Анна Плантажене - Мэрилин Монро
Но бывают и другие дни. Утомительные. Угрожающие. Когда он ведет Норму Джин на танцы и все остальные мужчины вырывают ее из его рук, чтобы потанцевать с ней, когда он слышит весь вечер, как она смеется, прижимаясь к другим, когда она вдруг разражается истерикой дома, потому что он имел несчастье сделать ей замечание по поводу накопившейся пыли или горошка с морковкой, которые она подала ему четыре раза за три дня. Когда она плачет без причины или молча смотрит вдаль, словно хочет уехать. Когда она словно далека от своего тела. Когда она цепляется за него, словно ребенок в первый день в школе, обвивает ручонками его шею, умоляя не бросать ее, кричит, что умрет без него. Когда она преображается у него на глазах в секс-бомбу. В такие дни, это верно, Джим Дагерти уже не уверен, что ему достался счастливый билет. Пусть он и влюблен в Норму Джин (причем все сильнее, потому что ему страшно), она ужасно его пугает. Он знает ее родословную. Хотя его мать Этель уверяла, что ему нечего бояться, у него все же есть сомнения. Перспектива мирной жизни рядом с тихой женушкой отдаляется. Норма Джин крайне переменчива. Он никогда не знает, какой найдет ее после двух часов разлуки. Ласковая кошечка или фурия. Самое простое слово может необъяснимым образом вызвать грозу. И тут уже дело не в обидчивости. Наоборот, через пять минут она прибежит и прижмется к нему. Это тревожит. И для 22-летнего человека это тяжело, очень тяжело.
Джим Дагерти задает себе вопросы. Даже слишком много вопросов — о поведении Нормы Джин в коротких, едва прикрывающих бедра платьицах, с откровенными декольте, и о своем собственном, когда мужчины свистят при нем вслед его жене, а он вынужден гордо улыбаться, тогда как всё внутри него плачет и страдает. Он любит маленькую брошенную девочку, на которой он женился, которая робко заикалась в его машине и смотрела на него большими, взволнованными синими глазами. Та, другая, вихляющая бедрами и смотрящая искоса, не сводит его с ума. Она ему не по плечу. Он до нее не дорос. Он мог бы сорваться и все покрушить. Мог бы повысить тон, показать себя мужчиной и загнать жену в дом, стукнуть кулаком по столу, чтобы все знали, кто в доме хозяин. Но он этого не делает. Это не в его стиле. А главное — он чувствует, что это было бы совершенно бесполезно. В Норме Джин есть нечто, или некто, с чем невозможно совладать. Он не в силах бороться.
Он сдается.
Через полгода после свадьбы Джим Дагерти объявил жене, что поступил на флот. Он хочет пойти на войну. Ему стыдно, что он здесь, объяснил он, укрывается на своем заводе, когда парни его возраста сражаются по-настоящему и рискуют своей шкурой, защищая других. Он принял решение, оно окончательное.
Молодой человек, конечно, готовился к реакции Нормы Джин, но та далеко превзошла все его опасения. Как сирота могла принять то, что в ее глазах просто предательство? Как она сможет пережить этот очередной разрыв, то, что до сих пор постоянно повторялось в ее жизни, а она должна была молча сносить? Она не может. Она вопит и умоляет, угрожает и обещает. Она будет трудиться с утра до вечера, чтобы стать хорошей хозяйкой. Самой лучшей. Она хочет быть достойной его, своего любимого. Он не должен уезжать, он должен заняться ею. «Папочка» не может бросить свою «бэби» одну. В результате Джим Дагерти передумал идти в армию и вернулся клепать бомбардировщики на «Локхид». Разумеется, проблемы не улажены и воссоединение тел лишь на несколько минут прикрыло собой пропасть, которая с каждым днем все шире разверзалась между молодыми людьми. Джим замечает, что ему все труднее воспринимать Норму Джин, то крайне погруженную в себя, то до ужаса распущенную. В нем бушует конфликт, усиливается разлад между желанием защитить ее, спасти и внутренним голосом, побуждающим поскорее бросить ее — чтобы выжить. Стоит ли приносить такие жертвы? Почему он должен оставаться рабочим, когда перед ним открываются такие возможности? Долго ли он еще будет позволять водить себя на поводке молодой женщине, которая еще даже не совершеннолетняя? Некоторое время спустя он снова взялся за свое, и на этот раз объявил, что станет пожарным. Ему нравится представлять себя огнеборцем. Так он утолит свою жажду сражений. Он подал заявление в казарму на углу. Он будет там, совсем рядом с ней. За исключением случаев, добавил он осторожно, когда ему по долгу службы придется провести вне дома несколько дней и ночей подряд. Но такое бывает редко, пусть она не волнуется.
Норма Джин не только волнуется, но и противится решению своего мужа. Так сильно, что бедняга Джим не знает что и делать. Наверняка оба прекрасно понимают, что ничего уже не поправить. Сцена, которую она ему устроила, уничтожила обоих. Джим чувствует себя обобранным, у него больше нет сил сопротивляться, он охотно дал бы деру. Она же чувствует, что ее засасывает страх самой себя и той незнакомки, которая заставляет ее поневоле разрушать то, чего она страстно желала. Она вновь превратилась в ребенка, плачущего над игрушкой, о которой он мечтал, а потом сам же и сломал в припадке неукротимого бешенства. Она понимает, что порой действует себе в ущерб, словно хочет причинить себе боль, наказать за что-то. Возможно, за право на счастье. Она понимает, что отталкивает Джима от себя — Джима, свою «каменную стену», свою семью, тогда как больше всего на свете желает жить рядом с ним в маленьком домике в Ван-Нейсе. Но неужели Норма Джин только этого и хочет?
