Кирилл Берендеев - Осада (СИ)
Корнеев оторвался от лицезрения матово поблескивающей галактики, перекинувшейся мостом через небосвод. Земля на самой окраине даже не Млечного пути, а лишь края его спирального отростка, рукава Ориона, в такой невообразимой дали, что свету понадобиться тысячи и тысячи лет, чтобы добраться до затерянной в океане мироздания планетке и показать величие мириадов звезд родного скопления.
Ущербная луна уже закатилась за горизонт, а он все стоял у окна, глядя в небесный покров, истыканный звездами и молчал, теребя в пальцах сигарету, не смея закурить. Так далеко, так безнадежно далеко….
Отвлечь от мыслей его было некому, в доме он находился один; все ушли. Кто на ночь, кто насовсем. Дом нежданно опустел, холодный безжизненный дом, расположившийся в безбрежной дали от его родины. Хоть большой, хоть малой. Так далеко, что и большая стала малой и теперь видится лишь далеким отражением, отблеском, пришедшим из-за горизонта.
Он отвернулся от света мироздания, глаза невольно скользнули по карте Крыма, в этот момент показавшейся особенно никчемной. Полуостров, ставший островом с приходом его армии, теперь медленно погружался в безбрежный мрак забвения, и не было никаких сил, чтобы не то, что остановить, но хотя бы замедлить процесс. А теперь против него играет и само пространство. Крым неожиданно раскинулся во все стороны великой державой, подобно той, что некогда пошла на него войной. И потому еще не было ему конца и края, что на острове Крым закончились запасы топлива.
Сперва оказался перекрыт, не то взорван, не то поврежден, нефтепровод. Несколько дней спустя, и это уже понятно, чьих рук дело, хотя не совсем ясно, зачем, взлетел на воздух последний из работавших НПЗ в Симферополе. Пожар потушить не удалось, завод и его цистерны горели неделю, отравляя огнедышащим смрадом все живое на десятки километров вокруг. А когда запасы стали подходить к концу, пришлось ограничивать сперва авиацию: и боевые вертолеты замерли в ангарах, затем беспилотные самолеты, а после солярки перестало хватать уже танкам, самоходкам, а затем и всей технике, что была переброшена через Керченский пролив. И армия, некогда казавшаяся непобедимой, встала. Беспомощно и неловко отбивалась от врага, начавшего одерживать победу за победой в кровопролитной бойне, в которой сам, теряя бойцов, постоянно приобретал их, перевербовывая в каждом сражении на свою сторону новых рекрутов. И уже их посылая под покровом звездных ночей на своих старых товарищей.
Так сперва сдали Керчь, затем и весь Керченский полуостров, отошли до Судака, к Феодосии, от Перекопа в сторону столицы, – и тогда уже никем не контролируемая масса двинулась, сминая все, еще теплящиеся огнем жизни поселки, в сторону Симферополя и Севастополя. К тому времени, как последний бак горючего был залит в бронемашину, не отданными зомби остались только эти два города и трасса между ними, как только солярка оказалась на исходе, пришлось сосредоточиться на обороне двух последних оплотов военного, да что военного, человеческого присутствия на территории Крыма.
Корнеев находился по-прежнему в Симферополе, хотя ситуация в городе и становилась аховая и все больше и больше не то смельчаков, не то отчаявшихся, бежали в Севастополь, в последнее прикрытие, еще считающееся надежным. Вопрос, как надолго? Уж в чем, в чем, а в боеприпасах нужды по-прежнему не случалось, в этих местах их хватит на десяток войн. Но обычная питьевая вода стала дефицитом, подходили к концу и запасы пищи, несмотря на все принимаемые военным командованием меры, ситуация не становилось хоть чуть полегче, напротив, уверенно шла под откос. Все больше и больше воинов бежали, прихватив оружие, или, бросив его, маскировались под местное население, или же устраивали погромы и учиняли насилие – прекрасно понимая, что это действительно последний шанс и другого не представится, вообще, ничего не представится. Таких стало некому останавливать, армейцы бунтовали, когда их посылали на подавление очередного дебоша своих товарищей, в лучшем случае отказывались подчиниться, в худшем, присоединялись или поднимали собственную бучу. И теперь, бунты некому стало останавливать. Влияния не хватало у командования, в том числе у самого командующего, ни тем паче у добровольцев, пытавшихся защитить свои дома и семьи от разгула озверевших вояк.
