Сильвия Симмонс - Даже для Зигги слишком дико
Выскользнув из света юпитеров, по дороге к дому, Ирвинг раздраженно думал: где же сама «мадонна с блестящими губами»? Где ее черт носит в такой важный момент? Он начинал нервничать. А нервничать он не привык.
Ассистентка стояла на веранде и вела телефонные переговоры.
— Не можем найти, — ответила она на его немой вопрос. — Ее сотовый отключен. Келли сумела связаться с экономкой — та говорит, хозяйка ушла из дома уже давно и одетая явно для вечеринки. Выехала два часа назад на лимузине. Какой компании лимузин, экономка не знает. Наши ребята сейчас на телефонах — шарят по водителям. Если кому повезет, тут же поставим вас в известность. Я думаю, у нас в запасе еще четверть часа. От силы — двадцать минут. Сейчас будет выступать Черчилль. Потом ваша очередь. А мистер Нарцисс уже готов, ждет только знака.
Музыка прекратилась, группа ушла со сцены, а к микрофону вышел Черчилль и стал читать свою длинную эпическую поэму под названием «На третий день». Затем на сцену выскочил один из неоготических скелетов, облапил его и восхищенно закричал:
— А ты, оказывается, мужик ничего. Я тащусь! Думал, ты дешевка, а ты гигант!
Одна из утопленниц задрала юбку и показала камере мясистый лобок, задрапированный куском черной ткани. «С тех пор, как Баронесс умер, она носит траур!» — поведала девица многомиллионной телеаудитории.
Затем на сцену, отключив свой сотовый, вышел Ирвинг. Дождавшись тишины, он еще раз коротко ввел гостей в курс предстоящего чуда. И долго распространялся о том, какими они с Баронессом были друзьями. Как горек был их разрыв — следствие «недоразумения». И как сладко было их примирение в швейцарском летнем дворце Баронесса, где они провели вместе чудесную неделю. Увы, буквально через месяц раздался тот «чудовищный, немыслимый телефонный звонок». Конечно, он кинулся в самолет, перелетел через океан, пытался как мог утешить вдову…
(Где эта вдова, черт побери? Куда она запропастилась? Ведь только ради нее он затеял весь этот нелепый спектакль, который ему до одного места! Для того, чтобы быть с ней вместе, чтобы угодить ей, он готов на всё что угодно — даже оживить ее припизднутого Баронесса!)
…мир потерял гения. А он потерял дорогого близкого друга. Но в один прекрасный день до него дошли слухи о человеке из Нового Орлеана, который обладает способностью воскрешать людей. Ирвинг не одну неделю потратил на поиски этого кудесника. И потом уговорил его совершить чудо с Баронессом — только не спрашивайте, сколько на это ушло времени, нервов и денег!
— Вы ведь меня знаете. Если я чего захочу — от меня не отвяжешься! Я своего привык добиваться.
(И лучше всех знает это мадонна с блестящими губами!)
— А теперь, дамы и господа, друзья… добро пожаловать на Возвращение Баронесса!
Свет прожекторов переместился на берег, где Нарцисс разложил на стоящем у ямы столе вещи из своего чемоданчика: коробку спичек, свечу, бутыль с затычкой, мочалку, большой моток бикфордова шнура, широкое кольцо липкой ленты. Было похоже на телешоу, где школьники из подручных средств пытаются соорудить какой-нибудь полезный аппарат.
Гости, переместись отовсюду в огромный ярко освещенный круг на берегу, с интересом наблюдали за происходящим. Одна только Пусси, почти вдрызг пьяная, отстала от толпы: ее высокие каблуки увязли в песке, и она стояла, накренившись назад, размахивая для равновесия руками и матерясь на чем свет стоит.
Заиграл новоорлеанский похоронный оркестр, и под звуки самой трогательной из баронессовых баллад гроб двинулся в сторону океана. Процессией командовал женоподобный смазливый парень с горящей неоновой трубой-жезлом руке. За ним четыре тонких юноши в балетных трико и цилиндрах несли гроб, обложенный зеркальцами, которые поблескивали как на шаре в дискотеке. За гробом шествовал накрашенный мужчина в женском парике и платье. В руках он нес серебряный поднос. На подносе — зеркало на серебряной ручке, бутылка шампанского, высокий бокал и пачка сигарет.
Возле ямы процессия остановилась. Юноши в цилиндрах осторожно опустили гроб в яму и отошли. Мужчина в женском платье поставил поднос на песок возле «могилы», драматически затряс головой и вытер невидимым платочком невидимые слезы. Прыщавая толстушка, победительница конкурса, шагнула на нервной почве вперед, сжимая в руке прозрачную коробку с платиновым диском. Ее схватили за шиворот и вернули на место: еще не время!
