Артур Уолтермайр - Женщина в черном и другие мистические истории
Внезапно раненый олень, уже бывший в пределах досягаемости, оторопело поднялся на задние лапы, и я тут же в безумном приступе страсти и с триумфальным криком прыгнул к нему. И, стесненные в движениях, вместе мы покатились к самому краю ужасной воронки — скользкого желтого склона, неожиданно открывшегося перед нами, уводящего в пасть пещеры, жутко зияющей в темном сердце земли. С воплем более громким, чем триумфальный крик, я вскинул руки и попытался остановиться, но было слишком поздно. Я ощутил, как ноги скользят подо мной, и через секунду, крича и цепляясь за сгнившую траву, я летел вниз. Я бросил последний взгляд на Сан-Хуан и яркий свет неба над головой, после чего скатился во тьму, ужасную стигийскую тьму. Я летел, ничего не ощущая несколько головокружительных мгновений, и приземлился с тяжелым ударом, который мог меня убить, стукнувшись и едва не лишившись чувств, на какую-то сухую, топкую насыпь, в которую погрузился, словно в перьевую перину. Я потерял сознание.
Первым, что я ощутил, когда чувства возвратились ко мне, оказался невыносимый запах — болезненная, смертоносная зараза в воздухе, к которой невозможно было привыкнуть, и которая после нескольких вдохов, казалось, пускала свой смертельный яд в каждый орган, оборачивала кровь в желтый цвет и меняла мое тело на свое проклятое естество. Это был влажный, заплесневелый запах склепа, тошнотворный и испорченный, как в яме для трупов, с примесью крови и гнили. Я сел и начал осматриваться, с трудом дыша во мраке, осторожно пошевелил конечностями. Оказалось, я был цел, хотя и чувствовал боль, будто меня избивали весь день напролет. Затем я стал ощупывать непроглядную тьму вокруг себя и вскоре коснулся еще теплого тела мертвого оленя, убитого мной — теперь я на нем сидел. Продолжая двигаться ощупью, я обнаружил на другой стороне что-то мягкое и пушистое. Я тронул это, провел рукой и через минуту, вздрогнув, осознал, что мои пальцы глубоко погрузились во вьющуюся гриву бизона. Потянул — и от гривы вырвался вонючий пучок. Бизон лежал здесь не менее шести месяцев. Повсюду были холодные и липкие мех, шерсть, копыта и голые ребра, перекрещенные в полнейшем беспорядке. Когда эта необузданность смерти раскрылась передо мной во тьме, а зловонная, замкнутая атмосфера нависла над головой, мои нервы задрожали, как струны арфы во время шторма, и сердце, которое я всегда считал устойчивым к страху, забилось, словно девичье.
Поскальзываясь, я с трудом поднялся на ноги и осознал, что вдалеке надо мной находился тусклый сумеречный круг, воплощающий дыру, в которую я упал. Снаружи с каждым мгновением догорал закат, и освещение уже настолько ослабло, что когда я держал руку перед собой, она выглядела призрачной и была едва заметна. Я начал медленно исследовать стены моей тюрьмы. С сердцем, наполняющимся горечью все сильнее и сильнее, и чувствами, которые вы представляете лучше, чем могу описать, я обошел неровный, но сплошной круг огромной комнаты в подземелье, длиной сотню футов, и, наверное, пятьдесят в ширину. Безжалостные, беспощадные стены отлого наклонялись внутрь от неровного жуткого пола из шкур и костей к узкому отверстию над головой, где звезды уже мерцали в безоблачном небе. К тому времени я был довольно напуган, и холодный страх начал выступать капельками у меня на лбу.
Тогда мне стало казаться, что кто-нибудь мог находиться наверху в пределах слышимости. Я кричал снова и снова, а потом внимательно слушал, как затихает эхо моих криков. Я мог поклясться, что нечто похожее на призрачный стук зубов и лихорадочный скрежет челюстей слышалось в окружающей меня тишине. С колотящимся сердцем и незнакомым накрывающим чувством страха я сжался во мраке и стал прислушиваться. Капала вода, монотонно и зловеще, и что-то вроде дыхания хриплого горла из глубины пещеры прерывисто доносилось до моих ушей, так неясно, что сначала я подумал, это просто шелест ветра в траве вдалеке надо мной.
И вновь я кричал изо всех сил, окруженный тьмой, а потом слушал, жадно и всецело напрягшись. Снова из полумрака исходил дрожащий скрежет зубов и трепетное, глубокое дыхание. Затем мои волосы буквально встали дыбом, а взгляд застыл с неподвижным удивлением, когда передо мной, в отдаленной тени, где гнилой пол с наступлением ночи начал сиять в бледно-голубом подрагивающем свете, появилось нечто мерцающее ужасным блеском, тонкое, высокое, трепыхающееся. Оно было исполнено жизни, но не было человеком. Существо поднялось напротив темной стены, все в свету, пока его верхняя часть с ввалившимися глазами не оказалась на высоте девяти-десяти футов над землей. Покачиваясь, оно будто обшаривало все вокруг в поисках выхода, как и я — но затем внезапно свалилось неровной грудой на землю, и я отчетливо услышал падение тяжелого тела, когда оно исчезло в голубой преисподней, пылавшей внизу.
