Джо Бойд - Белые велосипеды: как делали музыку в 60-е
Той весной я летал в Сан-Франциско, чтобы встретиться с Биллом Грэмом и «застолбить» за The Incredible String Band выступление на разогреве у Jefferson Airplane в зале Fillmore West. В течение полугода мы дали там и собственные аншлаговые концерты, как и в ньюйоркском зале Грэма, Fillmore East. 5000 Spirits разошелся тиражом в десять раз большим, чем первый альбом, a The Hangman’s Beautiful Daughter продавался даже лучше, попав в первую пятерку в британских чартах и в первую тридцатку в США. В Лондоне The Incredible String Band выступили в Альберт-Холле, величественном старинном круглом зале с куполообразным потолком, создав неземную, полную грез атмосферу. Перед концертом девушки клали на сцену домашние сладкие пирожки и другие подношения. Я помню, как самодовольно смотрел вниз на переполненный зал и изумлялся тому, что я оказался единственным, кто смог вообразить себе этот неправдоподобный триумф: даже Майк и Робин считали, что я сумасшедший, когда я говорил им, какой большой успех их ждет.
Когда The Rolling Stones основали свою собственную фирму грамзаписи, они послали за участниками The Incredible String Band лимузин, чтобы попытаться увести их у меня и фирмы Elektra. Двое из самых замечательных авторов-песенников во всем мире, бразилец Каэтану Велозу и Сильвио Родригес с Кубы, говорили мне, насколько вдохновляющей была для них эта группа Родригес решил посвятить себя сочинительству песен, когда поправлялся после пулевого ранения в кубинском военном госпитале в ангольских джунглях и слушал бутлегер-скую кассету The 5000 Spirits or the Layers of the Onion. Пол Маккартни назвал The Hangman’s Beautiful Daughter «лучшим альбомом 1968-го».
Читателям младшего поколения, возможно, трудно в это поверить. В историю The Incredible String Band вошли как клинически немодная группа, оказавшаяся навсегда связанной с насквозь пропитанной благовониями и наркотически дремотной фолковостью. The Beaties тоже последовали «цветочной» моде, но в их карьере это был краткий промежуточный эпизод между ранним периодом «битловских челок» и эпохой сдержанных костюмов «Let It Ве», по которым их в основном и помнят. Что же касается The Rolling Stones, то их поклонники обходят альбом Their Satanic Majesties Request стороной. А Майк и Робин олицетворяют те стороны шестидесятых, которые вызывают у переживших это время наибольшее смущение. Если бы в 1968-м у меня был магический кристалл, через который я смог бы увидеть это будущее, я был бы шокирован. Но, по правде говоря, семена упадка The Incredible String Band были брошены в землю еще на раннем этапе существования группы.
Майк и Робин скорее были друзьями Клайва, нежели дружили между собой. В отсутствие Палмера, игравшего роль буфера, они стали испытывать друг к другу острую неприязнь. К счастью, вклад Майка и Робина в написание песен и количественно, и качественно был примерно одинаков. Ни один из них не соглашался на включение в репертуар новой песни другого, если только не получал возможности самому «влезть» в нее, придумав аранжировку и все вокальные гармонии. Кроме того, Майк и Робин стремились избегать прямых дискуссий друг с другом, что делало очень сложным выработку решений. С того момента, как у них появились собственные телефоны, мне приходилось звонить им обоим, упрашивая прийти к какому-то общему мнению. А в первое время, когда Робин или Майк звонили в офис, я слышал глухой металлический звук пенни, проваливающихся на дно допотопных шотландских телефонов-автоматов.
При ближайшем рассмотрении становилось очевидным, что, как это часто бывает, соперничество Робина и Майка еще более осложнялось присутствием девушки. В данном случае это была подруга Робина, Кристина «Ликорис»[175] МакКекни. Сначала я воспринимал ее как временную попутчицу — насколько же я ошибался! У Ликорис было милое личико, подпорченное обломанным передним зубом, который она не считала нужным починить. Ее прямые темные волосы свисали нечесанными космами. Она носила шерстяные или вельветовые юбки так небрежно, что ее неприязнь к нижнему белью становилась очевидной. Сначала у меня было только самое смутное представление о том, что за личность Ликорис, поскольку говорила она редко. И при этом писклявым голосом и с очень сильным шотландским акцентом Однако когда Ликорис начала присутствовать на сессиях звукозаписи и сопровождать группу на гастролях, стало очевидно, что скорее это Робин находится у нее под башмаком, нежели наоборот. Она могла изменить направление дискуссии, бросив суровый взгляд или что-то прошептав.
