Алексей Булыгин - Карузо
— Да уж, синьор Карузо! Не знала, что вулканическое действие вашего Везувия распространяется на такое расстояние!..
Отец в ответ промолчал. Ему было не до шуток. Однако это на несколько секунд отвлекло внимание отца от вещей. Обернувшись, он не поверил своим глазам. Из двух сумок осталась всего одна! Оглянувшись по сторонам, он заметил быстро удаляющегося китайца с косичками, несшего на плече папину сумку, как будто это была его собственная.
Отец бросился вдогонку.
Он выхватил револьвер и выстрелил пару раз в воздух.
Эффект был изумительный. Китаец, напуганный выстрелами и воплями отца, бросил сумку и моментально исчез, будто растворился в облаках пыли и дыма.
Мартино возвратился с известием, что театр в огне и костюмы спасти невозможно. Но главное было то, что они живы, остальное являлось тогда неважным.
Некий американец, видя растерянность знаменитого певца, дал ему в распоряжение свой автомобиль и водителя. Погрузив скромный багаж, Карузо и Мартино попытались выбраться из города. Они ехали по улицам, охваченным огнем, и нашли прибежище на вершине холма вместе с группой других беженцев, где, как им показалось, было более безопасно. Наскоро перекусив, все обнаружили, что ни у кого нет с собой питьевой воды. В автомобиле же все бутылки оказались заполненными бензином. Пришлось пить теплую грязную воду из радиатора автомобиля.
Тем временем город продолжал гореть.
Поздним утром Карузо и других певцов „Метрополитен-оперы“ довезли до причала и посадили на паром, направлявшийся в Окленд. Там артисты нашли пристанище на вилле у друзей. На третий день после землетрясения труппа отправилась на поезде в Нью-Йорк.
На память об этом ужасном дне отец хранил старомодный воротничок, оторванный от рубашки; он был весь пропитан потом и сажей. На воротничке он написал дату бедствия и привез его в Нью-Йорк»[215].
Среди прочих вещей, которые Карузо лихорадочно собирал в горящей гостинице, был и портрет президента Рузвельта. Когда на машине певец выбирался из города, у входа в парк ему встретился патруль. Один из солдат спросил, что у него с собой. Карузо машинально достал большой портрет президента. Солдат ничего не слышал о великом теноре, зато изображенный на фотографии господин был, конечно, ему известен. Дарственная надпись произвела на него самое благоприятное впечатление.
— Друг нашего Тедди всегда может рассчитывать на достойный прием, — сказал он и предоставил Карузо лучшее место в пункте приема пострадавших от землетрясения.
После трагедии в Сан-Франциско Карузо дал зарок никогда больше не выступать в этом городе и включил его в ряд мест, которые, как он считал, приносят ему беду (в этот список вошли уже Испания, Палермо и Неаполь).
Разумеется, весеннее турне «Метрополитен-оперы» было прервано. В огне погибли все инструменты, декорации и весь театральный гардероб. Убытки театра составили огромную сумму. Ко всему прочему, публике должны были быть возвращены деньги за несостоявшиеся спектакли. Карузо потратил более двух тысяч долларов на восстановление хотя бы основных сценических костюмов. В крайне сложном финансовом положении руководство театра с нетерпением ожидало открытия следующего сезона с участием Карузо и Джеральдины Фаррар, которая уже составила себе имя в Европе и впервые должна была выступить в Нью-Йорке. Надеялись, что этот дуэт будет иметь не меньший успех, нежели пара Карузо — Мельба в «Ковент-Гардене».
Великий тенор, будучи человеком добродушным и гибким в общении, умудрился найти общий язык с Конридом, что многим певцам не удавалось. Карузо прощал ему и его грубость, и скупость. Нередко он захаживал к Конриду в гости, который специально для него лично готовил великолепный гуляш. Конрид же, понимая, сколь многое держится в театре на Карузо и какие деньги он ему приносит, дошел даже до того, что написал ему в Италию, что тот может выбрать по своему усмотрению теплоход, на котором поплывет в Америку. Правда, письмо заканчивалось обычной для стиля директора фразой: «Зная Вас, я не сомневаюсь, что Вы потратите денег ровно столько, сколько необходимо…»[216]
Ада Джакетти встретила Карузо в Лондоне. По счастью, она не сопровождала его в турне по Северной Америке и была избавлена от ужаса, который пережил ее избранник. В «Ковент-Гардене» Карузо выступил в двадцати девяти спектаклях в восьми ролях, а также дал еще два концерта — один из них во французском посольстве. В «Риголетто» и «Травиате» он пел с Нелли Мельбой и Маттиа Баттистини. Руководство театра предложило тенору платить по 400 фунтов за спектакль, однако это взбесило Мельбу, получавшую такую же сумму. Разобиженная примадонна устроила скандал. Ей во что бы то ни стало нужно было сохранять в этом отношении первенство. Карузо лишь улыбнулся, пожал плечами и предложил компромисс: 399 фунтов! Его куда больше расстроило даже не это, а поведение Мельбы в отношении Френсис Альды, у которой было запланировано восемь представлений «Риголетто». Однако ревнивая к чужим успехам примадонна дала ей возможность появиться только в одном. Карузо вздохнул с облегчением, когда узнал, что Альда недолго переживала обиду и вскоре с огромным успехом дебютировала в «Ла Скала».
