Юзеф Крашевский - История о Янаше Корчаке и прекрасной дочери мечника
Как раз один из семьи собирался идти просить, чтобы их приняли в замок, так как набег должен был сначала достигнуть безоружного городка.
– Забирайте с собой как можно больше живности, – воскликнул Никита, – и не затягивайте с переселением в замок, потому что (тут шепнул ему на ухо) мы спалим мост.
– Я это хотел говорить, – сказал Авраам, – иначе сопротивляться трудно.
Говоря это, старик потянул его на сторону.
– Доршак сбежал? Никита начал с запалом рассказывать о судьбах предателя и его жены. Старик качал головой и беспокоился всё сильнее.
– Ну, вся надежда на Дуленбу, он нас может спасти, его татары бояться – он один им страшен; а ну…
Авраам не договорил и нагнулся к уху Никиты, но, как бы одумавшись, ничего не сказав, отошёл, давая знак рукой, что это ни на что не пригодилось бы.
– Говори, – подхватил Никита.
– У нас есть лучшее укрытие, нежели замок, а ну, уже, может, поздно для него. В городке о нём знает только не более двух или трёх человек. Доршак всегда напрасно старался его открыть. Скрывали его перед ним. Уже несколько сотен лет прошло, как в нём скрывались люди от нападения дичи.
– Где?
– В горах, недалеко есть пещера, в которую попасть, кто не знает, невозможно. Она уже многим тысячам спасла жизнь, но – слшком поздно для неё, а белым днём нельзя.
Никита выглянул в окно: на небе едва серело.
– Если бы это было надёжно, пусть бы пани и паника укрылись, мы бы замок защищали.
Авраам тоже пошёл к окну.
– Поздно, – сказал он, – прежде чем выбируться, прежде чем выедут, наступит день, ничего не готово.
– Поэтому в замок, – прибавил Никита, – можете укрыться и вы и кто с вами будет, но припасы забирайте… Ежели татары до ночине подойдут, ну, а пани захочет, можем будущей ночкой схорониться в пещере.
Никита вышел, а хотя день ещё едва обещался, в городке встретило его много людей. Все ходили неспокойные… гнали рогатый скот, нагружали возы, некоторые просились в замок, иные молча выбирались в горы и долины. Почти все были уверены, что татары придут. Знали Доршака.
Некоторые, вздыхая, смотрели на свои дома, которые должны были пойти с пламенем. Не много верящих в то, что орда не решится, что полк Дуленбы её напугает, хотело остаться в городе. Но и те переносили вещи в поздемелья и ямы, искали укрытия, чтобы в первые минуты спрятаться в них, если бы напала орда. Они знали, что никогда татары долго не осаждают и в городе удержаться не могут – что только первое их нападение самое страшное. Взяли ли тут же замок или нет, осаждать его не могли.
Двое человек, пользуясь сумерками, уже под мостом столбы обернули соломой, обливая смолой и дёгтем. Никита побежал в замок с новостью о пещере непосредственно к полковнику, который в комнатке ксендза Жудры ожидал дня, ложиться вовсе не думая. Попивал, что ему давали, перекусывал, чем нашлось, зевал и неустанно болтал, и выглядывал в окно, не пора ли к своим, чтобы сразу дать замку подкрепление и вовремя людей прислать.
Когда Никита со своей обвязанной головой появился в дверях, Дуленба как раз повествовал ксендзу в подробностях, как влюбился в Агафью и как она тогда выглядела. Клял, вздыхал и пил, весь разгорячённый тем, что ему судьба подарила вызволить её сегодня из этой ужасной темницы.
– До первой встречи с Доршаком, – говорил он, – за это жестокое обращение с женщиной будет висеть, как я жив.
– А ты что скажешь? – сказал он, обращаясь к Никите.
– Всё, что можно было сделать, то уже сделалось. Мост готов к поджогу. Из местечка множество людей тянется в нижний замок, чтобы спрятаться, и всё, что имеют из припасов, берут с собой. Но, – молвил он, – если бы мы заблаговременно укрепились, был бы, может, лучший способ, чем в замке их ждать.
Он почесал голову.
– Что же такое? – спросил полковник.
– Люди тут знают о пещере, в которой не один раз скрывались от татар.
– Думаешь, что Доршак и татары о ней не знают?
– Так говорят.
– Разве не было тут уже таких историй, когда по несколько сотен людей душили дымом в этих пещерах? – сказал Дуленба. – Там, когда выследят, нет спасения, здесь, по крайней мере, можно защищаться, а хотя бы полечь честно.
