Ги де Мопасан - Иллюстрированные сочинения
– Герцогиня… и., он?..
– Да – Но ведь вчера я провел с ними весь вечер!
– Лучше уж не говорите об этом! То-то сегодня вы в таком превосходном настроении!
– Обещаю вам, что буду совершенно спокоен.
– Нет, это невозможно – В таком случае, я ухожу.
– Куда вы так торопитесь?
– Мне хочется походить.
– Вот и хорошо, ходите побольше, ходите до самого вечера, чтобы смертельно устать, и тогда ложитесь. Он встал.
– Прощайте, Ани!
– Прощайте, дорогой друг! Я заеду к вам завтра утром. Хотите, я совершу такую же страшную неосторожность, как бывало, – сделаю вид, что позавтракала в полдень дома, а в четверть второго буду завтракать у вас?
– Да, очень хочу. Как вы добры!
– Я просто люблю вас.
– И я вас люблю.
– О, не говорите больше об этом!
– Прощайте, Ани!
– Прощайте, дорогой друг! До завтра!
– Прощайте!
Он без конца целовал ей руки, потом поцеловал в виски, потом в уголки губ. Теперь глаза у него были сухие, вид решительный. Уже выходя из комнаты, он вдруг схватил ее, заключил в объятия и, прильнув губами к ее лбу, казалось, впивал, вдыхал всю ее любовь к нему.
И быстро, не оглядываясь, вышел.
Оставшись одна, графиня упала в кресло и зарыдала. Она просидела бы так до позднего вечера, но за ней зашла Аннета. Чтобы дать себе время отереть красные глаза, графиня сказала:
– Мне надо черкнуть несколько слов, детка. Иди наверх, я сию секунду приду.
До самого вечера она вынуждена была заниматься серьезной проблемой приданого.
Герцогиня и ее племянник обедали у Гильруа по-семейному.
Только успели они сесть за стол, все еще обсуждая вчерашний спектакль, как вошел метрдотель с тремя огромными букетами в руках, – Господи, что это такое? – удивилась де Мортмен.
– Какие красивые! – воскликнула Аннета. – Кто бы это мог их прислать?
– Конечно, Оливье Бертен, – отвечала мать.
С тех пор, как он ушел, она все время думала о нем. Он показался ей таким мрачным, таким трагичным, она так ясно видела, в каком он безысходном горе, так мучительно отдавалась в ней эта боль, так сильно, так нежно, так безгранично любила она его, что сердце ее сжималось от зловещих предчувствий.
Во всех трех букетах, действительно, оказались визитные карточки художника На каждой из них он написал карандашом имена графини, герцогини и Аннеты.
Герцогиня де Мортмен спросила:
– Уж не болен ли ваш друг Бертен? По-моему, вчера он выглядел очень плохо.
– Да, он беспокоит меня, хотя ни на что не жалуется, – отвечала графиня де Гильруа – С ним происходит то же, что со всеми нами: он стареет, – вмешался ее муж, – и за последнее время он постарел особенно сильно. Впрочем, по-моему, холостяки сдают как-то сразу. Они разваливаются куда быстрее, чем наш брат. Он, в самом деле, очень изменился.
– О да! – вздохнула графиня. Фарандаль вдруг перестал шептаться с Анкетой и сказал:
– Сегодня утром в Фигаро напечатана очень неприятная для него статья Любые нападки на талант ее Друга, любой неприязненный намек выводили графиню из себя.
– Ах, – сказала она, – такой выдающийся человек, как Бертен, не станет обращать внимания на подобные выходки!
– Как? Неприятная для Оливье статья? – удивился граф. – А я и не прочитал! На какой странице?
– На первой, – отвечал маркиз, – в самом начале, под заглавием Современная живопись. Тут депутат перестал удивляться:
– Ну, все понятно! Потому-то я и не прочел ее: ведь это о живописи.
Присутствующие улыбнулись: они прекрасно знали, что, кроме политики и сельского хозяйства, граф де Гильруа почти ничем не интересуется.
Разговор перешел на другие темы, потом все отправились пить кофе в гостиную. Графиня ничего не слушала и еле отвечала на вопросы: ее преследовала беспокойная мысль о том, что делает теперь Оливье Где он? Где он обедал? Где мыкается в эту минуту со своей неисцелимой тоской? Теперь она горько раскаивалась в том, что отпустила его, не удержала; она так и видела, как он бродит по улицам, грустный, одинокий, бесприютный, гонимый своим горем.
До самого отъезда герцогини и ее племянника она почти не разговаривала, терзаемая смутным, суеверным страхом; затем легла в постель и так лежала в темноте с открытыми глазами, думая об Оливье!
Прошло много-много времени, как вдруг ей послышался звонок в передней. Она вздрогнула, села и прислушалась. В ночной тишине вторично продребезжал звонок.