Наверное, поэтому он не хочет ехать в Севастополь. Там еще хоть какой-то порядок наводится крупным калибром дальнобойной артиллерии Черноморского флота, здесь же… можно сказать, уже все ясно. Там еще борются за какое-то будущее, здесь смирились с настоящим, больше того, пытаются выжать из этого настоящего последние крохи, действуя по принципу: после нас хоть потоп. В бывшей столице Крыма жителей осталось от силы треть, а с учетом вчерашнего исхода, и того меньше. С ними же Корнеев послал в охранение последних бойцов, на которых еще мог положиться. Те, кто остались в городе, ему уже не подчинялись, это был шаг отчаяния, но иначе он поступить не мог, агонию людей, еще мечтавших о наступлении завтра, надо было продлить любой ценой. Ехать вместе с беженцами он отказался категорически. И столь же категорически приказал не возвращаться назад. Сжигая последние мосты. Пытаясь сжечь, скорее всего, назавтра бойцы вернуться за ним, он это чувствовал.
И теперь – охрана его домика, с наступлением сумерек, благополучно растворилась. Дом на окраине Симферополя остался не защищенным, двери открытыми, заходи и бери, коли осмелишься, вот только было бы что брать: из здания все ценное, кроме бумаг, уже вывезли.
Две недели назад он последний раз звонил в Москву. Прежде еще пытался получить ответ, как ему действовать в нынешних условиях, выяснить точно, для чего может понадобиться Крым Москве, быть может плацдарм для последующего развертывания, потом, когда города посыпались по всей России, он держал Крым как место возможного последнего пристанища кремлевских беженцев. И наконец, когда и эта версия отпала, не зная, что предпринять, не то отходить, чтобы помочь своим, не то оставаться, чтобы не бросать аборигенов, клятвенно присягнувших на верность державе, главное, что вообще делать, чтобы не губить армию, он снова попытался достучаться до Генштаба. У Илларионова никто не ответил, он попытался найди ответы у Груденя, после у Пашкова и Маркова, у последнего, уже отчаявшись. Связь работать не желала, даже спутниковая. Линия вроде свободна, но абонент уже недоступен. Что произошло в Москве, какие изменения там приключились, лучше не думать. Своим подчиненным он приказал распространить заявление, будто Марков в случае крайней необходимости, прибудет сюда.
Сила объявления действовала ровно две недели. До тех пор, пока не кончилось горючее… впрочем, тут уж очень много чего совпало…. Так получилось что тридцатого сентября кончилось очень многое. А первого октября наступил уже совсем другой день.
Корнеев уверился окончательно, что Симферополь не удержать. Как все же он был наивен, полагая главным своим противником украинских повстанцев и татарских партизан. Они ушли в горы и до поры до времени, до середины сентября, устраивали набеги на близлежащие поселки, взрывали инфраструктуру, нападали на колонны, пытались брать в плен, с целью получить выкуп или оружие или своих пленных. А потом в дело решили вмешаться мертвые. Разведгруппы в тот день вернулись в недоумении – прежние лагеря пустовали, а новых не нашлось. Корнеев поднял все силы, все еще надеясь, что враг сыщется, но только напрасно тратил оказавшееся бесценным горючее. Его врага больше не было. Вернее, один враг объединился с другим. Почувствовав неладное, он приказал прочесать окрестности вблизи юго-восточного побережья. Напрасный труд, прочесывающие исчезли, когда пришла пора искать самих искателей, он только покачал головой, поняв, что так потеряет всех. И начал готовить крупномасштабную операцию.
Он смог выиграть все сражения у военных сил Украины, у инсургентов, даже у зомби до последнего времени выигрывал почти все. Но это не повлияло на исход противостояния, чаша весов неумолимо клонилась на сторону мертвых. Тем паче, что меньше их никак не становилось. А вот живые… да их уже немного. Куда меньше, нежели когда его армада вломилась на территорию Тавриды. Куда меньше, нежели могло быть, удержи он свое воинство, а с ним и население в спокойствии и уверенности в завтрашнем дне. Он не смог, наверное, стратегической ошибкой стало отсутствие внятного приказа о развитии операции, войска не могли заниматься мелочами, вроде поимки горстки партизан, или отлова пресловутых мертвяков, им требовалось нечто большее, новые цели и задачи. Или же официальное завершение операции и отвод войск. Но ни того, ни другого не случилось, он слишком погрузился в ожидание приказа из Москвы. Последний раз, когда разговаривал с Илларионовым, пытался убедить того в замене армии, напирая на невозможность полумесячного простаивания войск, находящихся в постоянной боевой готовности и только и делавших, что отражавших вылазки или мертвых или обнаглевших живых. Илларионов посоветовал ему не устраивать сцен и держать все и всех под контролем. Корнеев пообещал, понимая, насколько тяжело исполнять подобное приказание.