В промежутке между спектаклями в Лондоне тенора в очередной раз пригласили на ужин к королю Эдуарду и королеве Александре — приемы у высочайших особ уже входили в обычай в любой стране, где бы Карузо ни появлялся. Но больше, нежели внимание монархов, его заботили друзья, о которых он всегда помнил и старался каждому сделать что-то приятное. Так, в английской столице Энрико прошелся по нескольким оружейным магазинам, выбирая охотничью винтовку в подарок Пуччини.
Несмотря на привязанность к английской столице, Карузо все же чувствовал себя лучше в Нью-Йорке. Там он выступал куда чаще, знал всех коллег, рабочих сцены, хористов, с удовольствием выслушивал их семейные истории. Там, ко всему прочему, было намного больше его соотечественников. Из-за того, что Америка была страной многонациональной, никого особо не смущал ужасный на тот момент английский язык Карузо. В Лондоне же тенор предпочитал общаться исключительно через переводчика. Впрочем, были связи, которые не требовали переводчика…
Летом 1906 года в лондонских постановках «Тоски», «Аиды» и «Мадам Баттерфляй» партнершей Энрико была Рина Джакетти. Сопрано и тенору часто приходилось быть вместе: на репетициях, спектаклях, на торжественных банкетах, и Ада ничего не могла с этим поделать. Ее трясло от возмущения, когда она видела, как человек, оборвавший ее карьеру певицы, распевает в любовных дуэтах с ненавистной сестрой. Видя объятия и поцелуи, которыми обменивались оперные герои Карузо и Рины Джакетти, слушая аплодисменты, которыми публика награждала блистательный дуэт, Ада начинала подозревать, что отношения Энрико с Риной перерастают в нечто большее, нежели партнерство по сцене.
В 1906 году ее подозрения полностью подтвердились.
Глава десятая
РАДОСТИ И ГОРЕСТИ
Уход со сцены Ады Джакетти совпал, по сути, с началом оперной карьеры Рины. Культура, внешние и вокальные данные позволили девушке быстро добиться значительных успехов и, несмотря на то, что ее сценическая жизнь не была долгой, Рина оставила заметный след в истории вокального искусства. Что же касается Ады, то ее вспоминают исключительно как спутницу Карузо, мать его двоих детей и женщину, доставившую великому тенору немало страданий. Возможно, это связано и с тем, что Ада пела главным образом в Италии, в то время как Рина сделала международную карьеру.
О том, какая из сестер обладала лучшим голосом, сейчас судить сложно, так как ни от одной из них не сохранилось записей. Современники же в оценках часто предвзяты. «Ада Джакетти была посредственной итальянской оперной певицей», — писал импресарио и друг Карузо Эмиль Леднер в 1922 году[217]. А Винсент Селлигман, сын Сибилл Селлигман, в 1938 году, сравнивая сестер, вынес такой вердикт: «Ада никогда не была столь же хорошей певицей, как ее сестра Рина»[218].
Энрико Карузо-младший так комментирует эти высказывания: «Единственное, что объединяет этих двух выдающихся господ, да и вообще „надежных“ биографов, так это то, что ни один из них никогда не слышал пения Ады Джакетти…»
С самого начала карьера Рины Джакетти складывалась успешно. Она довольно скоро стала выступать в партиях первого ряда и с самыми выдающимися певцами: например, по возвращении из Латинской Америки, где была с Адой, исполнила роль Коломбины в «Масках» П. Масканьи с Джузеппе Ансельми, партии Мюзетты и Мими с Фернандо де Лючией. Часто выступала в спектаклях под управлением Леопольдо Муньоне — дирижера, сыгравшего важную роль в жизни обеих сестер Джакетти — как в творческой, так и личной.
