Смерть выбирает, по-моему, тех,
Кто молод, талантлив, смел.
Признанье нашел кто, любовь и успех,
Кто жить необычно умел.
Гитара осталась навек сиротой,
Ушел – и назад не жди.
Мечта навсегда осталась мечтой,
А в окна стучат дожди.
Он мчит по трассе. Сон свалил его.
«Москвич» стрелою бешеной несется.
Он спит, во сне не видя ничего,
Не знает он, что больше не проснется.
Что сделать мне? Его не удержать…
Он мчится, не оглядываясь, в вечность.
И боль пронзает, как удар ножа, –
Что впереди? Лишь мрак и бесконечность.
И крик теснится в горле. Время, стой!
Не надо дальше, я прошу, не надо!!!
Скажите мне, скажите: «Он живой,
Он просто спит под шепот звездопада».
У вечности застыл он на краю,
И, как всегда, был горд, не обернулся.
Он только песню не допел свою,
Уснул – и навсегда. И не проснулся.
Он оживет в гитарах и сердцах…
И будет с нами. Может быть, незримо.
Но мне теперь сжимает душу страх,
Когда «москвич» стрелой несется мимо.
В 2007 году писательница Марина Струкова написала любопытный текст, который мне очень хочется тут привести. Его простые, искренние слова несут в себе глубокий смысл…
