Артур Клинов - Минск. Путеводитель по Городу Солнца
Площадь Ворот
32
Тени улицы Ленина
Тени проспекта
Проспект. Дворец Центрального банка
Если коммунистическая утопия – это проект построения всеобщего счастья, то ее идеальный Город должен воплощать эстетику счастья, элементы которой зависят от представлений о счастье у тех, кто ее создает. Эстетика счастья государства рабочих и крестьян связана с тем, чего ранее были лишены угнетенные массы: с образами красивой, достойной жизни. Человек идеального будущего должен жить не в лачугах, но в прекрасных дворцах, окруженных великолепными парками со множеством скульптур и фонтанов. Между дворцами должны быть проложены широкие улицы-аллеи, утопающие в зелени экзотических цветов и деревьев. В самых важных местах располагаются просторные площади, на которых могли б собираться счастливые жители Города Солнца. Главной улицей нового Города стал проспект, названный именем верховного бога Сталина, вскоре переименованный в честь другого бога – Ленина. Когда богов свергли, она стала проспектом Скарыны, затем Независимости. Однако наиболее правильным для нее было бы название проспект Солнца, так как проложена она с запада на восток и ориентирована на восход солнца, туда, где, по задумке, и должен был находиться главный алтарь – Город Солнца Москва. Длина проспекта сегодня около восемнадцати километров. К идеальному Городу относится его меньшая часть, отрезок в восемь километров. Важная особенность главной улицы Города в том, что в поперечнике она являет собой золотое сечение. На проспекте каскадом разместились гигантские площади – Мудрости (Ленина), Метафизики (Октябрьская), Виктории (Победы), Колосса (Коласа) и Любви (Калинина). Площадь Ворот Города Солнца немного в стороне от главной оси. Она венчает три улицы, идущие параллельно проспекту – Маркса, Кирова и Ульяновскую. У Кампанеллы Город Солнца имел семь окружностей. В солнечном Городе Грез всего шесть площадей. Это несоответствие объяснимо: семерка не его число. Если двигаться от площади Мудрости, самой большой из шести площадей, на восток, проспект начнется по правую руку от вас помпезным Дворцом почты. Миновав несколько великолепных дворцов для народа, по левую руку вас встретит Дворец госбезопасности. Он уходит в глубь города на целый квартал. На проспекте вы увидите его центральный портал, четыре непропорционально массивные колонны и ротонду на крыше, которую, как говорят, добавил к проекту председатель Госбезопасности Цанава, друг Берии. По слухам, Дворец госбезопасности имеет столько же этажей под землей и от него прорыт длинный тоннель в Пищаловский замок – Тауэр Города Солнца, старинную городскую тюрьму, возведенную еще в XIX веке. Рядом с замком торчит серый зуб – высотный архив Министерства внутренних дел. Одиноко возносясь на горе в двух шагах от проспекта, он завершает композицию замка, равнодушно поджидая своего землемера. Миновав еще несколько дворцов для народа и Дворец Центрального банка, слева вы увидите Дворец ГУМа, сакральное место в Городе Солнца. Именно тут исполнялись желания. Пройдя еще два симметричных дворца, вы ступите на главную площадь. Все, что расположено здесь, – владения Метафизика. Раньше на площади стояла его гигантская статуя, теперь – его Дворец, бывший ранее Дворцом партии, а также Дворец республики, Музеи войны, Дворец профсоюзов, главный театр и Дворец офицеров. Во времена последней войны здесь же находилось место публичных казней. В старинном Александровском сквере, рядом с фонтаном «Мальчик с лебедем» стояли виселицы с партизанами. Тут же расположены гранитные трибуны, на которые поднимались вожди во время парадов. Правда, праздничные шествия проходили и на расположенной по соседству площади Мудрости. Тогда там рядом со статуей Ленина устанавливали временные трибуны, обтянутые красным кумачом.