Оркестр играл, нагнетая напряжение. И вдруг музыка стихла.
Повисла мучительная тишина. Раздавался только плеск волн.
Все глаза, расширенные любопытством и ужасом, были устремлены на темнокожего колдуна.
Нарцисс не спеша подошел к яме, нагнулся и привязал к ручке гроба конец огнепроводного шнура. После этого он медленно двинулся к столу, по дороге разматывая моток. Тем концом шнура, что был в его руках, он несколько раз обвил свечу, а свечу приклеил липкой лентой к столешнице. Затем полил мочалку жидкостью из бутыли. Бутыль оставил на столе, а с мочалкой направился к яме. Там он вознес мочалку над гробом и шесть раз надавил на нее. Сделал паузу — и снова шесть раз помял мочалку, окропляя гроб последними каплями.
Из темноты в круг яркого света неожиданно ворвалась молодая женщина. Статная, высокая, с грустными глазами и влажно блестящими губами. Явно на грани истерики, она подбежала к яме и сунула в руки Нарцисса меховое пальто.
— Ему будет холодно, — срывающимся голосом крикнула она. — Он не любит мерзнуть!
И унеслась в темноту.
Никто не провожал ее глазами — всё внимание опять сосредоточилось на Нарциссе.
Только Ирвинг, все еще стоящий на сцене, вне освещенного пространства, выкрикнул ее имя. Но микрофон был отключен, и она его не услышала. Ирвинг сбежал по ступенькам со сцены и поспешил за удаляющейся черной фигурой.
Нарцисс, и бровью не поведя, уронил дорогое пальто на песок, и волны принялись лениво лизать его рукав.
Могучий негр постоял над ямой, что-то побормотал на неизвестном языке и направился обратно к столу.
У стола он чиркнул спичкой и зажег свечу. Огонек закачался на ветру, выпрямился — и погас. Толпа огорченно охнула. Один из помощников Ирвинга подбежал и, неловко суетясь под направленными на него телекамерами, составил на столе маленькую ограду из камней — от ветра.
Все напряженно смотрели на колдуна и на стол.
И никто не интересовался Ирвингом, стоявшим коленями на холодном мокром песке, прижав голову к животу неподвижной статной высокой женщины с блестящими губами, которая смотрела мимо него и мимо набегающих волн в дальнюю даль океана. Они застыли во тьме, на расстоянии от всех остальных. Их слитный силуэт был похож на одинокую стену с контрфорсом.
Нарцисс невозмутимо затеплил свечу снова. Пламя подрожало, подрожало — и запылало ровно, перекинулось на бикфордов шнур и пошло гулять по спирали вокруг свечи — вниз, вниз. И вскоре огонек, попыхивая и постреливая, уже бежал в сторону влажной черной ямы.
Книга Иеремии, 18:1–10
Мы сидели после концерта в баре гостиницы. Перевалило за два, бармен откровенно зевал, давая знать, что ему пора домой. Однако нам ложиться не имело никакого смысла — самолет через четыре часа. Нас было шестеро: кроме меня и моего фотографа Эрика, еще три журналиста — Джерри, Тед и Пол, а также издатель по имени Ролло — это он оплатил наше путешествие в Штаты, а сейчас оплачивал нашу выпивку.
Неожиданно из стороны, куда я не смотрела, раздался голос с южной растяжечкой:
— Извините, вы с бэндом?
Я вздрогнула и повернулась. Рядом со мной стояла словно из ниоткуда соткавшаяся девушка.
— А как же, — тут же нашелся Эрик. — У «Наповала» она главная соска. Ни единого зуба и ростом четыре фута, даже на колени становиться не надо. Лучше не придумаешь.
— Да пошел ты, шутник чертов! — беззлобно огрызнулась я. Фотографы народ невоспитанный — дичают за глухой стеной своей фотокамеры. Однако на вопрос «Извините, вы с бэндом?», который рок-журналистам задают по сто раз на дню, действительно трудно ответить что-либо умное и вежливое.
Девушка, худосочная пигалица, не шарахнулась, а продолжала как ни в чем не бывало:
— Я видела, как вы после концерта разговаривали с Рексом.
— Она делает о нем статью для моего журнала «Круто», — гордо пояснил Ролло. — Появится в июньском номере. Рекс на обложке и на центральном развороте.
Девушка его будто и не слышала.
— Вы знаете Дагси? — спросила она, обращаясь исключительно ко мне. Дагси было прозвище Джона Дагсдейла, барабанщика «Наповала».
— Кто же не знает Дагси! — насмешливо закричал Джерри. — Наш гений! Звезда шоу!
— Да и Бог неплохой парень, но он не мнит себя Джоном Дагсдейлом, — добавил свою порцию зубоскальства Эрик.
Девушка удивленно уставилась на него.
