Алексей Булыгин - Карузо
Энрико пересек Ла-Манш 21 мая 1905 года и на следующий день уже пел в «Богеме» с Нелли Мельбой, Марселем Журне, Жаном Эмилем Ванни-Марку и Антонио Скотти. В начале июня неожиданно заболела Мельба и ее в «Богеме» заменила красавица Полина Дональда. Родившаяся в польско-еврейской семье в Канаде и получившая вокальное образование в Париже, Полина Лайтстоун, взявшая псевдоним Дональда, к этому моменту выступала на сцене меньше года и имела в репертуаре всего две партии — и то на французском языке. Сложно даже представить, как ей удалось всего за четыре дня разучить новую роль и смело выйти на сцену одного из крупнейших оперных театров Европы в окружении самых прославленных исполнителей. Ее дебют в «Ковент-Гардене» произвел настоящую сенсацию. Сочетание молодости, изумительной внешности, грации и красивого «бархатного» голоса, позволявшего ей исполнять как партии лирического сопрано, так и впоследствии меццо-сопрановые, привело англичан в восторг и сразу сделало девушку знаменитостью. Сложно, пожалуй, назвать карьеру более стремительную (хотя и, увы, короткую — из-за болезни горла певица выступала на сцене всего пятнадцать лет, однако прожила очень долгую жизнь и, уйдя со сцены, сыграла важную роль в развитии оперного искусства Канады). Популярности Дональды способствовал и тот факт, что ее имя сразу же после дебюта оказалось связанным с именем «короля теноров». Она стала героиней очередного розыгрыша тенора, но сумела достойно выйти из весьма непростой, хотя и комичной ситуации.
В последнем акте «Богемы» Карузо, тронутый пением и игрой Полины Дональды, шепотом обратился к коллегам, собравшимся у смертного ложа Мими:
— А ведь как очаровательна наша крошка!..
После чего незаметно для публики пощекотал пятки «умирающей». Только сильный характер и актерский талант юной певицы помогли придать последовавшему судорожному движению художественное правдоподобие. Мими «умерла», взметнувшись на кровати с непонятно откуда взявшейся прытью. Зал оцепенел, потрясенный невиданной доселе степенью реалистичности в изображении агонии, после чего последовала буря оваций. Однако оказавшись за кулисами, юная певица, готовившаяся в эти дни к свадьбе, накинулась на тенора:
— Предупреждаю, если вы еще раз позволите себе подобное, то я вас двину ногой, так и знайте!
Энрико рассмеялся и, тут же набросав автошарж, вручил его Полине Дональде с извинениями и самыми лестными словами в ее адрес[206].
Десятого июля состоялась лондонская премьера «Мадам Баттерфляй». Эта опера Пуччини впервые была поставлена в «Ла Скала» полтора года назад с Розиной Сторкио, Джованни Дзенателло и Джузеппе де Лукой. Карузо в качестве первого Пинкертона не рассматривался, так как было известно, что в это время он связан обязательствами с «Метрополитен-оперой». Опера провалилась с треском. Как писали критики, в истории театра со времен парижской премьеры «Тангейзера» не было подобного скандала. Пуччини был очень расстроен, но ни минуты не сомневался, что его любимое создание ждет большое будущее. Он внес некоторые изменения в партитуру и отдал ее для следующей постановки в небольшой театр в Брешии, где заглавную партию исполнила Саломея Крушельницкая. С этого момента «Мадам Баттерфляй» начала постепенно завоевывать один театр за другим. Для премьеры оперы в «Ковент-Гардене» Пуччини и Тито Рикорди пригласили Карузо, Эмми Дестинн и Антонио Скотти. Некоторые опасения вызывали полнота и высокий рост Дестинн, но ее грандиозное дарование стало главным аргументом и разрешило все сомнения. Ради нее была отклонена даже кандидатура полновластной хозяйки лондонской сцены — Нелли Мельбы.
С помощью Бартелеми Карузо готовил партию Пинкертона со всей тщательностью, и результат не замедлил сказаться. Премьера прошла с большим успехом. Сам Пуччини не мог лично насладиться триумфом своего произведения из-за того, что ему нужно было плыть в Буэнос-Айрес, где он обещал принять участие в постановках сразу нескольких опер (в которых, кстати говоря, должна была петь Рина Джакетти). Незадолго до отъезда он побывал на вечеринке, устроенной Пагани с приглашением Карузо, Скотти и Тости, а также на званом обеде в салоне банкира Дэвида Селлигмана. Пуччини очень подружил с я с женой банкира Сибилл. Их переписка продолжалась до конца жизни композитора. Спустя много лет Сибилл написала о Пуччини замечательную книгу, в которой немало страниц было отведено и Карузо. А еще спустя какое-то время была издана переписка Пуччини и Сибилл Селлигман, которая и до сих пор остается одним из основных источников биографии автора «Богемы».