Призрачное существо снова с трудом поднялось, теперь на несколько шагов ближе ко мне, и выросло в два человеческих роста. Оно дрожало, шарило кругом, а затем рухнуло со звуком упавших тяжелых тканей, будто силы, державшие его, внезапно иссякли. Оно подбиралось ближе и ближе, странным образом передвигаясь в окружении стен. Испуганный и изумленный, я заполз в углубление, чтобы ужасное существо прошло мимо. И к моему бесконечному облегчению, оно ушло, продолжая дрожать и извиваться, и я смог снова дышать.
Когда его четкая тень исчезла в дальних углах полости, я еще раз закричал, наверное, в свое удовольствие слышать собственный голос — и снова послышался тот скрежет зубов. А мгновение спустя — отвратительный хор из воплей с другой стороны пещеры, словно смешанное завывание пропавших душ, адский стон горя, стыда и отчаяния, который поднимался и оседал в безмолвии ночи, вмиг сменившемся этими страшными звуками. Я, с застывшей в лед кровью в жилах и обмякшим телом, вскочил на ноги и соединил свой безумный крик с голосами невидимых демонов в ужасный хор. Затем мужественность и способность мыслить резко вернулись ко мне, и я распознал в дрожащем эхе звук, который мне часто приходилось слышать в более приятных обстоятельствах. Это был вой, исходивший из глоток волков, угодивших в ту же ловушку, что и я. Но были ли они живы? Охваченный любопытством, я подумал: могли ли они находиться в этой жуткой яме? А если нет? Мне предстал образ ловушки со стаей волчьих душ — я не мог вынести и мысли об этом. Мое воображение уже повсюду видело созвездия яростных желтых глаз и множество изогнутых серых спин, метающихся взад-вперед среди теней. Дрожащей рукой я полез в карман за спичкой и нашел две — всего лишь две!
К этому времени взошла луна, и широкая полоса серебристого света вползала по стенам нашей тюрьмы, но я не стал ее ждать. С трепетной аккуратностью я чиркнул спичкой и вознес ее над головой. Минуту она ярко горела, и я увидел, что находился в огромном естественном склепе, без единого выхода, не считая узкую щель над головой, дотянуться до которой не было никакого шанса. Стены повсюду имели уклон вовнутрь. Весь пол почти по пояс оказался завален жуткими спутанными останками животных, находившихся на всех этапах возвращения к первородной земле — от голых костей, которые могли рассыпаться от одного касания, до все еще покрытых плотью, гладких и лоснящихся тел оленей, упавших всего неделю-две назад. Такого мертвого места я еще не видал — столько меха, добычи, голов и рогов было вокруг, что это даже в такую минуту вызвало во мне зависть охотника.
Но что заворожило меня и приковало взгляд к своей тени, так это лежащий в двадцати шагах величественный восемнадцатифутовый питон, растянутый во всю длину вдоль гладкой, извилистой дорожки, которую месяц за месяцем на холмиках из мертвых тел вытаптывали беспрестанные ноги новых жертв. Все эти создания своими призрачными передвижениями и тщетными попытками взобраться по стенам поначалу испугали меня в этом отвратительном месте. Я обернулся и, поскольку спичка была коротка, едва заметил одну или две истощенные крысы, которые пищали и ползали среди меньших змеек и странных рептилий, озираясь по пещере.
В груде у дальней стены, тусклыми, холодными глазами на меня уставились пять самых крупных и безобразных волков, каких когда-либо видел смертный. Я повидал много волков, но таких — никогда. Все бесстрашие, грация и дикая мощь покинули их. Тела с брюхами, набитыми падалью, выглядели огромными, раздувшимися и отталкивающими, косматая шерсть комками свисала с облезлой красной кожи, слюна капала с челюстей желтыми нитями, а затуманенный взгляд был сонливым и холодным. Когда они разевали свои большие пасти, чтобы завыть тоскливым хором в частичку пурпурной ночи над головой, те выглядели сухими и желтыми. Воздух вокруг волков был исполнен отвратительного отчаяния и безнадежности. С несдерживаемой дрожью и криком я бросил остаток горящей спички.
Долго ли сидел я во тьме под стеной с этими ужасными певцами серенад, стачивающими свои покрытые пеной зубы и оплакивающими нашу общую судьбу в отвратительном многоголосии — я не знаю. Мне не хватит сил описать дикие, кошмарные видения, посещавшие мой разум в следующие час или два, пока лунный свет не сошел со стен и не разлился по моим ногам серебристым ковром. И мрачно наблюдая за возведением этой световой арены, я увидел, что волки начали двигаться. Очень медленно они выходили из тьмы, ведомые самым крупным и безобразным, пока все не оказались в серебристом кругу, изможденные, мерзкие и похожие на призраков. Каждый пучок облезлой редкой шерсти на их болезненно-призрачных спинах виделся четким, как при свете дня. Затем раздувшиеся, светящиеся падальщики начали странно двигаться, и минуту-другую понаблюдав за ними, охваченный удивлением, я понял, что они от отчаяния пришли ко мне с просьбой о поддержке. Я не мог поверить в возможность того, что немые твари могли выражать свои намерения так ясно, как эти несчастные косматые паршивцы. Они остановились в десяти ярдах, застенчиво понурили головы, отвели глаза и медленно покачивали высохшими в грязи хвостами. Затем отступили на несколько шагов, начали скулить и ласкаться, сделали еще шаг и улеглись на животы, прикрыв лапами носы. Подобно следящим в полудреме собакам, они упорно разглядывали меня грустными, огромными глазами, несчастными и жуткими.
