Надежда Чернецкая - Я, Шерлок Холмс, и мой грандиозный провал
— Прошу прощения, мне показалось, что я заметил почерк Уотсона, и оно как раз тоже с пометкой о срочности.
— Нет-нет, вы ошиблись, — она поспешно взяла голубой концерт у меня из рук и сунула его в ящик бюро.
— О, а это, кажется, то, что мы ждем! Взгляните, мисс Лайджест.
— Да, оно.
— Что там? Читайте вслух.
Она посмотрела на меня с легкой усмешкой, распечатывая конверт:
— Посмотрим, что он на сей раз сообщает. «Моя дорогая», — банальное начало, — «я был удивлен и тронут вашим посланием» — ну еще бы! «теперь, зная, что я нужен вам, я постараюсь ускорить свое возвращение, однако это возможно лишь на три или четыре дня. Безмерно тоскую и жажду обнять вас, с заверениями в искренней и нескончаемой любви» — и так далее и тому подобная чушь — «Гриффит Флой» Как вам это нравится?
— Что ж, три или четыре дня — это тоже результат. Надеюсь, он сдержит слово.
— Я тоже надеюсь. Черт возьми! Похоже, я начинаю ждать его возвращения!
Она взяла с подноса другое письмо, разорвала конверт, и лицо ее приняло тревожное выражение.
— Пришло извещение о дате предстоящего суда, — она протянула мне судебную повестку и отвернулась к окну, — мне предписано быть готовой к судебному слушанию пятнадцатого сентября.
Я прочел бумагу и отложил ее в сторону.
— Это подходящая для нас дата, мисс Лайджест, — сказал я, — я успею сделать к этому сроку все что нужно.
Она повернулась ко мне, и лицо ее снова стало спокойным, внимательным и невозмутимым:
— Я не сомневаюсь, мистер Холмс, что вы все сделаете так, как нужно, и тогда, когда нужно. Просто это внезапное напоминание о суде показалось мне каким-то грубым. В последние дни я почти не думала о неприятном, а теперь меня словно растормошили после сладкого сна.
— Я вас понимаю, — я посмотрел на начинавшее розоветь солнце за окном.
— Возможно, нам с вами стоит покинуть, наконец, эту комнату и отправиться в парк ненадолго. Сейчас там уже не так жарко, вы посидите где-нибудь в тени и быстро придете в себя.
Она улыбнулась:
— Вы правы, я с удовольствием выйду в парк, — ответила она, — но мне уже не нужно приходить в себя — я лишь хочу прогуляться с вами.
В тот же вечер я составил и отправил срочную телеграмму для Уотсона следующего содержания:
«Уотсон. Соберите самые тщательные сведения о Джеймсе К. Гленрое. Сделайте это сами и перешлите такие же инструкции лицам по указанным ниже адресам. О результатах телеграфируйте как можно скорее. Ш.Х.».
13
Ощутив всю прелесть совместной прогулки, на следующее утро после завтрака мы решили повторить ее. Мисс Лайджест повела меня по своим любимым тропинкам парка, и беседа с ней была, как всегда, захватывающе интересной. Мы могли говорить о чем угодно, обсуждать тысячи вещей, и мне никогда не было скучно.
Приближался конец августа, но жара все еще не спадала. Стояли на удивление теплые дни, и на небе уже очень давно не появлялось ни единого облачка. Мы с мисс Лайджест держались в тени деревьев и сидели лишь там, где тени давали более или менее ощутимую прохладу.
— Как по-вашему, мистер Холмс, — вдруг спросила она, — Лестрейд переменится ко мне, если в деле произойдут перемены?
— Я думаю, что когда ему придется вас освобождать, он сделает вид, будто это и не он вас арестовывал.
— А если вы, наконец, убедите его, что стоит повнимательнее присмотреться к Гриффиту Флою, он станет ко мне снисходительней?
— С каких это пор вас волнует отношение к вам инспектора, мисс Лайджест?
— С тех самых пор, как я поняла, что половина всего дела держится именно на его личном благоволении.
— Тогда я повторяю, что вам можно ожидать его благоволения лишь тогда, когда он сам придет к выводам по делу, противоречащим всему, что он делал раньше.
— То есть как это «самостоятельно»?
Я улыбнулся, разжигая свою трубку:
— Я имею в виду, что мне придется убедить его в том, что все расследование является его и только его заслугой.
Ее бровь поползла вверх:
— Но это несправедливо! — сказала она, справившись с первыми чувствами.
— Я не позволю, чтобы все, что вы делаете, просто так кануло в лету или, того хуже, досталось Лестрейду в качестве трофея!
— Я не слишком честолюбив и в случае, когда придется выбирать между личной славой и вашим спасением, без колебаний выберу второе.