33
В детстве я обожал праздники. Это потом они исчезли из моей жизни, превратившись в скучную необходимость ритуального сидения за столом, покупки подарков и общепринятые поздравления. Но в детстве они были настоящими. Уже задолго я ощущал их приближение, начинал считать дни, которые оставались до праздника, и с каждым отнятым днем мое ликование становилось все сильнее и сильнее. В стране Счастья имелось шесть главных торжеств – День революции, Новый год, День трудящихся Первое мая, День Победы, День мужчины и День женщины. Самым любимым праздником детей Города Солнца был, конечно, Новый год. Восторг от него усиливался двухнедельными каникулами, на которые нас отпускали из школы. К тому же на них выпадали три дня рождения. Первого января у Игоря Брандина, второго – у моей первой невесты Жанны, а пятого – у меня. Естественно, все эти дни мы ходили друг к другу в гости и объедались большими бисквитными тортами. Тем более что ходить было недалеко: все мы жили в одном подъезде. Больше всего мне нравилось бывать на дне рождения Жанны, где я был единственный мальчик среди множества девчонок. С детского сада мы были неразлучны, поэтому весь двор дразнил нас «жених и невеста». Возможно, мы на самом деле могли ими стать, но родители Жанны покинули Город Солнца намного раньше других еврейских семей, а из Америки она уже не писала. Из других торжеств я больше любил День революции и Первое мая. К тому же на День революции также выпадали каникулы. Седьмого ноября по телевизору всегда показывали военный парад и торжественную манифестацию трудящихся. Мать рано с утра уходила на демонстрацию, а я, еще до конца не проснувшись, радостно включал телевизор и, лежа в постели, наблюдал трансляцию с Красной площади. Вначале показывали военный парад. На экране появлялась Красная площадь. В торжественном предвкушении ровными прямоугольниками по периметру стояли войска, ожидая, когда на зиккурат Мавзолея взойдут Метафизик с соратниками. Но их еще не было. На экране время от времени появлялись главные часы страны Счастья – куранты на Спасской башне. Трансляцию всегда начинали пораньше, чтобы выдержать церемониальную паузу. Часы крупным планом опять показывались на экране. Минутная стрелка приближалась к десяти. Все с нетерпением ждали. Ровно в десять выходил Метафизик. В моем детстве его звали Брежнев. За ним появлялись Любовь и Мудрость, затем следовали Мужество, Целомудрие, Правосудие, Усердие, Правдолюбие, Космограф, Геометр, Историограф, Поэт, Логик, Ритор, Грамматик, Медик, Физик, Политик, Моралист и так далее. Мощь в это время уже находилась на площади. Она приезжала на двух лимузинах с открытым верхом и после появления Метафизика начинала объезжать прямоугольники. Приблизившись к каждому, она приветствовала их. Те выкрикивали в ответ «гав-гав-гав», и Мощь двигалась дальше. Объехав периметр прямоугольников, она всходила на зиккурат и отдавала доклад Метафизику. Сразу затем начинался парад: прямоугольники приходили в движение, аксонометрия, так любимая мной, перемещалась по площади, параллелепипеды шествовали один за другим, исчезая за черной границей экрана. Время от времени в телевизоре крупным планом показывался Метафизик. В позе римлянина он приветствовал марширующие фаланги. Потом на экране появлялись машинки. На них стояли ракетки. За ними ехали танки. Затем шествовали большие машины. На них стояли большие ракеты. За ракетами обычно шли демонстранты. Они разрушали стройную геометрию аксонометрии и вливались на площадь разнородной пупырчатой массой, из которой торчали плоские прямоугольники с головами вождей, воздушные шарики и красные транспаранты. Иногда я сам бывал в этой массе. Время от времени мать брала меня с собой на демонстрацию. В такие дни мое ликование не знало предела. Вставали мы рано – часов в шесть или семь. Колонны формировались задолго до официальной трансляции, а нужно было еще добраться до места сбора. Центр Города для транспорта перекрывали, поэтому часть пути приходилось идти пешком. Мы выдвигались в колонне обувной фабрики. Добравшись до нужного места, мы встречали людей, излучавших неподдельную радость – для них это был действительно праздник. В назначенное время колонны с окраин начинали движение в сторону Города Солнца. Они шли с фабричных предместий, с этих гигантских тракторных, автомобильных, моторных, станкостроительных заводов, где работали сотни тысяч людей. Целью их был проспект, по которому одной бесконечной волной они собирались пройти через площади Города Солнца. Час или два боковыми улицами мы пробиралась к проспекту. Чем ближе он на нас надвигался, тем сильнее становилось возбуждение в колонне. Наконец, в районе Дворца госбезопасности шеренги обувной фабрики вливались в гигантский поток людей, который уже плыл по проспекту. Мы поворачивали на восток и двигались в сторону площади Метафизика, туда, где стояли трибуны. Чем ближе мы к ним приближались, тем восторженнее доносилось многотысячное «Ура-а!». Трибуны становились все ближе и ближе. «Урра-а-а-а!» все громче и громче. И, наконец, когда мы придвигались вплотную, «Ура!» охватывало все вокруг и тебя самого. «У-урра-а-а-а!» – кричали колонны трибунам, на которых с улыбками стояли жрецы Города Солнца. Это была кульминация дня. Полный восторг и ощущение бесконечного счастья. Дальше, дойдя до площади Виктории, ряды рассыпались. Люди отправлялись по домам, где их уже ждали накрытые столы, ломившиеся от праздничного дефицита. К вечеру весь Город обычно становился пьян. На следующий день застолья продолжались, но эйфория потихоньку проходила. Праздник затихал. Ко Дню женщины и Дню мужчины я был равнодушен. Я не чувствовал в них торжества, может, потому что на эти дни не выпадали каникулы. День Победы я не любил, находя в нем что-то депрессивное. В этом празднике слишком многое напоминало о смерти. Задолго до Дня Победы по телевизору начинали показывать фильмы про войну. В них все время кого-то расстреливали, сжигали, закапывали. Над Городом уже стояло летнее солнце, но зелень парков после долгой зимы еще только начинала распускаться. В Городе было пыльно и как-то пустынно. На День Победы устраивали марш ветеранов. По проспекту к площади Виктории бесконечным потоком шли старики и старухи с кружочками и звездочками орденов на груди. Но мне почему-то всегда казалось, что от этой колонны веяло тяжелым трупным духом.
