Джозеф Ле Фаню - Дядя Сайлас. История Бартрама-Хо
Эпилог
О милая моя кузина Моника! Слава Богу, вы еще живы, и, думаю, вы моложе меня духом и сейчас.
Милли, моя дорогая подруга, теперь счастливая жена того скромного священника, Спригга Биддлпена. Я смогла посодействовать ему, и он вскоре получит должность в Долинге.
Мэг Хокс, гордая, своенравная и самая нежная душа на свете, вышла за Тома Брайса через несколько месяцев после описанных событий, и, поскольку чета хотела эмигрировать, я обеспечила их необходимым капиталом: они, как мне известно, теперь зажиточные люди. Добрая моя Мэг часто пишет. Кажется, она очень счастлива.
С детства дорогие мне Мэри Куинс и миссис Раск, увы, совсем состарились; но, живя со мной, всем довольны. После моих долгих и настойчивых просьб доктор Брайерли, лучший и честнейший из священников, которые предпочли Англиканской церкви иную, согласился взять на себя управление поместьем в Дербишире. Он самый подходящий человек для подобной ответственности — столь педантичен и трудолюбив, столь добр и трезвомыслящ.
По совету докторов, кузина Моника сразу же увезла меня на континент, в Европу, где не позволяла вспоминать об оставивших чудовищный отпечаток в моей душе ужасных сценах. Впрочем, запрета и не требовалось. Для меня мучительно вспоминать о них даже сейчас.
План был разработан мастерски. Ни старуха Уайт, ни Джайлз, дворецкий, не подозревали, что я вернулась в Бартрам. Прими я смерть, тайна моей судьбы осталась бы известной четырем лицам — обоим Руфинам, Хоксу и, наконец, мадам. Мою дорогую кузину Монику заставили поверить в мой мнимый отъезд во Францию, и кузина приготовилась к тому, что не услышит от меня вестей. У нее, у других подозрения возникли бы, возможно, лишь через год после моей смерти, но вряд ли кому-нибудь пришла бы мысль, что в Бартраме-Хо злодеяние и свершилось. Моя могила поросла бы травой; мои, а не мадам де Ларужьер, останки лежали бы, схороненные глубоко в земле, в мрачном внутреннем дворе Бартрама-Хо.
Только спустя два года после описанных событий я узнала, что же произошло в Бартраме, когда я бежала. Старуха Уайт, рано поднявшись в комнату дяди Сайласа, к своему удивлению — а он предупредил ее накануне, что будет сопровождать сына, который поедет в пять утра на станцию к почтовому поезду, следующему в Дерби{46}, — увидела старого господина лежащим на диване в его обычной позе.
«А вообще ничего такого странного с ним не было, — рассказывала старуха Уайт, — только вот его бутылка с этим… пахучим, опрокинувшись, пролилась у него на столе и лежал он мертвый».
Ей показалось, что он еще не окоченел, и она послала старого дворецкого за доктором Джолксом, который объявил, что дядя умер, приняв слишком много, по ее выражению, «опенья».
Что сказать о набожности моего несчастного дяди? Было ли это полное лицемерие, или в его душе пробивались ростки искренней веры? Не знаю. Не думаю, что в его сердце осталось место для веры, высшего из данных нам свойств. Возможно, он безрадостно глядел в будущее и уже был не способен прозревать впереди что-то, вселяющее надежду. Дьявол подкрадывался к крепости его сердца многими извилистыми, петляющими путями. Вначале был замысел женить на мне сына, прибегая к честным средствам, потом их сменили бесчестные, а вновь потерпев неудачу, он поддался мысли захватить мое состояние посредством убийства. Я подозреваю, что дядя Сайлас одно время считал себя праведным человеком. Желал обрести рай и избежать ада, если они существуют. Но были и другие вещи, в существовании которых сомневаться не приходилось и которых он жаждал или страшился, и тогда им овладело искушение. «Строит ли кто на этом основании из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, каждого дело обнаружится; ибо день покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть»[120]. В старости сердце уже не поддается ни плавке, ни ковке, и должно оставить его в той форме, в какой оно и застыло. «Неправедный пусть еще делает неправду; нечистый пусть еще сквернится…»[121]
Дадли исчез, но в одном из писем со своей фермы в Австралии Мэг сообщала:
«Есь тут в паселке чилавек што завет сибя Колбрук у ниво ладный дом диривяный такой высокий как аж паталок в бартрамской гастиной только гаварят крысы у ниво и много мая гаспажа так вот он скупает и продает золата туда сюда у искателей купцам. И щеки и губы у ниво все в шрамах. То ли агнем абажены то ли серной кислатой и никаких там бакебардов слава Богу но мой Том все адно сказал што признал иво мистер Дудль эта. Я иво не видала а Том с ним гаварил так тот атпирается и праклятиями сыпит. Том и засамнивался. А я б увидала так сразу б сказала. Да может пускай оно как есь так есь».
Вот и все.
Старый Хокс упорно молчал, он надеялся, что благодаря хитрости, с которой они свершили свое дело, не вызывая подозрений даже у двух обитателей дома, и налету тайны, всегда окружавшей Бартрам-Хо, он убережен от возмездия.
