Д. Ховард - Йоханнес Кабал. Некромант
страсть способны запечатлеть их последние действия в, — он замахал руками, будто пытаясь
охватить воздух вокруг, — в "эфире", за неимением слова получше. Но они являются призраками не
более, чем фотография мертвеца.
Второй вид, это тоже не настоящие призраки, хотя очень похожи. Я говорю о том, как очень
могущественная личность способна исказить всё вокруг места своей смерти, или даже, места, где
прожила большую часть жизни. Эта разновидность обеспечивает работой охотников за
привидениями, потому как, чаще всего, создаются они личностями непредсказуемыми. А значит, и
после их смерти творятся непредсказуемые вещи: кровь стекает со стен, черепа кричат, кто-то
услужливо выпихивает тебя из окна. Всё, чему так радуется жёлтая пресса. Но такой призрак
объективно не существует. Это как череда розыгрышей, подстроенных своенравной персоной,
мужчиной или женщиной. Они кажутся разумными, но с ними нельзя договориться. Разума у них нет.
Кабал задумчиво потёр лопатку и вспомнил один провинциальный театр, в котором по слухам
жили призраки. Ему повезло отделаться переломом лопаточной кости.
— Остаётся третий вид, единственный, кого я считаю настоящими призраками. Потерянная
душа человека, который ещё не знает, что умер. Встречаются такие не часто, весьма не часто. Я видел
только одного такого.
Он поставил локти на стол, сцепил пальцы обеих рук, выставил вверх указательные пальцы,
упёрся ими в верхнюю губу и посмотрел прямо на солдата.
— Кто это был? — осторожно спросил солдат.
Лицо Кабала помрачнело.
— Беспросветная тупость мертвецов не перестаёт меня поражать. Вроде должен был уже
привыкнуть.
Он ударил руками по крышке стола. Лёгкий ветерок пошевелил пепел от сигары в пепельнице,
пепел от самокрутки не шелохнулся. Кабал быстро поднялся и нетерпеливыми шагами подошёл к
месту, где впервые заметил капрала. Встав спиной к солдату, он указал на пол слева от себя.
— Пятна крови, вон тянется след от длинной струи. В дальней стене, — он указал, — вмятина.
От пули. Её уже давно извлекли, но со знанием дела готов предположить, что это была закруглённая
пуля от револьвера, скорее всего, тридцать восьмого калибра. Я заметил, что ты правша, а значит, ты
в это время смотрел в окно. В помещении, ей-богу, смотреть не на что, так что вроде всё сходится.
— Нет, — прошептал солдат, — пожалуйста.
— Вот только не надо мне тут на жалость давить, — рявкнул Кабал через плечо. — Я полагал,
сержантам в увольнение не дают оружие. В окопах нашёл? Учитывая, что шла война, в погибших
офицерах, у кого можно спереть револьвер, недостатка не было.
— Не понимаю, о чём вы говорите. Вы сумасшедший, — сказал солдат, пытаясь успокоить
самого себя.
— Сумасшедший, значит? — Кабал выглянул в окно. — Ты сказал, что тебе дали увольнение.
Полагаю, по семейным обстоятельствам. Ты вернулся на заброшенную станцию, заставил их
остановить поезд, и зашёл сюда. — Кабал приставил указательный и средний пальцы к правому
виску. — Бах! И вышиб себе мозги.
Он обернулся. Солдат смотрел на него, съёжившись от ужаса.
Кабал показал на покрытый пятнами пол и спокойно сказал:
— Это ведь твоя кровь. А дырка в стене — от пули, которая застряла там после того, как
пробила тебе голову.
Он вернулся к столу и сел. Солдат, уткнувшись лицом в ладони, плакал навзрыд.
— Ты это и так прекрасно знал. Нужно было только смириться с этим, — сказал Кабал. — Дети
не твоей формы испугались, а призрака на заброшенной станции. И на путях они были в
безопасности, потому что линией уже много лет пользовались как запасным путём. Мне жаль, но ты
— потерянная душа. Вот и вся история.
Несколько секунд он наблюдал, как рыдания сотрясают плечи капрала.
— Тебя осталось лишь освободить.
— Капитан, капитан же пытался сказать, что случилось, — как маленький ребёнок плакал
солдат. — Он всё повторял, а я никак в толк не мог взять. Что-то я понял, да подумал, шутка типа. Я
смеялся, а он говорил, что они все умерли. Моя семья. Их больше нет. И Кэти тоже. И Кэти.
Он поднял покрасневшие от горя глаза на Кабала.
— Невеста моя. Мы со школы вместе. Собирались пожениться в новом году, когда война
кончится и меня демобилизуют.