Во время записей альбома Hangman мы использовали новые восьмидорожечные магнитофоны, так что возможность применения наложений удвоилась. Робину нравилось добавлять тонкий и очень высокий голосок Ликорис в определенные места фонограммы; она также доказала свою полезность, отбивая ритм на тамбурине и на пальчиковых тарелках. Робин начал вполголоса говорить о возможности включения этих украшений и в концертные выступления.
Во время одной из редких поездок в Лондон без Ликорис Робин заявился в мою квартиру вместе с девушкой, с которой ребята случайно познакомились после концерта в Йоркском университете. Посреди ночи она выбралась из спального мешка Робина «Я поняла, что ошиблась постелью», — заползла в мешок к Майку и осталась с ним на следующие три года Роуз Симпсон была (да и сейчас остается) настолько же живой, жизнерадостной и дружелюбной, насколько Ликорис — замкнутой и скрытной. Ее смех был таким же искренним, как у Майка, и находиться рядом с этой парой было одним удовольствием. Роуз отличалась от остальной троицы еще и тем, что не была шотландского происхождения. Мы сразу же понравились друг другу, и я стал полагаться на нее, когда нужно было внести ясность в дискуссии, происходившие в мое отсутствие. Роуз и Ликорис были как кошка с собакой, живущие в одном доме: они не обращали друг на друга внимания, разве что иногда раздавалось шипение или рычание. В тот день, когда Робин предложил ввести Ликорис в состав группы, Майк вышел и купил для Роуз бас-гитару. «Учись на ней играть, — сказал он. — Ты теперь тоже в группе».
Одним из наиболее примечательных проявлений силы воли, которые я когда-либо видел, было превращение Роуз в басистку ISB. У нее не было врожденного чувства ритма или музыкальных способностей, пела она глухим голосом и фальшивила. Ликорис была гораздо более музыкальной, но для нее научиться играть на басу было так же невозможно, как слетать на Луну. Майк придумывал басовые партии, а Роуз, крепко закусив нижнюю губу, их разучивала. Она запоминала не просто ноты, но также и фразировку и то чувство, с которым нужно было играть. Впоследствии, когда Майк записывал сольный альбом, в студию пришел Стив Уинвуд, чтобы сыграть партию органа в одной из песен. Он в изумлении смотрел, как в то время, когда приглашенные музыканты репетируют песню, Роуз раз за разом играет необычную и мудреную басовую партию идеальным образом. На следующий день Стив позвонил мне с просьбой о том, чтобы она сыграла на записи его собственного трека; зная, что никогда с этим не справится, Роуз попросила меня сказать ему, что занята.
На сцене Ликорис представала загадочной фигурой, добиваясь при этом максимального эффекта. Она переключалась с одного ударного инструмента на другой и пела какие-то потусторонние, но производящие впечатление вокальные гармонии. Роуз же просто широко улыбалась и сияла от радости, и публика ее обожала. Выступления теперь отличала атмосфера семейной встречи. Однако с точки зрения музыки это было начало периода упадка. Ликси и Роуз, по сути, лишь воплощали в себе продолжение волевых устремлений двух необычайно одаренных людей. Первому альбому, в записи которого девушки принимали полноценное участие, Wee Tam & the Big Huge, не хватало захватывающей живости ранних пластинок. Жаль, что первое продолжительное турне по США прошло уже с девушками: американская публика за пределами Ньюпорта не получила возможности увидеть дуэт в его лучшем, концентрированном виде.
Вскоре после того, как Ликорис и Роуз присоединились к группе, я сопровождал ее на гастролях по Швеции. Заключительный концерт состоялся в Лунде, университетском городе недалеко от южной оконечности страны. На следующее утро мы сели в трамвай, идущий из Мальме в направлении берега, и доехали до конца маршрута Мы вышли из вагона прямо перед громадной старинной деревянной гостиницей, расположенной на мысу, обращенном на юг, в сторону Восточной Германии. Когда-то это было модным местом, куда стремились туристы, но сейчас здание было пугающе пустым, за исключением двух комнат на четвертом этаже, где новый владелец Махариши Махеш Йоги остановился с одним из своих помощников. Теперь, когда весь мир «устремлялся ввысь», Робин и Майк замышляли следующий шаг в своем духовном развитии. Мы пятеро собрались вокруг кровати, на которой восседал крошечный гуру, одетый в белый дхоти[176], казавшийся продолжением простыней. Майк и Робин посещали лекции Кришнамурти[177], изучали индуизм и буддизм и горели желанием поговорить о медитации. Однако Йоги не выказывал интереса к восточной философии: медитация, сказал он, имеет ценность только тогда, когда мантра дается лично им либо кем-нибудь из его последователей. А это означало вступление в его организацию и уплату членских взносов.