— Весьма благородно с вашей стороны, мистер Холмс, но мне все равно не нравится даже сама постановка этой альтернативы.
— Ничего не поделаешь, — я пожал плечами, с улыбкой наблюдая за ее возмущением, — мне часто приходится оставаться в тени ради достижения главной цели.
Она вздохнула, не в силах смириться с тем, что я говорил:
— Доктор Уотсон как-то сказал мне, что вы отказываетесь от славы и даже от вознаграждения по многим причинам. Это так?
— Да. Часто я не требую официального признания моего участия в деле потому, что само дело не представило для меня существенных трудностей или просто не было интересным.
— Ну, это можно понять. Все знают, что ваша слава зиждется на громких и запутанных делах.
Я кивнул:
— А в тех случаях, когда дело решено, но не получает огласки, я довольствуюсь признанием клиента и близких мне людей, например, Уотсона.
— Знаете, мне бы все же не хотелось, чтобы в моем деле вы отступили в сторону, когда придет время делить пирог. Если вы так сделаете, я подам в какую-нибудь центральную газету опровержение и расскажу всю правду.
Я рассмеялся:
— Очень мило, мисс Лайджест! Но вы, по-моему, взялись резать этот пирог еще до того, как это пришло в голову даже Лестрейду, да и вообще рановато. Как ни грустно признавать, дело остановилось, и мне пока не за что требовать славы.
Она улыбнулась:
— Вы же сами просили, чтобы я в вас верила, и я уже привыкла верить, ее лицо вдруг приняло озабоченное выражение, но через секунду она с неожиданным блеском в глазах посмотрела на меня.
— Так вы говорите, дело остановилось? И вы сегодня тоже свободны?
— Да, а в чем дело?
— Я подумала, что, может быть, вы хотите расширить территорию нашей прогулки и посмотреть на здешние пейзажи. За тем приходом открываются замечательные виды! — Я согласен. Когда мы отправимся?
— Прямо сейчас, если вы ничего не имеете против, — она оглядела мой спортивный пиджак и короткие брюки, заправленные в сапоги, — ваша одежда будет очень кстати: там, возможно, придется пробираться сквозь траву.
— Тогда ваша тоже, — ответил я, бросив взгляд на ее черный брючный костюм, очевидно, тот, о котором говорила миссис Коннор. Мисс Лайджест не утрачивала в нем ни капли своей женственности: хорошо подогнанные по фигуре, жилет, пиджак и брюки делали ее еще более изящной.
Мы вернулись в дом, чтобы предупредить всех, что уходим, в холле нас встретила Мэри. Она стирала с мебели пыль, но, услышав шаги хозяйки, обернулась и подошла к ней.
— Мэри, — обратилась к ней мисс Лайджест, — будьте добры, передайте Келистону, что мы с мистером Холмсом отправляемся на прогулку. Пусть не готовят нам чай заранее.
— Это все, мэм?
— Да. Впрочем, нет. Если ко мне приедет кто-нибудь, скажите, что я ушла с мистером Холмсом по важному делу, о котором вы ничего не знаете.
— Хорошо, мэм. Я все передам Джорджу и…
— Джорджу? — глаза мисс Лайджест вспыхнули смехом, но лицо тронула только сдержанная улыбка. Она хотела еще что-то сказать, но горничная так побелела, что мисс Лайджест, как видно, стало жаль ее.
— Я хотела сказать… мэм, я…
— Успокойтесь, Мэри, — она чуть коснулась рукой ее плеча, — передайте ему все, что я сказала.
Мэри подняла глаза, а мисс Лайджест направилась к выходу, но тут же обернулась:
— Да, и подайте мою шляпу, пожалуйста.
Перед нами открылся восхитительный вид: зеленая равнина с видневшимися кое-где желтыми пятнами, знаменовавшими осень, представляла собой вогнутую чашу, края которой переходили либо в холмы, либо в дороги. Невысокие холмы имели округлые вершины и обросли как-то неравномерно, а между участками зелени на них виднелись залежи красной глины. Травяную гладь равнины не пересекала ни одна тень, так как солнце вошло в зенит, но ее делили на сектора прямые дороги, разбегавшиеся в разных направлениях и скрывавшиеся между холмами. С возвышения, на котором мы стояли, эти дороги казались не толще ниток, вплетенных в пятнистое желто-зеленое полотно.
— В этом есть что-то завораживающее, — сказал я после долгого молчания.
— Да, — согласилась мисс Лайджест, с блаженной улыбкой продолжая глядеть в просторы перед собой, — но вы даже не представляете, до чего здесь прекрасно лунной ночью! Несколько раз я специально ходила сюда в полнолуния. Хотите спуститься вниз?
— Разумеется.
— Тогда идемте, кажется, где-то здесь есть более или менее пологий спуск, а, может, немного правее.