— Знаю, знаю, — спокойно сказал Кабал.
"Все умерли одновременно, — подумал он. — Странно".
— Должно быть, ты её очень любил.
— Её... звали Кэти. Без неё мне не было жизни. Я просто... не мог жить дальше. Вы представить
себе не можете, каково это.
Кабал кашлянул.
— Возможно, ты удивишься. Хочешь уйти отсюда? — Солдат тупо уставился на Кабала. — Я
могу освободить тебя. У меня есть некоторый опыт в области жизни после смерти. Хочешь?
— Я всё время засыпаю. И каждый раз, когда просыпаюсь, помню только кричащее лицо во
сне. Мне кажется, я больше не выдержу.
— Заполнишь вот этот документ, и я помогу тебе выбраться отсюда.
Солдат изумлённо посмотрел на него.
— Документ? Для этого нужно документы заполнять?
— Это просто формальность. Подписи будет достаточно.
Он безрезультатно проверял внутренние карманы. Не сразу он вспомнил, что потратил
последний бланк, из тех, что взял с собой из коробки, ещё до отъезда из Солипсис Супермейр.
— У меня, похоже, ни одного нет. Не потерпишь минут десять, пока я схожу...
— Кэти будет там?
В глазах молодого человека было столько надежды, что Кабал вдруг почувствовал себя очень
старым. Он подумал о просторах в преддверии Ада и о толпах горемык, что пытаются справиться с
пресловутым вопросом тысяча двенадцать анкеты KEFU/56. "Вот уж воистину вечное мучение, —
подумал он. — Но, если я его не отпущу, стоять здесь — не меньшее проклятие. Какая разница, будет
он отбывать наказание в Аду или на сельской станции?"
Он снова посмотрел солдату в глаза и понял разницу: на голой скале над адскими вратами, без
изменений и нововведений, всё так же высечено: "Оставь надежду всяк сюда входящий".
— У нас с тобой есть кое-что общее, — наконец сказал он. — Не надо ничего подписывать.
Кабал встал, подошёл к двери, широко открыл её и шагнул через порог. Взял из портсигара
кусок белого мела и аккуратно провёл линию от нижнего края дверной рамы, через порог, и немного
вверх по противоположному косяку. Снова шагнул в комнату, присел возле линии, и начал писать
вдоль неё ряд замысловатых символов, бормоча себе под нос на нестройном хтоническом языке.
Довольный своей работой, он выпрямился, отложил мел, и посмотрел на солдата. Капрал уже встал и
подошёл поближе, чтобы увидеть, что делает Кабал. Кабал заметил, что тот стоит на том же месте,
где лишил себя жизни. Подойдя к солдату, он указал на открытую дверь.
— Иди туда. Пройди через дверь. Всё очень просто.
Солдат прикусил нижнюю губу.
— Не уверен, что смогу. Я вроде пытался в прошлом. И не смог отсюда уйти.
— Это было до того, как я открыл тебе дорогу. Видишь эти знаки? Это символы п'тифийцев,
самый эффективный и опасный способ сотворить портал, который известен человечеству, и судя по
доказательствам, четырём другим разумным видам тоже. Поверь мне, ты можешь уйти.
— А Кэти?
— Тут я ничего не могу обещать. Но думаю, что шансы встретить её снова довольно высокие.
А теперь, может, ты пойдёшь? Меня поезд ждёт.
Солдат нерешительно подошёл к открытой двери. Солнце уже садилось над противоположным
краем выемки, своим светом обрамляя силуэт солдата. Кабал не удивился, что он был слегка
прозрачным по краям. Он остановился прямо у порога.
— Иди, — сказал Кабал. — Тебя здесь ничего не держит. Уходи, пока я не передумал насчёт
контракта.
Солдат оглянулся, и, возможно, улыбнулся, делая шаг вперёд. У Кабала возникло смутное
ощущение, как что-то с невероятной быстротой рассеялось, и вот дверной проём опустел. Снаружи
ничего не было видно. Кабал вышел и посмотрел в обе стороны железной дороги, а затем — на
холодное голубое небо.
— Удачи, — сказал он почти про себя. — Передавай привет Кэти.
Наконец, он вернулся к двери и посмотрел на странные символы.
"Знал, что в один прекрасный день мне пригодится изучение п'тифийского", — подумал он.
П'тифийцы были крайне бесполезным племенем, которое умудрилось уничтожить себя почти три
тысячи лет назад. Кабал нашёл и старательно перевёл несколько дощечек, которые стащил из
небольшого музея, по его мнению, не подозревающего, какую ценность они представляют. В итоге
перевод показал, что так оно и было. П'тифийцы, по всей видимости, умудрились отравиться хлебом
