Кирилл Берендеев - Осада (СИ)
О беспорядках не было сказано ни слова, ведущий старательно делал упор на успешное преодоления последствий позавчерашнего наплыва мертвецов, который вроде бы уже был дважды преодолен до этого, из чего Борис сделал два вывода: во-первых, в город прорвалось очень много зомби, армия не может пока справиться, а во-вторых, правительство еще не знает, что делать с вчерашними погромами. Видимо, был не один и не два, раз сюда даже не прибыли войска, и до сих пор не появилась труповозка.
– Слава богу, Паш, ну наконец-то, – выдохнула хозяйка, – я вся на нервах. Ты где? Где? А когда появишься? Но почему? Ты знаешь, что в нас стреляли? И в тебя? Паша, ты не ранен? Нет, правда, у нас все в порядке, Дашенька только переживала, я вся на иголках, ну как обычно, ну когда ты будешь. Милый, это не обещание, сам знаешь…. Ну что, узнал что новое? – Это она уже к Борису. Лисицын покачал головой, и пошел к себе, Аня проводила его до двери, халатик снова предательски распахнулся по дороге, но оба не обратили на это ни малейшего внимания.
Вернувшись, он поделился своими подозрениями. Слушали молча.
– Надо переехать к моим клиенткам, – неожиданно предложила Настя и тут же прикусила язычок вспомнив о механическом уде.
– Будем ездить, нас точно недосчитаются, – немедля возразил Борис. – Лучше переждать, пока народ либо не перебесится, либо армия не сделает свое дело.
– А если не сделает? – Но ей никто не ответил. Настя смотрела на мужчин. Потом порывисто прижалась к Борису, спрашивая, у кого он был и что видел, вызывая в себе настойчивые позывы ревности. Это отвлекло обоих от насущных проблем вплоть до следующего утра. Ночью снова была слышна стрельба, но куда глуше и дальше от дома. И вроде бы по мертвым. Ее уже не различали, все трое погрузились в долгожданный сон без сновидений. Утром Борис еще раз заскочил к Ане, на сей раз встретившись и с Павлом, долго извинялся за вторжение, но его не слушали, молча пустили к телевизору, тем более, муж сам пожелал узнать, что происходит в городе и мире. И снова о погромах не было произнесено ни единого слова. Разве что проскочило известие о сражении, случившемся между поклонниками культа Ктулху и внутренними войсками, бой длился девятнадцать часов, после чего здание так называемого храма было захвачено. О жертвах с обеих сторон не сообщалось, впрочем, о жертвах не сообщалось уже довольно давно, довольно было и того, что сообщали об инцидентах.
Тем же утром приехала труповозка и забрала тела, санитары ругались на чем свет стоит, оказалось, они работают по двум районам без перерыва больше суток, хоть бы совесть поимели и сами все сделали.
Забрав трупы, грузовик умчался по пустынным улицам, движение становилось все слабее, бензин перешел в разряд дефицитных товаров ко всем прочим. Борис закусил губу и пошел домой, на входе неожиданно столкнувшись с Настей. Оба не ожидали подобного, а потому шарахнулись друг от друга и некоторое время стояли молча.
– Ты далеко? Сейчас же небезопасно, – спросил Борис и подойдя попытался обнять ее, Настя отстранилась было, но тут же прижалась сама.
– Я.. .по делам. Прости, пожалуйста, я к тем девушкам, помнишь, мы договаривались с тобой.
– Априори понятно.
– Прости, что такое «априори»?
– По определению, – она поцеловала его, но не в губы, как обычно, а за ухом. И снова прижалась.
– Ты такой знающий. Я по сравнению с тобой…. Не понимаю, что ты во мне нашел. Кроме секса, конечно, – он хотел объяснить, но пока подбирал нужные слова, Настя уже успела высвободиться из его объятий и послав воздушный поцелуй, побежала.
– Не скучай, милый мой математик, – донеслось ему вслед. Невольно Борис улыбнулся и вошел в дом.
– Она ушла, – были первые слова Кондрата, едва Лисицын переступил порог дома. Тот кивнул, рассказав о встрече у подъезда. – Я хотел воспрепятствовать, в городе очень неспокойно. А почему ты не был против?
Борис не знал, что ответить, он еще не пришел в себя после поцелуя, а потому ответил вопросом на вопрос, спросив что Микешин ищет в вещах Опермана. Дьяк пожал плечами.
– Для меня, да и для вас, я думаю, приятный сюрприз, у меня наклевывается треба. Соседи снизу, ну те, с которыми мы встречались вчера, они попросили помолиться за безопасность шурина, со вчера не выходящего на связь, – Борис невольно вспомнил Аню. – Я приду к ним, успокою.