Мастерство Карузо, его вдохновение достигло апогея. Писатель Томас Берк, находясь под впечатлением от выступлений тенора, писал: «В его голосе сплелись золото и бархат… Это не певец. Это чудо. Другого Карузо не будет ни двести, ни триста лет. Возможно, уже никогда…»[207]
В это время Энрико познакомился с молодым тенором, который вскоре стал одним из его ближайших друзей — ирландцем Джоном Мак-Кормаком. Юноша приехал в Лондон, чтобы записать десять ирландских баллад. В студии он услышал запись арии Рудольфа в исполнении Карузо, и это заставило его вздрогнуть:
— Его голос до сих пор, спустя тридцать три года, звучит у меня в ушах. Это не было похоже ни на что другое в этом мире…
Несмотря на изнурительный сезон и насыщенный график выступлений — Карузо выступил в Лондоне в 24 спектаклях — он пел также и на частных приемах. Одно из них было в Уимблдоне, куда его пригласили вместе с Эммой Кальве. В замок они приехали чуть раньше, чем их ждали. Хозяйка дома предупредила, что ее маленький сын, инвалид, плохо себя чувствует и не выходит из комнаты. Карузо предложил побыть с мальчиком, пока не собрались гости. Он рассказывал ребенку об оперных ариях и любимых неаполитанских песнях, Кальве пела французские и испанские баллады. Затем танцевала сегидилью Кармен, а Карузо щелкал пальцами. Певица познакомила мальчика с жанром фламенко, сама себе аккомпанируя на гитаре. Он был в восторге и требовал продолжения, и ни Карузо, ни Кальве не могли отказать ему. Во время исполнения одного из дуэтов вошла мать ребенка и сказала, что гости собрались и с нетерпением ждут певцов. На что Карузо ответил:
— Посмотрите на лицо вашего сына. Разве не правильнее петь для него одного, чем для всех ваших гостей вместе взятых?
Памятным событием этого лондонского сезона стало приглашение Карузо, Мельбы, Дестинн и Скотти в Букингемский дворец на торжества в честь юного короля Испании. Среди гостей была племянница короля Эдуарда VII принцесса Виктория Эужениа (Эна) Баттенберг, которая примерно через год пострадает от взрыва бомбы в Мадриде во время ее бракосочетания с королем Альфонсом. Но тогда беды ничто не предвещало. Король Эдуард и королева Александра любили музыку Пуччини и были без ума от Мельбы, которую часто приглашали в Виндзорский замок. Для примадонны это приглашение было вполне рядовым, а вот Карузо немного волновался. К тому же Скотти не уставал над ним подшучивать. Специально для приема Карузо заказал шикарный модный костюм и прикрепил к нему только что полученный орден — единственное, что позволил надеть из украшений опытный в вопросах этикета Скотти. Да и то — не без некоторого колебания. В памяти еще был свеж эпизод, когда один из оркестрантов группы духовых инструментов был выгнан прямо во время концерта за то, что осмелился надеть галстук-бабочку в присутствии монарха. После исполнения дуэта из «Богемы» певцов пригласили на роскошный ужин. А две недели спустя Карузо получил очень любезное письмо от лорда Чемберлена и украшенную рубинами и алмазами булавку для галстука с монограммой короля. Ко всему прочему Эдуард VII подарил Карузо свой большой портрет в серебряной раме, которым певец впоследствии очень гордился и держал на видном месте.
Лондонские гастроли Карузо завершились довольно необычным образом. 26 июля в отеле «Савой» было устроено грандиозное шоу. Его организовал мультимиллионер Джордж Кесслер, который славился на весь мир как своей щедростью, так и эксцентричными выходками. На этот раз он решил отпраздновать свой день рождения весьма оригинальным образом, пригласив двенадцать самых близких друзей, включая знаменитую французскую актрису Габриэлу Режан и не менее известную нью-йоркскую красавицу и звезду оперетты Эдну Мэй (последняя незадолго до этого произвела фурор в мюзикле с символичным названием — «Красавица Нью-Йорка»), Любитель эпатажа, Кесслер решил воссоздать в отеле антураж Венеции, а обед устроить в роскошной гондоле. Один из холлов гостиницы был превращен в бассейн, декорации представляли виды Венеции, включая знаменитый собор Святого Марка. Гости расположились в роскошной гондоле, отделанной шелками и бархатом и усыпанной тысячами роз и гвоздик. Приглашенный оркестр на мандолинах исполнял венецианские мелодии. Официанты сновали в одеждах гондольеров. Стол, украшенный тремя венецианскими львами, сделанными изо льда, представлял немыслимое обилие деликатесов. Торт для именинника был высотою в полтора метра, официанты его с трудом донесли. Гвоздем программы должно было стать выступление самого известного певца в мире — Энрико Карузо, которого Кесслер попросил спеть всего одну итальянскую песню. За день до этого тенор выступил последний раз за сезон в «Богеме» и был совершенно без сил. За подобную услугу он попросил 450 фунтов. Кесслер, как обычно щедрый, заплатил тенору тысячу фунтов (напомним, для сравнения, что в то время на 400 фунтов обычная лондонская семья из трех человек могла в течение целого года снимать квартиру, питаться и содержать двух слуг!). И Карузо, человек не менее благодарный, представил гостям целую программу из арий и песен, чем привел гостей в полнейший восторг.