Она соскочила с кровати и изо всех сил нажала кнопку электрического звонка, чтобы разбудить горничную. Потом со свечой в руке побежала в прихожую.
Она спросила через дверь:
– Кто там?
Незнакомый голос ответил:
– Письмо.
– От кого?
– От доктора.
– От какого доктора?
– Не знаю, тут про несчастный случай.
Не колеблясь больше, она отворила дверь и очутилась лицом к лицу с извозчиком в непромокаемом плаще. Он протянул ей бумажку. Она прочитала:
«Его сиятельству графу де Гильруа. – Весьма срочное».
Почерк был незнакомый.
– Войдите, мой друг, – сказала она, – присядьте и подождите меня.
Перед дверью комнаты мужа сердце ее забилось так сильно, что она даже не смогла окликнуть его. Она постучала в деревянную дверь металлическим подсвечником. Но граф спал и ничего не слышал.
Тогда, нервничая, теряя терпение, она заколотила в дверь ногой и услышала сонный голос:
– Кто там? Который час?
– Это я, – отвечала она. – Какой-то извозчик привез тебе срочное письмо, я принесла его Случилось несчастье.
Он проговорил из-за полога:
– Сейчас встану. Иду, иду.
И минуту спустя появился в халате. Одновременно с ним вбежали двое слуг, разбуженных звонками. Увидев, что в столовой сидит на стуле незнакомый человек, они растерялись и остолбенели.
Граф взял письмо и принялся вертеть его в руках.
– Что за притча? Ничего не понимаю! – бормотал он.
– Да читай же! – воскликнула она в лихорадочном возбуждении.
Он разорвал конверт, развернул письмо, вскрикнул от изумления и оторопело посмотрел на жену.
– Господи, что там такое? – спросила она.
От сильного волнения он почти не мог говорить.
– Большое несчастье!.. – наконец пролепетал он. – Большое несчастье!.. Бертен попал под экипаж!
– Погиб? – вскричала она.
– Нет, нет, прочти, – отвечал граф.
Она выхватила у него из рук письмо, которое он протянул ей, и прочитала:
«Милостивый государь! Только что случилось большое несчастье. Нашего друга, знаменитого художника г-на Оливье Бертена сшиб омнибус и переехал колесом. Мне еще неясно, насколько серьезны повреждения; исход катастрофы может быть двояким: и скорая смерть, и относительное благополучие. Г-н Бертен настоятельно просит Вас и умоляет ее сиятельство графиню немедленно приехать к нему. Надеюсь, милостивый государь, что ее сиятельство и Вы не откажетесь исполнить желание нашего общего друга, который, возможно, не доживет до утра.
Доктор де Ривиль».
Графиня не сводила с мужа широко раскрытых, полных ужаса глаз. Затем по ней словно пробежал электрический ток, и она обрела то мужество, которое порою, в минуту опасности, делает женщину самым отважным существом на свете.
– Скорее одеваться! – приказала она служанке.
– Что прикажете подать? – спросила горничная.
– Все равно. Что хотите. Жак, – обратилась она к мужу, – будь готов через пять минут.
Потрясенная до глубины души, она направилась к себе, но, увидев все еще дожидавшегося извозчика, спросила:
– Ваш экипаж здесь?
– Да, сударыня.
– Хорошо, мы поедем с вами.
И побежала к себе в спальню.
В безумной спешке она принялась одеваться, судорожно застегивая крючки, завязывая тесемки, узлы, напяливая и как попало натягивая на себя платье, потом собрала и кое-как скрутила волосы; она видела в зеркале свое бледное лицо и блуждающие глаза, но теперь она об этом не думала.
Накинув манто, она бросилась на половину мужа, который был еще не готов, и потащила его за собой.
– Едем, – говорила она, – подумай: ведь он может умереть!
Граф растерянно плелся за нею, спотыкаясь, силясь разглядеть ступеньки неосвещенной лестницы, нащупывая их ногами, чтобы не упасть.
Ехали они быстро и молча. Графиня дрожала так сильно, что у нее стучали зубы; она смотрела в окошко, как проносились газовые рожки, окутанные пеленою дождя. Тротуары блестели, бульвар был пустынен, ночь стояла зловещая. Подъехав к дому художника, они увидели, что дверь распахнута; в освещенной швейцарской никого не было.
Навстречу им на верхнюю площадку лестницы вышел врач – доктор де Ривиль, седенький, низенький, полненький человечек, выхоленный и учтивый. Он почтительно поклонился графине и пожал руку графу.
Задыхаясь так, словно, поднявшись по лестнице, она исчерпала весь запас воздуха в легких, графиня спросила:
– Ну что, доктор?
– Что ж, сударыня, я надеюсь, что дело не столь серьезно, как показалось мне в первый момент.