– Странный способ успокоения, нет бы поехать да узнать, что к чему… а что ищешь, ты так и не сказал.
– Карту Москвы. Мне придется ехать на место, а путь по нынешним меркам неблизкий и небезопасный, до проспекта Мира, там какая-то знакомая этого шурина живет, некая Алла Ивановна Филиппова, к ней, верно и поедем. Хорошо у меня есть с собой, – он вынул пистолет ГШ-18, Борис подозрительно взглянул на поблескивающее металлом оружие.
– А ты хоть стрелять умеешь? Странный пистолет.
– Да, мне его подарили… тоже за требу. Сказали, пользоваться просто. Я не проверял. Посмотрим, все мы в руках Господних, да не отведет он длани Своей, простертый над нами, грешными.
Сказано было будто в издевку, хотя вряд ли Микешин задумывал подобное, собираясь в путь, он уже полностью погрузился в предстоящее действо, а потому разговаривал с Лисицыным на своем языке. Бориса же это покоробило изрядно.
– Карта должна быть в компьютере, посмотри. А вообще мне странно все это. Ехать куда-то и устраивать коллективные моления – вместо того, чтобы искать человека.
– Просто потому, что ты не хочешь принять простой принцип – вера спасает, – почти ласково ответил Микешин. – Мы взовем ко Всевышнему, наши молитвы…
– Ах, ну как же все просто. Лишь бы ничего не делать. Воистину лень это не только двигатель прогресса, но и веры человеческой. Раньше была куча богов, и того и другого, и третьего, к каждому обратись по-своему, да помни, с кем из других богов он дружит, с кем враждует, чтоб не перепутать, а то какую гекатомбу придется принести всем оптом. А тут чего проще, помолился, и вроде как помог. Особенно ты, – сказано было с таким нервным напряжением, что Микешин поневоле вздрогнул и поднял голову от монитора. – Да, ты, утешитель, смиритель, и полупроводник идей божьих в мир…. Вот Настя та же, что ты для нее сделал – ничего, просто повис на шее, как дите малое, вцепился, как клещ и сосешь заработанные ей деньги, пока она может продавать свое тело. Конечно, тебя это волнует, а ну как дурную болезнь подхватит и не сможет работать. Вот ты ее и отмаливаешь. Ну и заодно своеобразно так сострадание проявляешь. Дескать, ты согрешила, а я вот тебя перед господом отмазал. Можешь грешить дальше, я все равно отмажу. И главное, как просто, вместо того, чтобы пойти работать, куда легче найти способ и обойтись служением.
К удивлению Лисицына Микешин все это время упорно молчал, отвернувшись, он занялся содержимым компьютера, выискивая нужную программу. Наконец, нахмурясь, сказал негромко:
– По-своему ты прав, но только по-своему, ибо не понимаешь суть служения Всевышнему. Да что служения, суть веры. Вера обязана быть слепой, она не предусматривает чудес и объяснений, она зиждется лишь на том простом постулате, что человек не один, и что всегда, в любой момент он может опереться на плечо, найти опору в самой сложной ситуации, когда его покидает даже надежда. Тебе с твоей концепцией информационного поля, этого просто не понять. Ведь даже если ты веришь в это поле, как ты сможешь просить у него помощи.
– А я и не прошу.
– Тогда зачем оно тебе?
– Для объяснения лакун в законах мироздания. Я не верю ни в злого ни в доброго бога, и говорю что всякое божество есть антропоморфизм, а большее приближение к истине это именно моя догадка.
– Честно, не хотел бы, чтобы она подтвердилась хоть в какой-то мере.
– Это потому, что ты потеряешь работу?
– Это потому, что я потеряю себя.
– Это одно и то же. Без церкви ты действительно никто.
– Ты совершенно прав. Когда меня отлучили, только вера и… и только, удержала меня на плаву. Остальное… тлен…. – он хотел сказать что-то другое, но мысли остановились, он позвал Бориса: – Странно, тут порнография какая-то в папке «Снимки». Я думал, карты со спутника, а…
Борис подошел, приглядываясь. Фото в папке находилось несколько десятков, он перевел режим просмотра содержимого из значков в эскизы – и замер. В разных позах, в причудливых позах, всегда обнаженная, всегда жаждущая, со знакомой постели, на которой теперь спал Кондрат, на него смотрела… Аня.
Всегда одна, но всегда желанная, полная неги и истомы, он увеличил изображение, взгляд был прикован к снимавшему, и, боже мой, сколько в нем читалось нежности и любви! У Лисицына перехватило дыхание. Он повернулся к Кондрату, тот сидел, не глядя на монитор, в руке его оказались четки, он торопливо перебирал бусины, что-то шепча про себя. Это мгновенно вывело Бориса из состояния душевной прострации.