Едва наступил день, Дуленба велел седлать коня. Прощаться с мечниковой не было времени, ибо ждать не мог, а будить не хотел. День обещался быть туманным и слякотным. Полковник, хорошо подкрепившись, шёл уже с доспехами, мисиуркой и двумя саблями, из которых одну держал в руке, вниз во двор. Кони стояли подкованные. Во дворе было полно тянущихся из города возов и людей, которые дольше ждать не хотели. Лагерь закладывали в нижнем замке, где едва можно было протиснуться. Евреи, русины, армяне, валахи кочевали под стенами при кучах своих вещей, узелков и мешков, которые сюда притащили. Особенный вид был у этого напуганного люда обоих полов, лежащего и сидящего на земле: женщин с детьми у груди и на коленях, телег, на которых детвора дремала, укрытая свитами, блеящих овец, скота, связанных кое-как коней и снующих среди толпы старцев.
Старый Авраам со спокойствием человека, который выполнил, что мог, надел посмертную рубашку, обвязал руку и признёс молитву, не обращая внимания на то, что его окружало. Замок уже был полон, а из городка ещё припозднившиеся тянулись через мост и раскладывались в воротах и на валах. На мосту с рассвета стояла стража. Дуленба уже собирался сесть на коня, когда на ум ему пришла Агафья, и его взяла охота попрощаться с ней.
Таким образом, он пошёл к кирпичному дому и, как ожидал, нашёл её в том же месте, где оставил, на подушках, прижавшуюся в угол и как бы бесчувственную. Горпинка, сидя на земле у её ног, дремала.
– Уезжаете, полковник, и оставляете нас? – воскликнула, вскакивая, Агафья. – Тогда мы здесь пропадём! А я попаду снова в руки этого злодея.
– Есть кому оборонять замок, – говорил Дуленба, – нет причин бояться. Я за командой рад не рад должен ехать, потому что и сюда нужно прислать людей в помощь. А почему вы должны пропадать?
– Кто же лучше него знает замок? – прервала Доршакова. – Много же мы тут лет живём! Каждый угол он осмотрел сто раз. Я сама слышала от него, что знает о такой вылазке, которой, правда, из замка можно выбраться, но и в замок попасть. Разве он этим теперь не воспользуется?
Доршак немного подумал.
– Ну, хотя бы там какая дыра была, – сказал он, – не может в неё больше людей входить, как по два, тогда их тут те мечниковцы, решительные парни, как крыс раздавят.
Агафья подняла на Дуленбу чёрные глаза и горько улыбнулась.
– Они, наверное, давиться не будут, – молвила она, – достаточно бы бочку пороха подложили, тогда кусок стены взорвут и людей убьют.
Полковник схватился за голову…
– Не может этого быть! Не может! Не говорите даже о том. Бог милостив, не допустит. Прежде чем они соберутся, тут будут мои люди, осадим стены и с глаз их не спустим… Ружья у них хорошие, к замку приблизиться не дадут.
– Дай-то Боже, – восликнула Агафья, – и если будем жить, полковник, заклинаю тебя, отошли меня к родителям, я тут умру, они изведут меня или уморят.
Дальше Дуленба не хотел слушать, не в состояни ничем помочь, поцеловал её руку и вырвался, как безумный. Во дворе он сел на коня, повернул голову, прощаясь с Никитой и ксендзом, и только на мосту послышался стук копыт.
День подходил к своей середине, но туман был всё более густым. Далёких гор вдоль долины уже нельзя было разглядеть. Поставленные на башне стражи имели приказ криком и выстрелом давать знать о каждом движении в долине и в этом случае столбы моста должны были немедленно поджечь.
Среди людей были разные мнения. Некоторые утверждали, что поддались напрасной панике, по той причине, что татары не решаться, иные считали, что раньше завтрашнего дня быть не могут. Гадали, в какую пору дня их следовало ожидать.
Кто мог взобраться на стену, поглядывал сверху. Некоторые сидели на крышах. На случай штурма, пожилые люди наготовили камней, кладя их кучами, так как, по старому обычаю, только ими можно было защищаться, не имея достаточно пушек и пороха. С первого двора вынули практически всю брусчатку и весь мусор стянули.
По мере того, как спокойно проходило время, в сердце входила надежда.
– Не решаться, – говорили.
Но никто обратно в городок не уходил. Наступил полдень, туманная долина лежала тихая и пустая.
Наверху уже с наступлением дня, едва поспав, все встали. Ксендз, сдав Янаша, который наконец уснул глубоким сном, готовился к отправлению святой мессы, хотя почти всю ночь провёл в бдении. В маленькой часовенке собралось несколько особ, мечникова с дочкой опустились на колени, все горячо молились, было, за что благодарить и что просить. Странный ропот из нижнего замка людей, которые там собрались, доходил даже сюда, прерывая молитву.
Так начался этот день неопределённости и тревоги.
Ядзя мгновенно хотела бежать наверх, но мечникова её мягко задржала:
