Артур Клинов - Минск. Путеводитель по Городу Солнца
Вазы под снегом
37
В Городе Солнца пили много. Почитание Вакха было вторым по важности после коммунизма культом в стране Счастья. Кроме шести основных, существовало еще несколько десятков мелких и профессиональных торжеств – день Конституции, день рождения Ленина, день смерти Ленина, день Космонавтики, Старый Новый год, день освобождения Города Солнца от немцев, День учителя, День металлурга, День шахтера, День сталевара, День тракторостроителя, просто День строителя, День колхозника и так далее. Отмечался также день собственного рождения, день рождения жены, день рождения тещи, дни рождения детей, дни рождения братьев, сестер, прочих родственников, дни рождения друзей, свадьбы родственников, свадьбы друзей, разводы родственников и друзей, похороны родственников, друзей и знакомых, поминки по ним на девятый день, поминки на сороковой день, поминки на годовщины смерти. Праздновался день получки, день аванса, первый день отпуска, возвращение из отпуска, уход в армию, возвращение из армии, поступление в институт, первый день картошки, последний день картошки, сдача экзаменов, окончание учебного года, окончание института, поступление на новую работу, первый день командировки, второй день командировки, последний день командировки, повышение по службе, победа и поражение любимой футбольной команды. Отмечался поход в театр, поездка на дачу, встреча с другом, которого давно не видел. Поводов выпить находилось бесконечное множество. Позже к ним присоединились религиозные праздники: два Рождества, Пасха православная и католическая, Радуница, Дзяды. А пили в стране Счастья все. Пили пролетарии. Пили колхозники. Пили студенты. Пили ученые. Пили поэты. Пили врачи. Пили спортсмены. Пили военные. Пили прохожие. Пили дворники. Пили сантехники. Пили милиционеры. Пили мужчины и женщины. Пили старухи из Города Солнца и старухи с рабочих окраин. Пили все метафизики, кроме последнего. Пила Любовь. Пила Мудрость. И Мощь тоже любила выпить. Пили боги Ленин и Сталин. Пили так, что у последнего метафизика сдали нервы. Тогда он объявил сухой закон. Но было поздно. Страна Счастья уже умирала, и авторитет Метафизика не имел той силы, что прежде. Все только озлобились, но продолжили пить.
38
Башни и дождь
Мой отец тоже пил. Он не был пьяницей из дворов Города Солнца. Он пил красиво, с размахом, с цыганами и катанием на пароходе по Волге. По тем временам он пропивал целые состояния. Люди, которых он брал к себе в компаньоны, потом, когда в Город пришел капитализм, открывали на заработанные деньги казино и рестораны. Он же вкладывал их в такое красивое и пьяное проживание жизни, какое только мог себе позволить. По-своему он был прав. В Городе Солнца некуда было вкладывать большие деньги, если они имелись. Все считались равны, и равенство строго следило за исполнением своих предписаний. Ты мог иметь не более одной квартиры. Разрешалось построить дачу, но она не могла превышать определенных законом сиротских размеров. Можно было купить машину, но вторую покупать уже не имело смысла. Зачем тебе парк ржавеющих «жигулей» и «волг»? Иначе дело обстояло в Москве, которая всегда была самым ушлым городом страны Счастья и находила лазейки в предписаниях небедно-небогатого равенства. В Городе же Солнца вкладывать деньги было некуда. Можно было, конечно, открыть подпольные цеха. Но этот бизнес приживался только в тех местах, где процветала коррупция. К тому же «цеховики» всегда находились под угрозой тюрьмы и ареста. Можно было б вложить деньги в золото, но об этом следовало молчать, если человек не желал, чтобы его, как Яшку-короля бутылок, выловили в Свислочи. А что за прок от зарытых где-то на даче бочонков? Можно было б скупать антиквариат. Но моему отцу все это не подходило. Он вкладывал деньги в вино, в рестораны и женщин, в разгульную жизнь. Хорошо помню нашу первую встречу с отцом и вылетевшее вместо приветствия, взбесившее его слово «Подлец!», когда он вдруг неожиданно воскрес. Не то чтобы я не радовался его воскрешению. Просто сначала я даже не понял, кто это. Он ввалился в нашу квартиру на Ломоносова, когда я уже спал. Как раз незадолго перед тем в телевизоре появился веселый поросенок Хрюша и пожелал: «Споко-о-ойной но-о-о-чи!» Меня разбудил звук бьющегося стекла. Отец ругался с матерью в прихожей и рвался ко мне. Из соседней комнаты на шум выскочили квартиранты, два инженера из России. Время от времени мать сдавала комнату командировочным из других городов. Они пытались его успокоить, но рассвирепевший отец выкинул их и погнал вниз по лестнице. Пока он бегал за квартирантами по двору, мы с матерью укрылись в квартире у Брандинов. Когда приехала милиция, отец уже исчез, только командировочные сидели с мокрыми красными тряпками у разбитых носов. Следующее свидание с отцом было уже не таким бурным. Мы встретились через пару лет на Немиге, недалеко от места, где работала мать. Он пришел с другом, таким же известным в городе сибаритом Костей Сорокой. Отец был красив, элегантен и подарил мне набор дорогих кистей для занятия живописью. После этого мы часто с ним виделись. Я гордился своим отцом. В Городе он был человеком известным. Его знали и уважали почти все авторитетные воры. Его уважали бармены, официанты, продавцы в гастрономах, девицы с бульваров. Его знали и уважали спортсмены. Он сам был мастером спорта по боксу. Его уважали художники, артисты, просто люди богемы. Отца всегда окружали такие же свободные прожигатели жизни, с деньгами и без них, хотя чаще вторые. Пропивать большие деньги в одиночку было трудно и скучно, поэтому он поил всех без разбору: барменов и официанток, художников и спортсменов, девиц с бульваров и старух Города Солнца, сборщиков бутылок и пьяниц из беседок. Поил дворников и сантехников, милиционеров и случайных прохожих, мужчин и женщин. Поил пьяниц всего дома, квартала, района. Много лет позже мне было жаль его, когда, после автокатастрофы, отец потерял былой кураж вместе со здоровьем. Он уже не зарабатывал таких денег, как когда-то в стране Счастья, а жил только на инвалидную пенсию, но так и не избавился от прежних барских привычек. Он пропивал пенсию за пару дней с толпой незнакомых людей, которые исчезали, как только деньги кончались. Такая жизнь угнетала его. В старости отец продал квартиру, купил дом в деревне и навсегда уехал из Города Солнца.
39
Дворец науки
Если двигаться от площади Виктории дальше, по правую и левую руку от вас по-прежнему будут тянуться вереницы дворцов для народа. Пройдя километр, вы встретите еще одну гигантскую площадь – площадь Колосса, названную в честь главного классика белорусской литературы. Вообще-то, в Городе Солнца было два поэта-гиганта, Купала и Колас. Но первого Госбезопасность в 1943_м скинула с десятого этажа гостиницы «Москва» в столице Империи, поэтому первым стал Колас, а Купале поставили памятник в сквере напротив цирка. То, что такая огромная площадь названа в честь литератора, говорит о том, что в империи Счастья слово было важнее реальности. По центру ее возвышается памятник в честь служителя Каллиопы в окружении музы со скрипкой – Эвтерпы, и Ареса – Аполлона с винтовкой. Напротив находится филармония – Дворец Полигимнии. За спиною Колосса начинается улица, что ведет к храму Гермеса, гигантскому чреву Комаровского рынка. На площадь выходит Университет физкультуры – символ конструктивистской эпохи. Его шесть тяжелых квадратных колонн разделяют две улицы, под углом уходящих к востоку. Когда от площади вы двинетесь дальше, то вновь попадаете на территорию Мудрости. По левую руку от вас начнется гигантский ансамбль Дворца политехники. От проспекта уходят кварталы его факультетов, в которых готовили инженеров для работы в фабричных предместьях. Чуть дальше вас встретит полукруглая величественная колоннада Дворца науки. Напротив него Академия муз. Талантливых юношей здесь обучали создавать декорации для империи Счастья. Миновав еще несколько дворцов для народа, вы ступите на последнюю площадь Города Солнца. Это зона Любви. Как-то так получилось, что в империи Счастья Любовь была наименее важным из всех соправителей Метафизика, поэтому здесь нет особых дворцов. Справа от площади берут начало два парка: Челюскинцев и Ботанический сад. В центре возвышается памятник в честь Любви, служившей при Метафизике Сталине. Добрый старичок в очках – Калинин – любил всех, но ничего не мог сделать даже для собственной старушки-жены, которую Метафизик отправил в концлагерь.
40
Я не любил Город Солнца, зато любил его Эрос. В детстве я этого не осознавал, но когда подрос, понял, почему отец никогда не мог остановиться. Такого количества юных красавиц я не встречал ни в одном другом городе мира. Его улицы всегда были наполнены этим особым видом хрупких, но изящных цветов. Может, им благоприятствовала земля, усердно политая кровью. Это не были розы – вид популярный в «Плейбое». Они не походили на крепких, но быстро увядающих бутонов южных красавиц. Рубенс, с его любовью к пышным хризантемам, наверное, тоже не нашел бы здесь вдохновенья. Скорее это были цветы Бодлера – декадентские орхидеи на тонких изящных стеблях. Позже этот вид стал популярен у модельеров и начал представлять дома Версаче, Шанель, Валентино, Армани на дефиле в Милане и Париже. Но в Городе Солнца они обильно произрастали повсюду, цвели естественной жизнью, буднично шествовали по подиумам его улиц, наполняя Город тонким ароматом соблазна. Как и все цветы, орхидеи Города Солнца любили лето. Зимой они замыкались, прятались в пальто и шубки. Зато когда приходило лето, они распускались, заполняли улицы, дворы, парки и цвели среди ваз, аллей и фонтанов. Они дополняли декадентскую эстетику улиц сладкой эстетикой распутства. Без них Город был бы другим. В нем не хватало б цельности стиля. Полноты ощущения упадка с присущим ему языческим эросом, не обремененным пуританскими нормами воздержания. В стране Счастья не было разврата. Но все им занимались, только скрытно. Любовь с орхидеями была делом несложным. Они отдавались ей охотно из чувства. Это потом, когда в Город пришел капитализм, они начали оценивать вас через содержимое кошелька и выезжать в страны, где кошельки весили больше. А в то время они были, как цветы, открыты. Достаточно восхититься ими на улице, обаять – и они были ваши. Сорвать орхидею можно было везде – в магазине, театре, баре. Но вероятность встретить ее была значительно выше на улицах и скверах, примыкавших к проспекту. И, конечно же, на самом проспекте, куда, надев самые соблазнительные наряды, они стекались со всего Города и, без всякого дела дефилируя по нему, с удовольствием собирали похотливые взгляды прохожих. Когда-то конкуренцию им составляли гипсовые орхидеи – полуобнаженные Венеры, которые, с веслами в руках прятались в зарослях парков. Наверное, образ Венеры с веслом очень нравился Метафизику, поэтому они стояли во всех городах империи Счастья. Скульптор, который ее слепил, сделал это очень натуралистично. Венера с веслом полнилась плотью, проступавшей сквозь слои штукатурки или масляной краски. К сожалению, как и любая плоть, гипсовые Венеры были не долговечны. Помню, последняя из них еще стояла в парке Челюскинцев в конце семидесятых. Но потом исчезла и она.