Как ни странно, он думал, что я выбралась из комнаты задолго до того, как туда вошли, и даже если бы его арестовали, не нашлось бы доказательств, что он имеет отношение к убийству, о котором, по его утверждению, он ничего не знал.
В связи со смертью моего дяди коронер{47} проводил дознание, и доктор Джолкс выступал главным свидетелем. Заключение было такое: смерть наступила в результате «чрезмерной дозы опия, принятой покойным».
Прошел почти год с того злодеяния в Бартраме, когда Дикона Хокса арестовали и посадили в тюрьму за тяжелое преступление, совершенное еще в Ланкашире. Видя свой последний шанс, он, уже осужденный, раскрыл обстоятельства никому не известной смерти француженки. Ее останки были обнаружены захороненными там, где он указал, — во внутреннем дворе Бартрама-Хо — и после положенного следствия перенесены на кладбище в Фелтрам.
Так я избежала ужасной участи оказаться среди свидетелей. Или еще более страшной муки — владеть неразглашенной тайной.
Доктор Брайерли — вскоре после того как леди Ноуллз описала ему, с моих слов, способ, каким Дадли проник в мою спальню, — побывал в бартрамском доме и тщательно осмотрел окна в комнате, где мистер Чарк спал в ночь убийства. Одно из этих окон, как доктор выяснил, было снабжено прочными стальными шарнирами, очень ловко замаскированными в деревянной оконной раме, которая удерживалась с внешней стороны железным шипом, — вытащив его, окно открывали. Это была именно та комната, в которой поместили меня; с помощью описанного ухищрения и входили в комнату. Загадка убийства мистера Чарка разрешилась.
Я доверила все это бумаге — написала наконец… Мгновение сижу, затаив дыхание. Руки холодные, влажные. С глубоким вздохом встаю и выглядываю в окно: вижу дивный пасторальный пейзаж, с зелеными горами на горизонте… цветы и птицы… колышутся ветви величественных деревьев — свобода и защищенность. Рассеялся жуткий кошмар моих юных дней, и я поднимаю глаза в безмерной благодарности к Всемилостивому Господу, могущественной рукой меня поддержавшему. Когда я опускаю глаза, щеки у меня мокры от слез. Тоненький голосок зовет: «Мама!» — и смеющееся личико в обрамлении шелковистых, темно-русых, как у дорогого папы, кудрей, заглядывает ко мне.
— Да, милый, наша прогулка. Идем!
Я — леди Илбури, вознагражденная любовью нежного и великодушного мужа. Робкая, беспомощная девушка, известная вам, — теперь мать, которая старается быть хорошей матерью своему единственному оставшемуся ребенку.
Не стану говорить о печалях — о том, каким кратким было мое первое, исполненное безмерной гордости материнство, о том, как дороги те, кого Бог дал и Бог взял. Но порою, когда я смотрю на моего маленького мальчика, у меня на глаза навертываются слезы, и он недоумевает, отчего они. А я думаю, одновременно с дрожью и улыбкой: как сильна любовь, как хрупка жизнь; и я радуюсь — пусть и не могу унять дрожь — тому, что Творец всего живого, который не причинит напрасной муки, в бессмертной любви печалящихся заключил просветляющую надежду на уготованное им вечное соединение. В моих печалях я вняла гласу Небес: «Истинно слово — впредь блаженны умершие с Богом».
Мир сей — парабола: обиталище символов… явленных в материальной оболочке фантомов бессмертных духовных сущностей. Да будет даровано мне счастливое ясновидение — узнавать под дивными земными покровами облаченных в них АНГЕЛОВ! Я верю: если мы захотим, то пойдем с ними рядом и услышим их голоса.
Комментарии
*
Роман впервые опубликован в 1864 году. Настоящий перевод осуществлен по изд.: Sheridan Le Fanu J. Uncle Silas: A Tale of Bartram-Haugh: In 2 vol. Leipzig: Bernhard Tauchitz, 1865.
Предисловие
1
…возразить против беспорядочного употребления понятия «сенсационная школа письма»… — Так называют школу романистов, сформировавшуюся в 60-е годы XIX в. в Англии. Представители «сенсационной школы»: Уилки Коллинз (1824–1889), автор известных романов «Женщина в белом» (1860), «Лунный камень» (1868), «Армадейл» (1866), «Без имени» (1862); миссис Н. Вуд (1814–1887), чьи произведения предвосхищают детективный жанр («Ист Линн», 1861; «Трудности миссис Холибертон», 1862); М. Брэддон (1837–1915), создавшая более семидесяти романов с подчеркнуто напряженной интригой («Аврора Флойд», 1863; «Жена доктора», 1864 и пр.). Для всех этих авторов характерно мастерски выстроенное, драматичное, наполненное таинственными приключениями повествование с криминальными мотивами. Э. Гаскелл («Север и Юг») и Ч. Диккенс («Тайна Эдвина Друда») также использовали в своем творчестве отдельные приемы сенсационного романа.
![Мик Уолл - Когда титаны ступали по Земле: биография Led Zeppelin[When Giants Walked the Earth: A Biography of Led Zeppelin]](/uploads/posts/books/275514/275514.jpg)