Неужели девушка, которая поняла, что свитер в обтяжку заставляет всех на улице оборачиваться на ее грудь, и которая ловко умеет показать свой роскошный зад, стиснутый в узких юбках или тесных брюках, действительно намерена провести всю свою жизнь в небольшом домике в пригороде Лос-Анджелеса, занимаясь хозяйством и готовя еду для своего мужа-рабочего? Неужели она не помнит об обещании, данном матери и тете Грейс, что однажды она станет великой киноактрисой? Что все мужчины без исключения будут от нее без ума? Или она предпочитает забыть о бреднях двух бывших монтажеров с «РКО Пикчерз», вспоминая о них лишь мимоходом, когда мужчины свистят при виде ее ног и делают вид, будто падают к ним? Наверное, Норма Джин тоже разрывается между двумя противоположностями. Наверное, большую часть времени она искренне стремится стать для Джима хорошей женой, исполняя супружеский долг без всякой фантазии и больше из любопытства, чем из удовольствия. Вот только в ней притаилась та, другая, ворчащая, мстительная, честолюбивая реваншистка, готовая выйти на свет в любой момент. Ей так скучно в этой ограниченной и монотонной жизни. Так трудно ее усмирить.
Джим Дагерти забрал свое заявление из пожарной части и вернулся делать бомбардировщики.
Передышка была недолгой. Весной 1943 года, меньше чем через год после свадьбы, молодой человек набрался храбрости и непререкаемым голосом объявил, что поступает в торговый флот. На сей раз это было форменным бегством, «спасайся-кто-может». Норма Джин знает, что она проиграла. Она кричит и в истерике катается по земле, цепляется за мужа точно так же, как цеплялась за Грейс Годдард в тот день, когда та отвезла ее в детдом.
«Если ты уходишь, то сделай мне ребенка. Оставь мне хоть что-нибудь от тебя. Если с тобой случится несчастье, мне хотя бы останется частичка тебя. Она будет моей, только моей. Умоляю тебя, подари мне ребенка! Папочка, подари мне ребенка!»
В уме Нормы Джин все перепуталось. Она смешала торговый флот с военным и решила, что Джим уезжает на войну, о которой она, кстати, ничего не знает — кто с кем воюет и за что. Она плачет и бормочет, осыпает Джима исступленными поцелуями. Но тот не поддается. И речи быть не может о том, чтобы снова пойти на попятный. Потребность переменить обстановку и вырваться из тисков, в которые загнала его жена, пересиливает. Однако нельзя, чтобы она оставалась дома одна. Не только потому, что Норма Джин неспособна о себе позаботиться, но и потому, что это было бы чистым безумием: девушка слишком наивна, слишком рассеянна, слишком доверчива, слишком привлекательна, слишком красива. Даже чувствуя, что рано или поздно она ускользнет от него, Джим все еще смутно ревнует и считает, что у него есть обязанности в отношении жены. Возможно, он все-таки надеется однажды вернуть ее себе, когда оба повзрослеют. Они так молоды. Он доверил молодую супругу своей матери Этель, которая приютила ее у себя. Что касается ребенка, то об этом не может быть и речи. Норма Джин сама еще ребенок, не говоря уж о ее наследственности. Джим Дагерти не уступил и устоял перед искушением, перед буйным желанием Нормы Джин привязать его к себе.
В августе он собрал вещи и отправился на базу Авалон на острове Каталина в Калифорнии. Норма Джин прорыдала всю ночь — тщетно. Она снова одна. Решительно никому она не нужна.
Месяц спустя Джим решился на последнюю попытку спасти свой брак. В сентябре он предложил Норме Джин приехать к нему в Авалон, где у него есть небольшая приятная квартирка и твердое расписание. По правде говоря, Джим тоже немного простоват, если не сказать глуповат. Новая обстановка, морской воздух и новая (для него) деятельность, более увлекательная, чем работа на заводе (он стал преподавателем физкультуры), заставляют его верить в то, что еще есть надежда, что они с Нормой Джин наконец-то сумеют жить вместе, в союзе, взаимопонимании, счастье. То, что население острова Каталина состоит почти исключительно из мужчин, военнослужащих и обреченных на воздержание, что редкие женщины там либо дурнушки, либо старушки, а его жена, хоть и ребенок еще, сложена как богиня, не слишком его беспокоит. Странно. Простодушная слепота или бессознательная подрывная работа? Неужели Джим Дагерти не понимает, что бросает Норму Джин в пасть волкам? Без ума от радости, она тотчас приехала — веселенькая, в облегающих платьицах, выставив напоказ свои груди и соблазнительный зад. Результат не заставил себя ждать: в мгновение ока весь Авалон охватило волнение, близкое к панике. Моряки толпились вокруг Нормы Джин Дагерти, начавшей понимать, как исключительно велика сила соблазна. Во взгляде других людей, особенно мужчин, она существует. По крайней мере, существует женщина в ней, ужасно привлекательная и властная. Желание, которое к ней испытывают, делает ее личностью, залечивает рану от детдомовского номера. Ее хотят — значит, признают. Это своего рода крестины.
